Палач - Виктор Вальд

– Мне не нужны такие деньги, – глухо промолвил господин «Эй».

– Значит, все они пойдут в казну города. И в этом от тебя польза. Еще ты получишь деньги на новое платье. Особое платье, по которому тебя будут узнавать издали. Узнавать и не мешать жить и выполнять свои обязанности. Я больше не хочу с тобой ничего обсуждать. Я с тобой и так много говорил. И все потому, что моя дочь… Что ты для моей дочери… Да, и еще… Мальчишку в своем доме более двух дней я держать не намерен. Зачем мне лишний рот? Лекарь Хорст попытается вдолбить малышу о его ночной прогулке по лесу. Но как все будет на самом деле, только одному Господу известно. Мальчишки глупы и разговорчивы, если старшие проявляют к ним слишком много внимания. Будет ли угольщик и его жена счастливы оттого, что тела их сына коснулся нож палача? Будут ли они мстить или требовать справедливого суда? Кто знает этих людишек. Добрые дела уж очень часто имеют печальные последствия. Помни об этом, палач!

Последнее слово бюргермейстер почти выкрикнул. Нет, господин «Эй» не содрогнулся и не испугался. Он только склонил голову.

– Мое имя Гудо. Гудо из Тюрингии…

– Вот и хорошо, – улыбаясь, вымолвил Венцель Марцел и стал старательно вписывать названное имя на то место, что выскребал на пергаменте.

Что ж, весьма удачно. Имя нового палача как раз вписалось на место имени умершего палача. Как хорошо все получилось… Хорошо бы, чтобы и дальше все было так, как задумал Венцель Марцел. Но что будет на самом деле, это только Господу известно. Только в этом правильность для смертных.

– Когда будет готова твоя одежда, глашатай на Ратушной площади объявит о твоем вступлении в должность палача. И тогда с тебя будет спрос. Строгий и ежедневный. – Венцель Марцел перевел взгляд с огромного мужчины в плаще на портного и осведомился:

– Гальси, ты успеешь за два дня пошить платье палача?

Мастер Гальси неуверенно посмотрел на обратившегося к нему бюргермейстера и, шмыгнув носом, ответил:

– Мне еще не приходилось шить для палача. Даже не знаю… Для старого палача шил мастер Гули. Через полгода он умер.

Венцель Марцел нахмурил брови.

– Городская казна, несмотря на ее скудость, выделяет деньги на пять локтей сукна, работу мастера и двух подмастерьев. Или у тебя столько работы, что ты не спишь по ночам?

– Этого я не скажу.

– Так в чем дело?

– Я мастер с хорошей репутацией. Я шью дорогие одежды для лучших людей города и даже для благородных господ. Обратятся ли они ко мне, если узнают, что мои руки касались этого… – портной замялся и с беспокойством посмотрел в сторону палача.

– Ему не нужно благородное платье, и совсем нет необходимости подгонять по телу швы. Главное, чтобы ему было не тесно. И важно, чтобы его узнавали издали, – раздраженно произнес бюргермейстер и встал с предложенного ему ранее табурета. – Или мне отправить деньги к портному-еврею?

Мастер Гальси опять шмыгнул носом и посмотрел в дальний угол, где в очаге второй день не разводили огонь.

– Что ж, работа есть работа. Тем более, что работа от магистрата города. Я готов.

– То-то же. – Венцель Марцел опять уселся на табурет.

– Что прикажете изготовить? – Портной задумчиво почесал редкую бороденку.

Этот простой вопрос заставил надолго задуматься и самого Венцеля Марцела.

Какая правильная мысль была у мудрого бюргермейстера! При этом еще и почерпнутая из книг и жизни многих городов. Палач должен быть в особой одежде. Ведь он особый человек! Он так же возвышается над остальными людишками, как и сильные мира сего. Папа Римский, император, да и сам Венцель Марцел в своем маленьком мирке. Они решают, жить или не жить. А палач не решает, он забирает жизнь, ибо наделен властью таким страшным правом. Он является тем самым человеком, который согласился убивать других от имени закона. Только глава государства имеет право распоряжаться жизнью и смертью своих граждан, и только палач это право применяет.

И все же, как бы близко ни стоял он от вершителей, палач никогда и никому не ровня. В первую очередь, в силу своего бесчестного ремесла. О какой чести может идти речь, когда вопреки слову Божьему «любить» человек поступает наоборот – убивает, хотя и имеет на это законное основание? И даже если он не проклят людьми, в их глазах он всегда бесчестен. Ибо нет чести в том, кто нарушает заповеди Господни, и главную из них – не убий!

Даже прикосновение «бесчестного» само по себе бесчестящее. Тот, кто побывал под пыткой или на эшафоте, если он был оправдан или помилован, никогда уже не мог вернуть себе доброе имя. Потому что побывал в руках палача. А случайное прикосновение, тем более удар или проклятие, слетевшее с уст палача все равно где: на улице, в трактире, на площади или в открытом поле, – были губительны для чести, а значит, и для всей судьбы человека.

Вот почему и простой крестьянин, и благородный рыцарь сторонились кровавого ремесленника. Вот почему любой человек имеет право издалека видеть того, к кому он не желает приближаться, так как считает это ниже своего достоинства и данных ему прав. Ведь не позволяют же достойные бюргеры приблизиться к себе на улице презираемым и преследуемым. Тем же varnde freulin[22], фиглярам-актерам, бродягам и попрошайкам, евреям, сумасшедшим и прокаженным. И для каждой из этих групп людей предписаны особые, узнаваемые одежды.

Отец Венцеля Марцела, а позднее и он сам, став бюргермейстером, очень много сил и внимания уделили этому вопросу. И если иногда по улицам Витинбурга ходят бродячие девки, то – по примеру городов Берна и Цюриха – их можно отличить по красным шапочкам и разрезам платья до середины бедра[23]. Если в город прибывает труппа бродячих артистов, то все они вне представлений должны облачаться в домино[24]. Евреи должны иметь желтые полосы на своих одеждах, бродяги обязаны носить короткие оборванные плащи. А вот прокаженные и сумасшедшие обшиты колокольчиками, чтобы люди могли не только видеть бордовые квадраты на их плащах, но и слышать издали предупреждающий зловещий перезвон.

«Значит, и мой палач должен быть узнаваем, понимаем и…» – Венцель Марцел едва не подумал «уважаем». Но вовремя спохватился.

Вот только какого цвета должна быть его одежда?

В Париже издавна палачи носили одежды синего цвета. Да и покойный палач Витинбурга остановился на этом цвете. Оно и понятно, как трудно правильно подобрать цвет ремеслу муниципального убийцы. Ведь красный цвет – символ богатства, силы, ярости и крови. Зеленый означает весну и молодость. Желтый всегда был цветом трусов и проституток. Черный приличествует благородству, а белый – чистоте и невинности. Хотя тот же синий цвет более подходит под определение доброты. Но тут философия сложная: работа палача – добро или зло?..

Для этого у каждого свои глаза и совесть. Для висельника, у которого палач выбивает из-под ног опору, он, конечно же, смертельное зло, а для тех, кого он навеки освободил от этого разбойника и убийцы, должно быть добром.

Пусть будет синий.

С цветом понятно. Тем более, что в самом Витинбурге и его окрестностях бюргеры и крестьяне не жаловали синий цвет. Ведь его можно было получить только на дорогих шерстяных тканях, которые пропускались через валки, предварительно смоченные мыльным или кислым раствором. Лишь тогда ткань прекрасно принимала сок удивительного цветка, называемого вайдой! Удивительного оттого, что сам цветок желтый, а его сок делает ткань синей.

Крестьяне и арендаторы почти всегда ходили в некрашеных домотканых таппертах[25]. И лишь по праздникам и на богослужения надевали ярко окрашенные труакары[26] или гарнаши[27].

А вот горожане были более придирчивы к своей одежде. Оно и понятно. Им ежедневно приходилось сталкиваться с покупателями, заказчиками, гостями и, самое главное, с соседями.

Можно было даже говорить о том, что бюргеры были придирчивы к одеждам и разбирались в них не хуже, чем благородное сословие, состоящее из баронов, графов, маркграфов и даже самого императора, а также их прекрасных и таких недоступных дам.

Когда-то, еще при деде Венцеля Марцела, мало заботились о нарядах. И даже разница между женской и мужской одеждой выражена была не так явно, как в пору его бюргермейстерства.

В те далекие времена носили блио[28]. Только у мужчин блио было короче – по икры. Тогда как женское достигало земли, благодаря чему у прекрасных дам появилась привычка придерживать при ходьбе часть подола. А еще в сундуке Венцеля Марцела хранилось старинное бабушкино платье упеленд, в свободную складку и с широченными, в рост человека, нижними частями рукавов.

Но для мужчин такое платье годилось разве что под кольчугу, да и надевать его под тяжелые доспехи было неудобно. Постоянные войны требовали новых доспехов, и на смену цельной металлической кольчуге с ее монолитностью и тяжеловесностью пришли латы, разделенные на отдельные части, но скрепленные шарнирами, крючками и пряжками, чтобы не мешать движениям. Образовались плоские детали, соответствующие объемам отдельных частей тела – спины, груди, рук. Для таких доспехов потребовалась одежда с вытачками, линией проймы и окатом рукава, то есть с деталями, которые выкраивались овально. Это позволило избежать изломов и поперечных складок, образовывающихся при шнуровке цельного платья.