Ноев ковчег доктора Толмачёвой - Ирина Степановская

– Я поняла, – сказала Таня и вышла из стеклянного закутка.

Мадам Гийяр тут же отвернулась, будто и не прощалась с Таней, и, как всегда, уставилась на экран своего компьютера. «Больше ни за что не возьму русских, – подумала она. – Они такие непредсказуемые».

«Значит, мадам Гийяр специально держала шпиона, – подумала Таня уже в лифте. – А может, и не одного. Кто-то же ей рассказал про эту дурацкую букву «G». И она это запомнила, хотя разговор этот случился уже целый год назад».

Почему-то Татьяну совершенно не тронуло, что мадам Гийяр хотела оставить ее работать, одну из немногих! И хотя внутри шевельнулось что-то похожее на гордость, она даже засмеялась про себя – настолько эта работа стала казаться ей незначительной. А ведь Таня еще недавно так мечтала о ней!

Она передала этот разговор Филиппу Ивановичу. Они стояли на площади возле Таниного исследовательского Центра, возле автобусной остановки.

– Не жалеешь? – спросил он.

Таня задрала голову, посмотрела на каменные призмы, уходящие в небо, на зеркальные окна, на прудики и цветочки, на фонтаны, на чугунный кулак с поднятым вверх большим пальцем и почувствовала себя победительницей.

– Бессмысленно о чем-то жалеть. Надо просто двигаться дальше.

– Я сам такой, – усмехнулся в ответ ее спутник.

Подошел автобус. Таня обернулась, чтобы кинуть прощальный взгляд на площадь, и вдруг ахнула.

– Подождите-ка! Я сейчас!

Отпустив Филиппа Ивановича, которого она держала под руку, Таня быстрым шагом подошла к лотку со сладостями, где несколько дней назад покупала орешки у парня с выбитым зубом. У лотка, кроме продавца, никого не было. Но и продавец уже был другой. В форменной куртке сверкал улыбкой без намека на какой-либо дефект зубов Али. Он сделал такое лицо, будто видит Таню впервые, и зацокал на смешной смеси французского и какого-то диалекта:

– Чего желает такой красивый девуска? Миндаль в цоколад? Карамель? Мороженое?

– Что, сослали с понижением в должности? – ехидно поинтересовалась Таня. – Не оправдал высокого доверия?

– Мой не понимает! Миндаль в цоколад? – улыбаясь, лепетал Али.

– Ах ты, козел! – сказала ему Таня. – Тщательней надо работать, Али, аккуратнее. Чтобы дураки-исследователи не засекли, что ты влезаешь к ним в компьютеры.

Али вытащил Тане самую красивую упаковку орешков в шоколаде и, протянув, наклонился поближе.

– Ай-ай-ай! – лукаво улыбнулся он. – Такой красивый девуска, а в качестве кода, – сказал Али на своем обычном чистейшем французском, – выбирает дату рождения своей матери! Это же надо такое придумать! Это же не камера хранения на вокзале Монпарнас.

Таня открыла рот от удивления.

– Один евро давай! Один евро! – завопил вдруг Али на своей тарабарской смеси, увидев, что к лотку приближаются другие покупатели. Таня протянула монетку и уже без злости с усмешкой сказала:

– Ну, счастливо тебе оставаться, Джеймс Бонд. Пока!

– И вам сцастливо, и вам сцастливо! – закивал Али, сложив на груди руки лодочкой.

– Чего это ты с ним? – спросил Филипп Иванович, издалека наблюдавший эту сцену.

– Да ничего! Запуталась с ценой. Орешки хотела купить на дорогу.

Ее подруга Янушка тоже ничего не могла понять.

– Почему так быстро ты уезжаешь? Ведь ты же хотела остаться!

– Я встретила одного человека, и все переменилось, – пыталась отбиться от нее Таня.

Уверенная сама с собой, она чувствовала, что в присутствии Янушки на душе начинают скрести кошки.

– Человека? Мужчину?

– Мужчину.

– Вот, как плохо быть не буддисткой, – заключила Янушка. – Приходится надеяться на кого-то, а не пользоваться только собой и своим телом. Как мы с тобой ни критиковали женское в людях, а в тебе это женское победило.

– Я не такая храбрая, как ты, – честно призналась Таня и вручила Янушке подарок – дорогой альбом с фотографиями красивейших видов Парижа. – Здесь все те места, где мы с тобой были, – сказала она подруге. – Дай слово, что приедешь к нам в гости откуда-нибудь из Африки или из Австралии...

– Даю! Давно хотела побывать в России. И я, конечно же, буду о тебе скучать.

Они обнялись на прощание. «Не так легко на самом деле дается человеку одиночество», – подумала Таня. И потом еще долго хрупкая фигурка Янушки – девушки-подростка в тоненькой рубашечке, в джинсах, в простой черной курточке, с рюкзачком за плечами, с альбомом под мышкой, с мальчишеской стрижкой вразлет – стояла у нее в глазах.

В день перед вылетом Таня опять позвонила домой.

– Мама, я еду в Москву! Завтра увидимся!

И тут же посыпались вопросы: почему так срочно, не случилось ли чего?

– Ничего не случилось. Просто так складываются обстоятельства. Завтра все расскажу. – Филипп Иванович, с которым они практически не разлучались уже несколько дней, наблюдал за ней. – Да! Не встречайте меня, пожалуйста. Из аэропорта меня довезет мой знакомый.

– Но как это не встречать? Папа обязательно захочет поехать. Мы не виделись целых два года! – В мамином голосе слышалось недоумение.

– Не надо! Пожалуйста! – как заведенная, повторяла Таня.

А на мамин вопрос, кто этот неожиданный знакомый, с которым нельзя познакомить родителей, Таня с досадой, в которой узнала прежнюю себя, ответила:

– Я потом вам все расскажу.

– Ну хорошо. Мы все равно очень рады, что скоро увидимся.

У мамы стал какой-то странный, пустой голос, и Таня расстроилась. Ужасные часы, которые она пережила в беспокойстве за родителей всего несколько дней назад, запах дома, по которому Таня действительно соскучилась, родительское участие, забота – все это мгновенно всплыло в памяти и опять перемешалось с досадой. «Ну что они все еще опекают меня, как маленькую!»

Но вопросы, которые вдруг неожиданно встали перед Таней, были совсем не детские. Первый вопрос – где она будет жить в Москве. Филипп Иванович имел две квартиры. В одной он жил вместе с дочерью, вторую, еще старую, держал просто так, как он сказал, про запас. Таня хотела хотя бы первое время пожить дома. Она просто не представляла, как это она вернется в Москву, а поедет не к родителям, а куда-то еще.

Филипп Иванович в принципе не возражал, но знакомиться с Таниными родителями не собирался. С одной стороны, это было естественно, но с другой – Таня задумалась. То, что казалось таким романтичным в Париже, могло повернуться в Москве неизвестно как. Однако Филипп с каждым днем был все более по-домашнему нежен, и, в общем, это обнадеживало Таню. Хотя будущее все-таки вырисовывалось неясное. Предложи Филипп Иванович ей сию же минуту отправиться в загс, Таня, конечно, согласилась бы, но не с легким сердцем. Собственно, на замужество она и рассчитывала, но не спросишь же у солидного человека на второй неделе знакомства: «Ты на мне женишься?» Приходилось соблюдать дипломатию. Поэтому Таня и не хотела, чтобы родители ехали в аэропорт. Их встреча с Филиппом могла все испортить. Кроме того, Тане было любопытно, приедет ли в аэропорт его дочь. Но уже в самолете выяснилось, что дочь тоже не приедет.