Человек, лишённый малой родины - Виктор Неволин

Вскоре всякие мобилизации стали доставать и ссыльных. Примерно через месяц мобилизовали в трудовую армию для работы на шахтах Кузбасса и горячих цехах металлургических комбинатов молодых и здоровых парней. Условия труда там были страшнее всякой каторги. Теперь и спецпереселенцы стали жить, как все, под лозунгом: «Всё для фронта, всё для победы над врагом!»

В колхозе был удлинён рабочий день. На трудодни же не получали ничего. Но вырабатывать их заставляли, иначе грозились сослать ещё дальше. Работали «за бесплатно», и никто не роптал, не устраивал забастовки. Одна надежда была на личное хозяйство, да и то оно облагалось многочисленными налогами. И только немногие занимались различными промыслами и охотой в соответствующих государственных и кооперативных организациях.

В 1941 году власти впервые столкнулись с неповиновением ссыльных. Был такой кадровый охотник Агафонов, очень крупный мужчина богатырского сложения. Он неоднократно вступал в единоборство с медведями, имел от них ранения, но всегда выходил победителем в битвах. Я слышал разговор Агафонова с моим отцом. Он рассказывал, как однажды его оседлал медведь. Прямо сел на спину, выскочив неожиданно из чащи леса. И стал снизу обдирать. В это время прибежавшая на выручку хозяина собака вцепилась в медведя сзади и так сильно укусила его за «штанину», что «хозяин тайги» сходу переключился с охотника на неё. Воспользовавшись моментом, Агафонов выстрелил из ружья, заряженного дробью, по глазам медведя и ослепил его.

Я сам видел принесённую Агафоновым в посёлок медвежью шкуру – вполне заслуженный им охотничий трофей.

И вот теперь этот богатырь, как только узнал, что его призывают в трудовую армию, взял котомку, боеприпасы и ушёл в тайгу. На всех участках он оказался единственным непослушником. Остальные безропотно шли на любую мобилизацию.

На поимку Агафонова снаряжались карательные отряды, но не могли найти в тайге. А через полгода он сам явился с повинной. «Дезертира трудового фронта» сразу посадили в каталажку и больше мы о нём ничего не слышали. А через полтора года в армию забрали и его единственного сына Фёдора, парня такого же крутого нрава, как и отец.

Наши промысловики отправлялись на охоту только осенью, а летом, как и все, работали на полевых работах в колхозе. Разрешение на дробовое оружие им выдавалось спецкомендатурой, и после завершения охотничьего сезона ружьё нужно было снова сдавать.

Как и везде, среди ссыльных НКВД также имело своих осведомителей. О любом «крамольном» случае докладывалось «органам». Помню, на второй год войны на полевом стане во время обеденного перерыва один из колхозников по фамилии Сухорослов, длинный худощавый мужик лет сорока пяти, выйдя из-за длинного стола, подошёл к портрету Сталина, трижды перекрестился на него и поклонился. Кто-то в шутку спросил: «Ты что, вождя с Богом перепутал?» А он в ответ: «Сталин сейчас и есть наш Бог». Через сутки мужичонку забрали в НКВД. Осиротела большая семья. А ведь кто-то не поленился, доложил, «куда следует», о «странной выходке» Сухорослова. Дорого мужику обошлась его безобидная, казалось бы, шутка.

Всё лето первого военного 1941 года я трудился на полевых работах. В свои пятнадцать лет запросто один управлялся с лошадьми. Мог делать всё – пахал землю плугом, вручную сеял зерно, жал серпом, скирдовал, косил сено, метал стога. Мог поймать и запрячь любую лошадь в телегу, бричку, привезти воз сена. Словом, был настоящим крестьянином.

Подходило время начала нового учебного года. А ехать учиться в Батурино мне уже было ни к чему. Саша ожидал там призыва в Красную Армию, Митя – тоже. Родители решили, что я поеду учиться в районный центр Асино. Там были знакомые, у которых можно было остановиться на квартире. Я согласился, и в конце августа мы с отцом выехали в Асино.

Меня приняла старая хозяйка, у которой когда-то квартировал Митя. Но у неё появились осложнения. НКВД навязало ей новых постояльцев – административных ссыльных из Западной Украины. Несколько дней я прожил вместе с ними. Ходил в школу.

Отец задержался в Асино в командировке. Зашёл ко мне перед отъездом, спросил, как дела. Видя моё невесёлое настроение, посоветовал: «Может, поедем обратно на участки? Идёт война. Хоть годик, да поживёшь с родителями. Мама будет рада». Я подумал и согласился с отцом, и мы опять вдвоём поехали обратно.

У меня тогда, конечно, было двойное чувство. Жалко было отставать в учёбе от ребятишек, с которыми начинал первый класс, но, по правде говоря, в Асино в классе были для меня совершенно новые ребята. С таким чувством, ни о чём до конца не додумавшись, я и приехал домой.

Дома первые дни всё было нормально. Я был занят домашним хозяйством. Но надо было выбирать себе более серьёзное дело. Шла война, и все должны были работать. Это я и сам понимал. Но идти в колхоз не хотелось. Было лучше бы уйти в город на завод, получить специальность. И сам отец, кажется, пожалел, что уговорил меня год не учиться.

Закончились осенние полевые работы. Мы набрали ягод, грибов, сходили в тайгу за шишками. И я устроился штатным охотником «Союзпушнины». Нашёл себе напарников – Ефима Колачёва и Александра Ермакова, которые после семилетки не учились, а работали в колхозе. Мы заключили договора, получили в комендатуре разрешения на ружья. «Союзпушнина» нас отоварила провиантом под будущую пушнину, выдала кожу на пошив бродней. В общем, с полмесяца мы собирались. Сделали себе лыжи, подготовили собак, и в первых числах октября, навьючив на себя котомки, ушли по Прокопьевским затёсам за тридцать километров в тайгу. Зимняя дорога делалась в конце девятнадцатого века, когда томские купцы возили на Енисейские золотые прииски муку и другие грузы. В наши годы эту тропу можно было отыскать только по затёсам на деревьях.

Основным видом промысла была добыча белок, колонка, горностая, лисиц и, конечно, птицы – глухаря и рябчика. Последние добывались и для пропитания в тайге. Первый заход длился больше месяца. Домой вышли на празднование очередной годовщины Октябрьской революции. Отец потом ворчал: стоило ли бросать на несколько дней охотничий сезон?

После праздников опять навьючились. Теперь уже взяли с собой лыжи. К Новому году выбрались из тайги и перешли на охоту заячьими петлями вокруг посёлков. Несмотря на молодость, свой охотничий сезон мы провели на уровне охотников-профессионалов. Заработали денег, рассчитались с займами «Союзпушнины».

На охоту с собой мы набирали продуктов: соли, сахара, круп, масла, махорки. Всё это нужно было нести на себе, да ещё и провиант с ружьем. Накладно для пятнадцатилетнего подростка. В лесной избушке жили втроём. У каждого была своя собака. Мой Шарик был крупнее других. Я взял его щенком, и он вырос у нас. Отец ходил с ним на медведя, и Шарик ни разу не подвёл его, не струсил перед грозным зверем. Мой отец был настоящий медвежатник, о чём писалось и в книгах, и в томских газетах. Он со своим приятелем Николаем Яковлевичем Мельниковым за свою жизнь убил 12 медведей.