Альфа и Омега (СИ) - Сейд Анна

— А они-то, наверное, от нее просто в восторге, — скептически заметила я. — Если бы все вели себя как ты…

— Значит, мне повезло, что большая часть из них малодушные терпилы, которые готовы позволить кому-нибудь всю дорогу стоять у себя на ноге, лишь бы не встревать в конфликт, — пожал плечами альфа.

— Что за юношеский максимализм, — помотала головой я. — Они не терпилы только потому, что не бросаются с кулаками на всякого, кто не так дохнул в их сторону.

— И ты меня называешь максималистом, — усмехнулся он. — По мне, есть грань между тем, чтобы лезть в драку без всякой на то причины, и тем, чтобы поступаться своим комфортом ради комфорта других.

— Но мы живем в обществе, а значит должны иногда идти на компромисс, — не согласилась я. — Если все будут эгоистами, преследующими только собственные цели, социум развалится.

— Отличная и правильная идея, привитая сильными мира сего тем, кто должен их слушаться, — фыркнул Йон. — Хочешь стабильности и уверенности в будущем? Сиди и помалкивай, не спорь и не отстаивай свои интересы и уж тем более не смей быть неудобным для других.

— Есть все-таки разница между тем, чтобы отстаивать свои интересы и просто так заехать кому-то локтем в бок! — не выдержала я, остановившись и вынудив его последовать моему примеру.

— Надеешься, что у меня взыграет совесть, маленькая омега? — удивленно изогнул бровь он. — Серьезно?

— Да прекрати уже называть меня маленькой омегой! — огрызнулась я, раздраженно уткнув руки в бока. — Я старше тебя лет на семь, если не больше!

— А я выше тебя сантиметров на десять. Если не больше, — вдруг широко улыбнулся он, глядя на меня сверху вниз. — Так что с моей точки зрения ты вполне себе маленькая.

— О, да ради Зверя, — закатила глаза я, а он от души рассмеялся, глядя на мое раздосадованное лицо.

— Ты забавная, маленькая омега, — сообщил он мне после. — Есть в тебе что-то такое безобидное и вредное, как в ребенке. И такое же наивное. Ты как будто в самом деле веришь в то, что мир справедлив, законы работают, а все мы в глубине души хорошие. Я пока не понял, честно говоря, со всеми ли ты такая, или в моем случае это из-за метки ты так себя ведешь, но это… это редкое качество в наши дни — видеть во всех что-то хорошее и давать им шанс.

— Я не вижу в тебе ничего хорошего, — пробурчала я, отчего-то краснея. — Если ты опять о том, что я не сдала тебя копам, то это исключительно из-за моих эгоистичных мотивов и интересов. Я хочу избавиться от этой метки, и это для меня сейчас важнее, чем…

— Общественный компромисс и социальная ответственность? — договорил за меня он, с интересом изучая мое лицо.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но потом поняла, что попалась в его ловушку.

— Просто давай закончим все это, — резюмировала я, на этот раз сама взяв его за руку и поведя за собой. Он не противился.

Церковь Святой Изабеллы располагалась на пересечении двух старых улиц, одна из которых все еще была вымощена булыжником, как столетие назад, а вторая выходила на набережную. Я редко бывала в этом районе, а потому мне пришлось несколько раз свериться с онлайн-картами, прежде чем мы вышли к нужному зданию. Оно, как и все другие здания Церкви, было облицовано белым камнем и своими вытянутыми угловатыми формами напоминало иссеченную ветрами скалу. Его нарочито правильная симметрия вызывала у меня неприятное тяжелое чувство где-то в груди. Это было то навязчивое и полное самолюбованием совершенство линий, которое заставляло чувствовать себя незначительным и жалким. В любом случае недостаточно праведным, чтобы переступать этот порог.

Но посмотрев на Йона, я поняла, что он не разделяет моих чувств. Лицо молодого альфы просветлело, он словно бы расправил плечи и выдохнул. Чувствовалось, что вид храма успокаивает его и внушает чувство защищенности.

— Значит, тебя воспитал священник? — уточнила я, привлекая его внимание.

— Да, он взял меня с улицы, — кивнул он. — После того, как моя мама… После того, как мне пришлось уйти из дома, я просто бродил по городу и… — Он оборвал себя на полуслове, словно решив, что подробности тут будут лишними. — Отец нашел меня и забрал к себе. Выделил мне комнату, кормил меня и заботился обо мне. Ему… непросто пришлось со мной. Но он научил меня очень многому.

— Поэтому ты доверяешь Церкви? — сделала логичный вывод я.

— Когда я не знал, куда мне пойти, двери храма всегда были открыты для меня, — ответил Йон. — Я знал, что найду там и стол, и кров, и дельный совет. Тебе повезло, что у тебя есть такие друзья, маленькая омега.

— Ну мы… не то чтобы друзья, — пробормотала я. — Мне просто повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Знаешь, как это бывает?

— О да, — выразительно кивнул он. — Я как-то в нужном месте в нужное время встретился с любовью всей своей жизни.

— Не смешно, — буркнула я, но мне все равно было сложно сдержать улыбку. Я пока не понимала в полной мере, как именно это работает, но уже начала замечать некоторую закономерность. Когда он злился, я тоже начинала злиться и становилась куда агрессивнее, чем обычно. Когда он смеялся, я не могла не улыбаться в ответ. А когда он возбуждался… Что ж, в этих случаях я тоже отражала его эмоции и порывы как зеркало. Мне это не слишком нравилось, но пока у меня создавалось ощущение, что я никак не могу это контролировать. Что реагирую инстинктивно и подстраиваюсь под него против своей воли. А, возможно, это он подстраивается под меня, или мы делаем это одновременно. И тогда все становилось еще сложнее.

Все еще держа меня за руку, Йон поднялся по широким ступеням к массивным храмовым дверям, рядом с которыми на большой литой металлической табличке было кратко описано житие Святой Изабеллы, в честь которой церковь носила свое название. В нем говорилось о том, что она была омегой, родившей своему мужу сорок детенышей, все из которых были альфами, и умершей в родовых муках, произведя на свет последних тройняшек. Действительно, подвиг, достойный причисления к лику святых. Мне снова стало не по себе — к горлу словно подкатил тугой тошнотворный комок. Может быть, для таких, как Йон, двери Церкви в самом деле всегда были открыты, а альфы в белых рясах приветствовали его как одного из своих, но лично я под сводами их храмов не могла перестать думать о том, что не соответствую их идеалу праведной омеги и заслуживаю порицания за свой образ жизни. Я не жила по их правилам, но вместо того, чтобы гордиться своим выбором, сейчас я отчего-то стыдилась его, и для меня была облегчением возможность спрятаться за широкой спиной Йона, опустив глаза в пол.

Внутри храм был почти совсем пустым — на скамьях сидело всего несколько прихожан, склонивших голову в беззвучной молитве Великому Зверю, а за алтарем, наполненный солнцем, сиял великолепный цветной витраж в несколько метров вышиной. Он изображал спускающегося с облаков зверя, в чертах которого угадывался облик нескольких животных сразу и в то же время никого конкретного. С самого детства он напоминал мне дракона, только вместо чешуи у него был великолепный белый мех, а само его тело не было таким длинным, как у восточных драконов, и не таким массивным, как у западных. На месте его глаз были простые прозрачные стеклышки, сквозь которые было видно небо — тихое и мирное в погожий день и неистовое, темное во время гроз и вьюг.

На закате цветная тень от витража протягивалась от алтаря до самых дверей храма, и казалось, будто дух Великого Зверя заполнял собой все помещение, взывая к душам нечестивцев. Но глаза его всегда оставались пустыми, и с годами тот трепет, что подобные витражи внушали мне в детстве, истаял, оставив после себя лишь разочарование и чувство неудовлетворенности.

— Ты правда думаешь, что он наблюдает за нами откуда-то сверху? — не сдержавшись, шепотом спросила я у Йона.

— Не сверху, — покачал головой он. — Великий Зверь живет внутри каждого из нас. В этом состоит главное заблуждение верующих. Они ищут его где-то снаружи, воображают, что он своего рода грозный родитель или надсмотрщик, который щелкает кнутом. Но это не так. Мы все — часть божественного провидения, маленькая омега. Этот храм посвящен не какому-то бесплотному духу, что витает меж облаков. Он посвящен тому, каким может стать каждый из нас.