Клерамбо - Ромен Роллан

и утолю ею жажду света, разливая по пожирающей его земле кровь других сыновей? Разве мы до сих пор такие варвары? – Нет. Каждое новое убийство лишний раз убивает моею сына, взваливает на его кости тяжелую грязь преступления. Мой сын представлял собой будущее. Если я хочу его спасти, я должен спасти будущее, должен избавить будущих отцов от одолевающего меня горя. На помощь! Помогите мне! Отбросьте эту ложь! Неужели ради нас разыгрываются эти сражения между государствами, происходит этот вселенский разбой? В чем мы нуждаемся? Первейшая из радостей, первейший закон, разве не есть человек, растущий прямо, как дерево, и раскидывающийся по окружающей его земле, насколько хватает у него сил, человек, видящий, как, благодаря его свободно текущим сокам и спокойному труду, терпеливо свершает свой круг, в нем и в его сыновьях, его многогранная жизнь? И кто же из нас, братьев-людей, стал бы завидовать этому справедливому счастью других, пожелал бы его у них похитить? Какое нам дело до всех этих честолюбий, этого соперничества, этой алчности, этих болезней ума, которые богохульники прикрывают именем отечества? Отечество – это вы, отцы. Отечество – это наши сыновья. Все наши сыновья. Спасем их!

Ни с кем не посоветовавшись, он снес эти страницы, едва только они были написаны, к одному мелкому издателю-социалисту, жившему по соседству. С облегчением вернулся он домой. Он думал:

– Теперь я высказался. Остальное меня не касается.

Но в ту же ночь резкий толчок в груди дал ему почувствовать, что это его касается сильнее, чем когда-либо. Он проснулся…

– Что я наделал?

Ему было мучительно стыдно за это обнародование своего заветного чувства. Нисколько не думая, что оно может навлечь на него гнев, он боялся только непонимания, грубых, профанирующих комментариев.

Прошло несколько дней. Ничего не случилось. Молчание. Призыв утонул в невнимании публики. Издатель был мало известен, брошюра распространялась небрежно. А кроме того, нет худшего глухого, чем тот, кто не желает слушать. Немногие читатели, привлеченные именем Клерамбо, после первых же строк бросили докучное чтение. Они думали:

– Бедняга! Несчастье мутит ему разум.

Хороший предлог, чтобы не подвергать опасности равновесие собственных мозгов.

Последовала вторая статья. В ней Клерамбо разделывался со старым кровавым фетишем: Родиной. Или, вернее, противопоставлял могучему хищнику, которому отдают себя на съедение бедные наши современники, противопоставлял Римской Волчице величавую Мать всякого дыхания: мировую Родину:

ТОЙ, КОГО ЛЮБИЛ

Нет горшей муки, чем разлука с той, кого любил. Вырывая ее из своего сердца, я вырываю самое сердце. Милая, добрая, прекрасная, – хорошо еще, если бы я обладал слепым преимуществом тех страстных любовников, которые могут забывать все, всю любовь, все прекрасное и доброе былое, лишь бы только не видеть ничего, кроме зла, которое она теперь причиняет, и того, чем она стала! Но я не умею, не умею забывать.

Я буду видеть тебя такой, какой тебя любил, когда верил в тебя, когда ты была моей водительницей и лучшим другом. О, Родина! Зачем ты меня покинула? Зачем ты нас предала? Добро бы еще я один был обречен страданиям, и утаил бы свое печальное открытие под былой нежностью. Но я вижу твои жертвы, эти народы, этих доверчивых и увлеченных юношей (я узнаю в них самого себя, каким я был раньше)… Как ты нас обманула! Твой голос казался нам голосом братской любви, ты звала нас к себе, чтобы нас объединить: нет больше одиноких! Все братья!.. Каждого ты наделяла силами тысяч других; ты внушала нам любовь к нашему небу, нашей земле и произведениям рук наших; и мы все, любя тебя, любили друг друга… Куда ты нас завела? Разве единственной целью твоей, когда ты соединяла нас, было сделать нас более многочисленными, чтобы ненавидеть и убивать? Ах, довольно с нас было наших одиночных ненавистей! Каждый нес свое бремя дурных мыслей! Соглашаясь на это, мы, по крайней мере, знали, что они дурные. Но ты – ты называешь их священными, отравительница душ…

Ради чего эти страдания? Ради нашей свободы? Ты обращаешь нас в рабов. Ради нашей совести? Ты оскорбляешь ее. Ради нашего счастья? Ты его разрушаешь. Ради нашего благоденствия? Земля наша в развалинах… И зачем нам новые завоевания, если поле наших отцов стало слишком большим для нас? Для удовлетворения жадности нескольких обжор? Неужели назначение родины наполнить эти брюха общественным несчастьем?

Родина, проданная богачам, торгующим душой и телом народов, Родина, сообщница их и соучастница, покрывающая героическим жестом их мерзости, – берегись! Настал час, когда народы стряхивают с себя своих паразитов – богов и господ, помыкающих ими! Пусть они ищут среди них виновных и преследуют их! Я же иду прямо к Хозяину, тенью своей покрывающего всех. О, властитель, бесстрашно восседающий на троне, в то время как массы истребляют друг друга во имя твое. О, властитель, окруженный поклонением всех этих ненавидящих друг друга людей, зажигающий кровавое вожделение в народах, – самка, хищный бог. Лжехристос, парящий над бойнями, с распростертыми накрест крыльями и когтями стервятника! Кто сорвет тебя с нашего неба? Кто вернет нам солнце и любовь наших братьев? Я одинок, у меня только мой голос, который можно загасить одним дуновением. Но прежде чем исчезнуть, я кричу: "Ты падешь! Тиран, ты падешь! Человечество хочет жить. Придет время, когда человек разобьет иго смерти и лжи. Это время приходит. Оно пришло".

ОТВЕТ ЛЮБИМОЙ

Слово твое, сын мой, – камень, пущенный ребенком в небо. Он не долетает до меня. На тебя самого он падает обратно. Та, кого ты осыпаешь оскорблениями, присвоившая себе мое имя, есть тобой самим изваянный идол. Она твое подобие, а не мое. Истинная отчизна есть отчизна Отца. Она одна для всех. Она всех вас объемлет. Не ее вина, если вы ее умаляете по своему росту… Жалкие люди! Вы грязните всех ваших богов, нет ни одной великой идеи, которой бы вы не опоганили. Когда хотят вам сделать добро, вы обращаете его в отраву. Свет, изливаемый на вас, становится палящим огнем. Я пришла к вам, чтобы согреть ваше одиночество. Я сплотила в стада ваши продрогшие души. Ваши рассеянные слабости я собрала в один пук. Я – братская любовь, великая Община. И во имя мое, о безумцы, вы истребляете друг друга!…

Целые века тружусь я над вашим освобождением от цепей звериного