Дождь не вечен (СИ) - Флейм Ханна

Она установила стойку под пакет с раствором, ввела туда содержимое ампул и прикрепила капельницу к Катиной руке.

— Ну все, не теряй, я как раз успею, видела там магазин в соседнем доме. Открою дверь сама, не дергайся, сиди. — Люба выпорхнула из квартиры.

А Катя рассеянно подумала, как все скоро у Любы выходит и какая сама она тетеха, двадцать минут в кресле, а она ни тетрадь не взяла, ни телефон из ящика, да даже камина не включила, все не скучно сидеть.

«Слава богу, у меня появилась Люба!», единственное, что сейчас крутилось в голове. Мысли вдруг перескочили на разговор об аварии с Алексеем накануне. Почему она вдруг вспомнила о своем возрасте? С чего бы? Катя напряглась, силясь вспомнить разговор детальнее.

«Я смотрела документы: паспорт, свидетельства, поговорили про кладбище…Я спросила об аварии. Он сказал, я умею водить мотоцикл. Я умею водить мотоцикл, уму не постижимо! Стоп, не сбиваться. Он сказал, мы как узнали, на следующий день после свадьбы, вылетели в Москву и вернулись в мой день рождения, распсиховалась я и расшиблась. А почему потом про 26 лет-то заговорила?»

Она покатала эту цепочку событий в голове, смакуя и вертя с место на место, удивляясь как ясно и светло думается. И тут, ее осенило, в паспорте была ошибка в дате рождения! И ладно, в пост выданном свидетельстве стояла она же. Она вполне могла склеить воедино логичную последовательность — представить, что она не заметила ошибки, когда паспорт выдавали, а потом оттуда просто списали дату рождения в свидетельство. Но Леша сказал, они прилетели и Катя праздновала и горевала, оттого умчалась на мотоцикле, а такого быть просто никак не могло.

«Я не могла забыть, когда мой день рождения. Даже списывая на шок от гибели родителей», было удивительно, как свободно и спокойно теперь, после той истерики, ей давалась мысль о гибели родных. «Ну пусть у меня в голове помутилось, как в кино показывают. Так вообще бывает в жизни? Ладно, не суть… Помутилось. И меня попутало, я, согласно паспорта неверного, праздновать решила, чтобы отвлечься. Но свадьбу же заранее планировали, я до авиакатастрофы знала, что выйду замуж и дата совпадает с днем рождения! Ну почему я не вспоминаю! Черт! Врачи же говорили, требуется лишь напомнить, а Леша не просто напомнил, рассказал, а у меня ни проблеска», она раздосадовано фыркнула. Зажмурилась, стараясь расслабиться и снова задумалась.

«Раздвоение личности какое-то. По его рассказам я делала все, что я бы никогда не сделала. Это же аномалия какая-то, запланировать свадьбу на день рождения, не сказать об этом мужу, а потом заставить его поверить, что мой день рождения приходится на день ошибки в паспорте! Какая-то шизофрения, честное слово, что на меня тогда нашло?»

И тут ее осенило, что нашло вовсе не на нее. Не клеилось. Он что-то скрывал. Мозг прожгло воспоминание.

Холодно, она дрожит. А еще она плачет, щиплет глаза. Тушь потекла, она щурится. Слезы мешаются с дождевыми каплями. Волосы и тонкое платье насквозь. Ливень, глаза застилает. Почти не разобрать дороги, видимость плохая, но она маневрирует в потоке машин. Очень холодно — скорость слишком большая. Ее руки на руле спортивного байка, ее преследуют, но она сосредоточена. Она знает что делать, страшно, но она решительна. Она уверенна. Даже не в себе, в нем. Он поймет и встанет на ее сторону. А слезы все льют нескончаемо, как и вода с небес. На дороге чуть меньше машин, по развязке, еще по одной, четвертым рядом и на кольцевую. Он так учил, если надо скинуть хвост. Не Леша, а он, Зеленоглазый из снов. Скорость выше, ливень стеной. Лишь бы доехать! Руки от холода одеревенели, мокрые пряди хлещут шею. Чуть плотнее прижимает голые колени, пригибаясь чуть ниже, сопротивляясь ледяному встречному ветру, и голень простреливает острая боль. Обожгла о глушитель. От неожиданности она непроизвольно дергает правой рукой, теряя управление. Карусель огней и темнота.

Катя раскрыла рот как рыба, глотая воздух и часто моргая.

«Я убегала и меня преследовали… Я ехала к парню из сна! И он — не сон, он воспоминание. Поэтому сны цветные, поэтому я чувствую в них, я просто вспоминаю эти чувства. Поэтому я так ярко их помню, каждую мелочь, каждую деталь. Любой сон забывается через пару дней. Но Его я помню. Кто же он?», и вторым дыханием накрыло новым открытием, «Леша что-то скрывает! Он знает больше…»

С мысли сбил настойчиво пикающий и мигающий красным браслет, на пару с жужжанием мобильного в ящике, все в той же прикроватной тумбе. В замке зашуршал ключ, и Катя услышала поспешные сбивчивые объяснения Любы незримому собеседнику.

— Нет, я рядом с ней. На кухню отошла, чай налить Катерине, — девушка заглянула в комнату, окидывая Катю взглядом и продолжая говорить в трубку, зажатую плечом у уха, в обеих руках держа увесистый пакет — все с ней в порядке! Систему с витаминами поставила, в кресле сидит. Ну конечно, витамины дали такой эффект на повышение сердечного ритма. Давайте дам ее, чтобы вы успокоились!

Кате сунули телефон, требовательный голос мужа звал:

— Малыш, ты там? Все в порядке?

— Да, все хорошо, Лекс, — быстро сориентировалась она, — Я просто села систему делать и телефон в тумбочке оставила, не подумала сразу с собой взять и что нельзя вставать 20 минут. Давай, созвонимся попозже, мне как раз пора убирать все это.

Катя постаралась свернуть разговор, все еще не переварив до конца то, о чем думала совсем недавно.

— Все, иди — иди, процедуры сейчас самое главное. Люблю тебя, детка, скоро увидимся! — проворковал он нежно в трубку. Катя скинула и облегченно выдохнула, только сейчас осознавая, что не готова была ответить аналогично, ни на автомате, ни серьезно покопавшись в себе, она не стала бы говорить Леше о любви. Это стало еще одной заметкой, мысленно проставленной в альманахе «Загадки новой жизни Кати Морозовой-Вельд».

Глава 19

Влад летел, почти не разбирая дороги впереди. Был слишком поглощен собственными мыслями. Он мог бы добраться и с закрытыми глазами, дорога до работы как карта навигатора отчеканилась в голове. Последние года, когда в душу начала пробираться обреченность, он отгородился от мира. Работа затягивала — это стало спасением. Иногда, он по несколько дней не переступал порога своего жилья, ночуя в кабинете, снова и снова перебирая материалы. Дело, которое интересовало его сейчас, тоже было там. Это дело никогда не сдавалось в архив, покоясь в верхнем ящике его стола. Его он редко открывал, но лишь потому, что знал каждое слово там наизусть. Он старался лишний раз даже не дотрагиваться до дешевой картонной папки с тканевыми завязками, этого бездушного, формального обрамления его личной трагедии.

Он раздраженно застучал по центру руля, сигналя неповоротливой Калине, заблокировавшей въезд на служебную стоянку. Дама за рулем все никак не могла решить, паркуется она или уезжает, а Влад в нетерпении начал постукивать пяткой, прикидывая, не бросить ли тут, не доезжая до парковки, свой внедорожник. Его черный Прадо тут знал каждый. Могло статься, что он нашел бы его потом аккурат на именном месте у будки охраны, эвакуировать не посмели бы.

Дама, наконец, решив парковаться, освободила путь и Влад, взвизгнув шинами, влетел на стоянку. Выпрыгнув из авто, он почти бегом преодолел расстояние до входа. Сегодня он никого не замечал, пролетая без приветствия недоумевающих коллег, перепрыгивая ступени лестницы. Под чинно застегнутой на все пуговицы рубашкой подпрыгивал и бился о грудь кулончик-сердечко на цепочке. И каждому удару этого крохотного куска металла вторили удары его собственного воскрешенного сердца.

Еще позавчера он готов был послать эту беспросветную жизнь ко всем чертям, а сегодня за спиной раскрылись крылья. Ночью он не спал, все перебирая в голове то, что сказал отец. Он рвался сюда еще вчера, но мать не пустила, все причитала, что он выпил. Но Влад протрезвел с той минуты как услышал, что ее видели, с тех самых, произнесенных отцом на балконе слов. Все приговаривал, не торопиться, не пороть горячку, подумать, только не упоминал как.