Ледяное сердце Златовера - Наталия Ипатова

Это мое желание не успело исполниться: Белая Дама бросила взгляд в зеркало и, будто получив оттуда знак, поднялась с кресла текучим движением… Я мог бы до завтра осмыслять жест, каким она положила книгу на стол. Я подумал, что где бы ни встретил ее, всюду склоню перед нею голову и назову Госпожой. Она вышла из комнаты, и лампа на столе сама собою погасла. Я вновь обнаружил себя стоящим на пустынной улице, во влажной мостовой которой отражался лунный свет. Звенигор стоял рядом.

— Эй, она была?

Он кивнул и указал в сторону черного хода, чуть ниже по улице. Я заметил женщину в длинном плаще с капюшоном, выскользнувшую из калитки. Только моя Белая Дама могла обладать таким бесстрашием и такой грациозной стремительностью морской чайки, как будто по ночным улицам ее несло не мускульное усилие, а морской бриз.

— Если она захочет, — прошептал Звенигор, — то очень легко оторвется от нас. Но если нам удастся за нею проследить, мы можем многое узнать о том, что здесь творится. Идет?

Я кивнул. На самом деле мне до боли не хотелось терять ее из виду, и я придумывал себе оправдания, вроде того, что ей в этой ночи может понадобиться помощь. Страшно подумать, какими мы были сумасбродами. Бросив лошадей топтаться на месте и обнюхивать камень, мы со всею возможной бесшумностью последовали за незнакомкой.

Она хорошо знала город, и угнаться за нею, легконогой, нам, измученным дневными блужданиями, было непросто, а использовать заклинание поиска я не рисковал. Какое-то — и очень сильное! — волшебство в ней было, хотя я не почувствовал в ней Могущества в нашем, общепринятом смысле. Я все более убеждался, что преследуем мы не человека.

Ее путь лежал в порт, такой же пустой и безжизненный, как весь город. Блестели влажные камни облицовки, и Белая Дама остановилась у каменной лестницы, ведущей к самой воде. Там плавали щепки и золотые листья. Капюшон наплывал по сторонам лица, будто двумя изгибистыми крыльями оберегая его задумчивую теплоту. Мы с саламандром втиснулись в нишу какого-то парадного, прячась в ее тени.

— Арти, — сказал Звенигор, — я не уверен, что мы не делаем непростительную глупость. По-моему, эта красотка втравит нас в неприятности.

— Опомнись, — прошипел я в ответ. — Ты что, глаз ее не видел? Она никак не может быть связана со всеми этими страхами. Ее, что ли, бояться?

— Как-то, — возразил саламандр, — она с ними все-таки связана. Иначе бы зачем ей бродить по ночам так, будто ничто ей не грозит?

Дама на набережной оживилась, а мы разглядели лодку, вплотную подошедшую к ступеням уходящей в воду лестницы.

— Она просто бежит отсюда прочь, — тихо сказал я. — Спасается.

— Донна Соледад? — гребцы поклонились, а их начальник с факелом в руке выбрался на ступеньки, чтобы посветить и подать ей руку.

— Да, это я.

Что-то отвлекло ее внимание, она сделала офицеру знак отступить в тень, а сама обернулась, будто ожидая еще какой-то встречи. Снова пошел дождь. Лай собак усилился.

Издалека по набережной приближался свет. Пятно расплывчатого белого света, будто от газового фонаря, полное нудной мелкой мороси. Его сопровождала стая тощих бродячих псов, дуревших от непонятного восторга. Они высоко подпрыгивали вверх, иногда сталкиваясь там, взвизгивая и щелкая зубами, юля вокруг той, что шествовала в ореоле света навстречу донне Соледад.

Эта новая ночная хозяйка тоже была потрясающе красива, однако — тою властной, уверенной в себе красотой неотвратимой неизбежности, какую я всегда интуитивно избегал. Ее черные волосы были коротко острижены и уложены с помощью блестящего геля. Вода стекала по ним, не нанося ущерба прическе, они и так казались блестящими и мокрыми. Рот и ногти были похожи на пятна крови. На ней было только узкое вечернее платье из блестящей черной ткани, с юбкой, едва достигающей колен и плотно облегающей худые бедра. Она шествовала неторопливо, чуть усмехаясь мрачными глазами из-под полуприкрытых тяжелых век, уперев в бок правую руку и помахивая левой, с неторопливой ленью ставя одну перед другой длинные ноги с характерной для сухощавого сложения лепкой мыщц. Казалось, она шествовала по подиуму, и вполне сознавала это. На ней были туфли на высоких, острых каблуках.

Белая Дама сделала несколько шагов навстречу, та, другая, жестом отогнала собак, и свора расселась чинным полукругом на границе света и ночи. Движением, за которое я мог бы умереть, донна Соледад сдвинула капюшон, и дамы чуть коснулись друг друга щеками — салонный поцелуй, оправданный помадой. Ночь и меня в единый миг пронзили миллионы бриллиантовых игл.

— Только сейчас уезжаешь? — голос Черной Дамы был словно нарочно сочинен для нее, низкий, наполненный притягательной силой опасности. — Тебе, пожалуй, давно пора. Городишко теперь мой.

— Я все надеялась, что найдется кто-то, кто сможет их остановить.

У тебя здесь будет много работы, Эстер?

— Железная Свора настроена деятельно. Не печалься, найдешь себе другой. Ты — не я, тебе повсюду будут рады.

— Не забудь, — напомнила Соледад, — Салазани ждет тебя на свой ежегодный бал Долгой Ночи. Она расстроится, если тебя не будет.

Эстер кивнула и рассмеялась.

— Да уж, ни за что не пропущу. Хочется посмотреть, как она на этот раз будет нас эпатировать.

— Думаешь, ей еще не наскучило играть в Клеопатру?

Эстер сжала руку Соледад.

— Чтобы не сказать — в Мессалину? Дурные привычки нашей малышки устойчивы. Да брось ты, — грубовато сказала она. — Неужели ты до сих пор не поняла, что твое возмущение ее только заводит? Она бросит все эти штучки, как только увидит, что никому до нее нет дела. Не все же столь неприступно добродетельны, как ты, наша бедная вечная жертва.

Я увидел еще одно мимолетное прикосновение щек, и тут Соледад вздрогнула, будто почувствовав наконец мой пристальный взгляд. На мне была самая мощная блокада, на какую я только способен, но, тем не менее, она повернула голову и посмотрела в сторону нашего убежища, безошибочно отыскав в его тени мои глаза. Дальше я ничего не помню ясно. Когда она смотрела прямо на меня, я терял рассудок и личность и становился каким-то дурацким воздушным шариком. Должно быть, я шагнул вперед, я не помню. Потом, словно сквозь вату — предупреждающий, отчаянный крик Звенигора, вопли, неотчетливая брань и возня, а потом что-то обрушилось на мой беззащитный затылок, и я полетел наземь, потеряв сознание.

Глава 10. Дезинфекция

Я пришел в себя и тут же пожалел об этом. В окружающей молчаливой тьме плавали только я и моя головная боль. Ее нельзя было перебороть, а потому я попробовал привыкнуть. Понемногу мне это удалось, и я попытался ощупать голову, чтобы установить масштаб повреждений. Тщетно. Руки не слушались меня. Они были связны за спиной.