Цыпочка - Дэвид Стерри

Пять сотен за то, чтобы поиздеваться над Судьей? Моим поклонником? Конечно, почему бы и нет. А потом я забуду про все это дерьмо и поеду к Кристи.

Когда мне было тринадцать лет, произошло важное событие в моей жизни.

— Спокойной ночи, мама, — сказал я своим девчачьим сопрано, ложась в кровать.

А ночью мои яички разбухли, как разваренные горошины в кипящем супе.

— Доброе утро, мама, надеюсь, ты хорошо спала, — произнес я за завтраком на следующее утро баритоном.

И внезапно во мне проснулось лихорадочное любопытство к вещам, о существовании которых я раньше даже не задумывался.

Например, секс.

Что это такое, с кем бывает, где, когда и как?

Клиент вышел из ванной одетым в судейскую мантию. Санни упоминал о том, что этот человек действительно был когда-то судьей, но я никак не ожидал увидеть его в судейском прикиде.

Я приехал в Гриффит-парк минут десять назад, нашел ключи под ковриком и повел себя согласно полученным инструкциям. В квартире никого не было, и если я и боялся, то совсем чуть-чуть.

Я обвел глазами комнату — просто и элегантно: антикварный стол, два стула и маленький журнальный столик, на котором лежал пухлый конверт. Все, как обещал Санни. Я немного расслабился. Белый конверт явно что-то скрывал. Я осторожно взял его и медленно открыл. Внутри лежали пять чистеньких сотенных бумажек, и я почувствовал, как у меня потеплело на душе. Я больше не опасался, что меня кинут. Пять сотен долларов за час работы. Они прекрасно разместились в моем кармане. О да, я и правда горяч.

Написанная от руки записка, наполовину скрытая в конверте, содержала подробные инструкции о том, что мне следует делать. На столе лежала металлическая линейка.

Да, странное у меня продвижение в карьере — сначала я обязан был нагишом говорить женщинам о том, какие они красивые, а теперь, опять же нагишом, я должен сказать Судье, какой он уродливый в голом виде.

Глаза клерка, скрывающегося за прилавком, воспалены и гноятся. Мне тринадцать лет, и я пришел сюда, чтобы посмотреть свой первый в жизни порнографический фильм. Клерк вообще очень неприятный тип: изо рта у него торчит гнилой зуб, а голова непропорционально мала для его тела.

Прячась в тени, он неохотно протягивает мне сдачу с моего приобретения. Я благодарю.

В «Розовой кошечке» большой выбор видеокассет — горячие, розовые, монашки, девственницы, лесбиянки, неряхи — сразу не разберешься. Вокруг снуют какие-то мужики с журналами, разглядывающие кукол любви.

Вот Мэрилин. У нее натуральные волосы. Все органы сделаны с максимальной реалистичностью. Сверхпрочная вакуумная вагина создает удивительное всасывание. Куклу можно сдуть или надуть. Не тратьте деньги на дешевые подделки, наша Мэрилин — гвоздь сезона!

Мне сказали, что я должен сжечь инструкцию и бросить пепел в вазу. Мне нравится эта часть работы. Это придает ей налет таинственности, словно это настоящее шпионское задание. Невероятное чувство. Если меня поймают или убьют, Судья будет отрицать, что знал что-либо о моих действиях.

Спички лежат рядом с вазой, возле допотопной металлической линейки. Хозяин помнит обо всех деталях. Вероятно потому, что он был судьей. Я чиркаю спичкой, поджигаю инструкцию и бросаю ее в вазу, будто мертвого викинга, пущенного на горящем плоту в море.

Затем поднимаю металлическую линейку и шлепаю ею по ладони. При ударе она издает восхитительный хлопающий звук.

Воспоминания настигают меня, и я вдруг возвращаюсь в начальную школу Джорджа Уоллеса. В третьем классе моя учительница, девяностосемилетняя миссис Бронте, ископаемый бронтозавр, хлестнула старой металлической линейкой одному недоноску по костяшкам пальцев, и весь класс заволокло диким запахом крови.

В «Розовой кошечке» висит яркое объявление, написанное корявым детским почерком, что фильмы буду показывать в отдельных кабинках.

«Телки и жеребец».

«Жеребцы и телка».

«Жеребцы, телки и маленький пони».

Меня ничего не интересует, кроме того, что мне тринадцать лет, я дико возбужден и всего лишь хочу увидеть обычных парня с девушкой, занимающихся тем, чем занимаются нормальные люди. Мне не приходит в голову, что я, возможно, выбрал не то место, чтобы посмотреть что-либо в этом роде.

Судья, одетый в мантию и пытающийся выглядеть горделиво, кажется мне омерзительным. У него дряблые щеки, чуть подрагивающая челюсть и от него несет затхлым кладбищенским смрадом.

Глядя на него, я понимаю, что такое ненависть. Передо мной старый ублюдок, который с удовольствием посадил бы меня на скамью подсудимых и снисходительно разъяснил бы всем, какую угрозу для общества я представляю.

Я сжимаю линейку и громко хлопаю ею по руке так, что мне делается больно. Это отрезвляет меня и помогает прийти в себя, как Брюсу Ли помогал вкус собственной крови. Судья подпрыгивает, и мне это нравится.

— Ты поганый кусок дерьма, не правда ли? — я медленно подхожу к нему и хлопаю его по носу.

Это то, что я хотел бы сделать. На самом деле я останавливаю руку в нескольких сантиметрах от его испуганного лица, в то время как он дрожит от страха и возбуждения, близкого к экстазу.

— Да, — шепчет он, — мне надо…

— Заткнись, сука, — толкаю я его к стене так, что он начинает хныкать от боли, и сдергиваю с него мантию. Угадайте, что надето на Судье?

Подгузники.

ЭТО СУПЕР ГОРЯЧО ГОРЯЧО ГОРЯЧО

Кабинки в «Розовой кошечке» пахнут изнутри как старые заплесневелые бутерброды со спермой. Меня начинает бить дрожь, когда зажигается маленький экран и на нем появляется косоглазая секс-бомба. Один ее глаз смотрит на запад, другой — на восток, словно не соображая, что происходит. Она сильно накрашена. Звучит расстроенная гитара, доносятся ритмичные звуки синтезатора и глухой мужской голос с переизбытком тестостерона: «О, крошка, дай мне это, маленькая плохая крошка. Тебе нравится это, правда? О, крошка, крошка, крошка…»

Крошка стонет, но не слышно ни звука. Потом доносится стон, когда ее рот закрыт, а губы не двигаются. Это непорядок. Это не по сценарию. Это косоглазо.

Девушка смотрит в камеру, в то время как мужчина вообще не в кадре. Она облизывает губы и закатывает глаза. Но она совсем не супер-горячая. Она грустит одним глазом, а вторым она где-то далеко-далеко.

Обычно, если начальника плохо подстригут в парикмахерской или он наденет уродливый галстук, подчиненные не имеют права делать ему замечания или насмехаться над ним. Но мне за это заплатили. И я смеюсь красивым садистским смехом, когда смотрю на этого стоящего на коленях старого ублюдка, с дряблыми отвисшими сиськами, огромным, как у беременной, животом, грязными подгузниками, сутулыми плечами и жуткими зарослями седых волос на голове.

Он в подгузниках.

— Эй, подожди… — пытается что-то сказать Судья.

— Разве я разрешал тебе разговаривать? Нет. Ты будешь говорить только тогда, когда я позволю тебе, жирный ублюдок.

— О да, я жирный ублюдок, — повторяет он.

— Заткнись сейчас же, сука! — шиплю я, вытянув его линейкой посередине спины, и он воет, рухнув на пол.

— Твоя жена знает, что ты носишь подгузники? А твои дружки адвокаты и судьи знают? Ты сказал им об этом? Отвечай мне!

— Нет, — лепечет Судья.

— «Нет, сэр», сука, — рявкаю я.

— Нет, сэр, — скулит Судья.

Его страх возбуждает меня, и я чувствую, как я голоден. Но это как съесть целый торт за один присест — позже тебе станет плохо.

— Вытяни руки, — командую я и бью его линейкой по толстому животу.

Раздается резкий хлопок. Судья поднимает на меня глаза, словно я папа Римский, и покорно вытягивает руки вперед. Этот богатенький уважаемый в обществе извращенец делает все, что я ему приказываю.

В левой руке косоглазая девушка держит пластиковый стакан шампанского, а в правой — большой красный резиновый член, который она опасливо отодвигает подальше от себя, словно он может укусить ее.

А потом экран гаснет. Мне необходимо знать, что произошло с моей порнопринцессой, так что я немного перематываю кассету и нахожу ее там, где и оставил: облизывающую губы, вращающую рыбьими глазами, и с блестящим дилдо в пластиковом стакане шампанского.

Моя роковая женщина выглядит, прямо скажем, панически. «Я должна?» мечется по ее лицу невысказанный вопрос. Конечно, должна, поэтому она смотрит в камеру, приняв псевдо-сексуальное выражение лица, и начинает действовать.

Животом вверх!

— Закрыть глаза! — рявкаю я стоящему на коленях клиенту с вытянутыми вперед руками.

Он подчиняется. Мне это нравится. Судья тяжело дышит, как жирная старая свинья, которую трахают.

Я тихонько проскальзываю его за его спину и, войдя во вкус, сильно бью его линейкой по розовой пятке. Все происходящее приятно покалывает и щекочет мои нервы.