Тамерлан - Жан-Поль Ру

Вести, полученные Тимуром в Султании, куда он прибыл устанавливать справедливость, его обрадовали. Его тесть, Хизир-ходжа, правитель Моголистана, умер, и его четверо сыновей вступили в борьбу за трон, что позволило Джагатаидам их помирить, изгнав всех четырех из страны, и закрепиться в Хотане, на самых дальних восточных рубежах империи. В то же самое время в Египте скончался султан Баркук, он был одной из основных опор его врагов, в особенности Джалаиридов; его юному сыну, Фараджу, чтобы завладеть отцовским наследием, пришлось потрудиться. [107]

Первая Османская кампания

Стояла зима, когда Тамерлан отправился в карательную экспедицию в Восточную Грузию. В тот год холода свирепствовали так, что Тимуру и его людям, приученным ко всем превратностям погоды, которые уже воевали в зимних условиях этой страны, пришлось спуститься в долины, места более гостеприимные. Возвратясь в горы весной, они возобновили боевые действия и овладели Тбилиси. Грузинский же царь проявил неожиданную покорность.

Тем временем к Тимуру стекались те, кто когда-то правил в Анатолии, беи Айдина, Сарухана, Ментеша и Гермияна, несправедливо лишенные своих, унаследованных от Сельджукской империи земель, не только мусульманами. Баязид, их победитель, действительно, нашел не так уж много радетелей за веру, желавших воевать за мусульманскую Анатолию (достойной их они считали только «священную войну» с христианами Балкан и Византии), и потому был вынужден весьма часто прибегать к помощи своих балканских вассалов. Все эти беи подталкивали Великого эмира к войне, равно как и венецианцы, генуэзцы — кои боялись за свои константинопольские колонии и опасались турецкой экспансии в Центральной Европе — и, наконец, уже задыхавшаяся Византия, которая была готова открыть свои врата. Тамерлан получал заверения в поддержке и от короля Франции Карла IV, в ту пору покровительствовавшего Генуе, и от басилевса Иммануила II. В обеих османских столицах, Брусе и Адрианополе, дипломатическая деятельность велась не менее активно; Ахмед-Джалаирид и Кара-Юсуф, предводитель кара-коюнлу, вовсю интриговали, чтобы принудить Баязида к наступательным действиям.

Речи Тимурова посла, эмира Барласа, похоже, вызвали у Баязида немалое негодование. Кто такой сей хромец, позволивший себе делать ему выговоры, требовать исправления несправедливостей, и как он осмелился вслед за поздравлениями с успехами в Европе заявить: «Может ли тягаться с нами такой князек, как ты?» Его ответ послу, коему он все же оказал самый пышный прием, был нарочито презрительным. Произнесенные им слова, перенесенные на бумагу, естественно, не с исчерпывающей достоверностью, но общий тон которых тем не менее передан, были таковы: «Во что вмешивается этот бедолага? Не думает ли он, что имеет дело с неким диким племенем горцев или с трусливыми индусами? Ежели ему приспела охота сразиться, пусть приходит. Не придет — я сам его найду и буду гнать до Тебриза и Султании». [108]

Тамерлан это воспринял как объявление войны. Он собрал войско и устремился на Анатолию. Так возник конфликт между двумя великими тюркскими державами, между двумя полководцами, дотоле знавшими лишь победы и считавшимися неодолимыми.

Миновав Эрзурум, Великий эмир направился к Сивасу, куда прибыл 10 августа. Этот крупный торговый центр с населением в сто двадцать тысяч душ сдался лишь 26-го числа. Верный обещанию не трогать мусульман, Тимур отвел душу на христианах. Четыре тысячи сипахов-армян, выданных ему, по его приказу были заживо зарыты в землю, по десять человек, в положении, напоминающем зародышевое. Ужасным мучениям были подвергнуты их жены, которых привязывали к лошадиным хвостам и волочили по земле; детей бросали под копыта. Говорят, что из боязни заразиться умертвляли прокаженных; возможно, это клевета. Джагатайская конница преследовала османскую армию до самого Кайсери.

Баязид готовился выступить против Тимура, но тот ждать его не мог. У него в тылу находились Мамлюк и предводитель кара-коюнлу, ждавшие только одного: когда он основательно углубится в Анатолию. Великий эмир внезапно покинул Сивас и нацелился на Сирию.

То был второй случай, когда эмиры воспротивились его намерениям. Они указывали на то, что армия еще не успела по-настоящему отдохнуть после Индийской кампании, что бои были тяжелыми, что кавказская зима нанесла серьезный урон как людям, так и животным. «Победы, — сказал Тимур, — не зависят ни от численности воинов, ни от их вооружения, но лишь от воли Аллаха». К этому он добавил, что удача его не обманула ни разу.

Сирийская кампания

Миновав Малатью, египетский город-аванпост в Восточной Анатолии, который был взят 15 сентября 1400 года, и Антиохию, Тимур вступил в пределы Сирии. Султан Фарадж немедленно приказал своим войскам собраться под Алеппо. По его словам, ощущение было такое, что возвратились счастливые дни Байбарса (1260–1277), когда Мамлюки, самые первые, и совершенно самостоятельно, одолели монголов. Воистину, если Осман являлся серьезным противником, то и Мамлюк ему не уступал ни в чем. Кое-кто сказал бы, что у Тимура вскружилась голова, что от избытка самомнения он не заметил, что сам себе приготовил погибель. Фараджевы ратники кричали: «Аллах акбар!» — точно так же, как воины Тимура. Сирийско-египетские полки оказались сметенными в первой же сшибке, и Джагатаиды без помех подошли к Алеппо (30 октября). Крепость, представлявшая собой одно из лучших творений мусульманской военной архитектуры, казалась неприступной, однако Тимуровы лучники были столь метки, что подняться на ее стены так никто и не осмелился. А когда за работу взялись «саперы», цитадель поспешила сдаться.

Дорога к Дамаску была свободна. Хама и Хомс раскрыли свои ворота не колеблясь и потому были обложены данью весьма легкой. В Баальбеке, где Тимур поставил свой шатер, его военачальники и ратники занялись «туризмом», так как о его руинах был наслышан весь мусульманский мир. Предоставив своим людям небольшой отдых, Тамерлан отправился полюбоваться ливанскими кедрами и сделал остановку в Канабине, где находился престол маронитского патриархата и проживало сотни две монахов. Известно, что они находились под защитой друзов, коим Тимур обещал чернецов не беспокоить и был ими принят как самодержавный государь. Оттуда он поехал к Тиру, где хранился «Соломонов резервуар». Тем временем его войска захватили Триполи и Библос, тогда как его эскадроны опустошали земли Сайды и Бейрута.

Следующую остановку Великий эмир сделал в древнем арабо-римском городе Анджар (сегодня этот город находится в Ливане); далее, в начале декабря, его войско подошло к Дамаску, который уже был готов распахнуть свои врата, как вдруг сам мамлюкский султан явился во главе отменно оснащенного войска, и тогда город решил отбиваться. Себе на погибель.

Фарадж возложил все свои надежды на убийство Тамерлана, о чем он договорился с сектой исмаилитов, или «гашишистов». Заговор раскрыли, убийц схватили и жестоко пытали, и они вынуждены были открыть, на кого работали. Неосторожный Фарадж взял карту, которую теперь надо было разыгрывать, то есть браться за оружие. Не имея желания нападать на Дамаск, Тимур сделал попытку выманить оттуда Мамлюка и дать ему бой на открытой местности; но его усилия оказались напрасными. Тем более что один из Тимуровых сестричей перебежал к Фараджу. Великий эмир потребовал его возвращения. Но Мамлюк отдать юношу отказался, принял его прекрасно, даже устроил в его честь фейерверк. [110]

25 декабря 1400 года Тимур снялся с лагеря, находившегося западнее города, чтобы перенести его на северо-восток, в самую середину прекрасных гутских огородов. Мамлюкам показалось, что появилась возможность напасть на Джагатаидов во время этого маневра. То, чего так желал Великий эмир, осуществилось волею случая; если, конечно, это не была его военная хитрость. Итак, сражение стало неизбежным! Тамерлан действовал с привычной для него быстротой, и сшибка обернулась для сирийско-египетской армии подлинным конфузом. На поле брани осталось лежать множество убитых. Был схвачен и сиятельнейший перебежчик; поскольку он являлся царским отпрыском, проливать его кровь запрещалось и пришлось поставить его в палки перед фронтом, и не более того.

Обескураженный Фарадж, сознавая меру враждебности его окружения к нему, под покровом темноты тайно покинул город и поспешил в Каир. Брошенный Дамаск направил к Тимуру делегацию с предложением капитуляции. Делегация состояла из цвета интеллектуальной элиты, среди которой находился и один из величайших историографов ислама, «тунисец» Ибн Хальдун, состоявший на службе у мамлюкского султана. Был ли Тамерлан о нем наслышан? Как бы там ни было, он ему обрадовался и долго с ним беседовал. Они оценили друг друга по достоинству. Тимур расспрашивал магрибинца об истории Северной Африки и ошеломил его рассказом о прошлом Трансоксианы и Ирана. За первой беседой последовали другие. Историк вручил государю несколько небольших подарков, а Тимур выказал достаточно деликатности, горячо благодаря за них.