Любовница президента - Патрик Андерсон

– Гейб, в последнее время творятся странные вещи.

– Например?

– Люди отказываются от своих слов. Фил Росс сказал мне, что видел Донну с Эдом Мерфи, а после звонка Эда заявил, что обознался.

– Росс – трусишка, – резко сказал Гейб. – Никто из обозревателей и политических репортеров к этому делу и близко не сунется. Вся эта свора именовала Уотергейт «грабежом», а самые отчаянные из нас рисковали карьерой, докапываясь до правды. Из поведения Росса следует, что Мерфи откупился от него. Теперь ясно, откуда в последнее время он черпает сведения.

– Так повел себя не только Росс, – сказал Нортон. – Пит, бармен у Натана, говорил, что какой-то похожий на психа тип приходил и расспрашивал обо мне, но, когда я вернулся к этому разговору, у него случился провал в памяти. Гвен Бауэрс рассказывала об их романе, а вчера вечером ни с того ни с сего сказала, что, наверно, ошиблась.

Гейб пожал плечами и жестом показал официанту, чтобы тот принес вина.

– Пит – наркоман, следовательно, его нетрудно взять в оборот. И Гвен вряд ли такая уж стойкая. Знаменитостей иногда легче подкупить, чем обозревателей. Увидишь, она получит большую должность.

Они помолчали, пока официант не унес тарелки. Пожилые дамы все еще сидели за соседним столиком. Гейб, заметив, что одна смотрит в их сторону, так глянул на нее, что она покраснела и отвернулась.

– И на работе у меня тоже творится кое-что, – сказал Нортон. – Недавно один человек в министерстве юстиции оказал мне любезность, но, когда я насел на Эда Мерфи, любезность внезапно была аннулирована.

– Это дело рук Мерфи.

– Видимо, – согласился Нортон. – Но самое странное, что меня вызвал Уит Стоун и, вместо того, чтобы разозлиться, предложил замечательную новую должность. Оказалось, что он знал все о гибели Донны. Даже сказал мне, что полиция собирается арестовать парня, который обслуживал Донну в винной лавке. Но сегодня я говорил с Кравицем, полицейским, и он сказал, что парень под подозрением, но об аресте пока нет и речи. И я не могу понять, что происходит.

Гейб подался вперед, возбужденно блестя глазами.

– Я знаю, что происходит. Тебе изо всех сил заговаривают зубы. Уж не думаешь ли ты, что все это совпадение?

– Не знаю, Гейб.

– Знаешь, что самое любопытное в твоем рассказе?

– Что?

– История с Уитом Стоуном.

– Почему?

– Потому что твой выдающийся босс, светило американской адвокатуры, самый крупный мошенник в Вашингтоне. Этим сказано многое.

Нортон был поражен.

– Уит хитер, но, думаю, не хитрее доброго десятка других адвокатов с громкими именами. Конечно, он помог зарубить несколько хороших законопроектов…

– Я говорю не о законопроектах. О шантаже. Подслушивании телефонных разговоров. «Отмытых» деньгах. Через него проходят крупные суммы от его друзей-корпоратистов к его друзьям-политикам, и он гребет свою долю обеими руками.

– Хорошо, Гейб, допустим, он мошенник. Какое отношение это имеет к Донне?

– Он пытался охладить твой пыл, так?

– Да.

– Знал об этом деле все, так?

– Знал многое.

– Почему? С какой стати Уиту Стоуну интересоваться делом об убийстве?

– Не знаю, – признался Нортон.

Гейб подался вперед, держа обеими руками чашечку кофе. Густые сливки оставили белый след на его верхней губе.

– Знаешь, чего больше всего хочется Уиту Стоуну?

– Чего?

– Стать министром юстиции.

– Ты шутишь?

– Какие там шутки! Нынешний болван не продержится и года, вот Стоун и хочет занять его место. Он может купить сколько нужно голосов и пройти через сенат. Главное – убедить Уитмора выдвинуть его и принять на себя нападки четырех-пяти сенаторов, знающих, что он за крыса. Вот и ищет, какую бы услугу оказать Белому дому, а охлаждение твоего пыла может оказаться очень большой услугой.

Было около трех часов, и ресторан почти опустел. Официанты крутились возле столика, и Гейб с подозрением посматривал на них.

– Слушай, Нортон, эта игра может оказаться очень трудной, – прошептал он. – Пока что они пытались только откупиться от тебя. Но Стоун может указать тебе на дверь, а Мерфи устроить так, что ни одна юридическая фирма в Вашингтоне тебя и к двери не подпустит. Вынесешь ты это?

– До конца, Гейб. Поэтому я и сижу с тобой. Вдвоем мы распутаем это дело.

Гейб пожевал спичку, глядя на Нортона, словно решаясь на что-то.

– Ладно, – сказал он наконец. – Буду откровенен с тобой. Дело секретное. Может, ты и не боишься Стоуна, но, если обманешь меня, я тебя уничтожу.

– Мне можно доверять, Гейб.

– Слушай, я постараюсь выяснить, кто убил Донну, но больше всего меня интересует, почему в это дело сунулся Уит Стоун. Я охочусь за этим гадом, и ты можешь помочь мне.

– Чем?

– Сам понимаешь, это между нами.

– Тебе что, дать расписку кровью?

– Разве у вашингтонских юристов есть кровь? – парировал Гейб. Потом перегнулся через столик и сложил руки рупором у рта, словно опасаясь, что кто-то невидимый прочтет сказанное по движению губ.

– Нортон, – прошептал он, – слышал ты когда-нибудь о досье Гувера?

– О досье Гувера? Нет.

– Объяснить?

– Пожалуй, есть… смысл.

– Ладно. Долгое время ходил слух, что после смерти старика осталось его личное досье. La creme de la crème.[5] В нем собраны материалы на всех. Хочешь знать, откуда Линдон получал деньги? Чем занималась Джеки в те выходные, когда якобы охотилась на лис? Какой выдающийся сенатор соблазнял мальчиков-посыльных? И это еще мелочи. Там есть сведения, способные потрясти всю страну.

– Например?

– Например, кто убил Кеннеди.

– Которого?

– И того, и другого. Слушай, если это не дело рук Гувера, то он знал, чьих. Все это есть в досье, дружище. Я знаю человека, который выложит за него миллион наличными, не задавая вопросов. А там еще можно будет поторговаться.

Нортон пристально поглядел на Пинкуса. В глазах у репортера был такой блеск, что Нортону вспомнился ищущий сокровища Сьерра-Мадре Фред Добб в исполнении Боггарта. Если бы Нортон не знал Гейба, то счел бы его сумасшедшим. Но Гейб был премированным журналистом и, пожалуй, самым близким к политической реальности Америки человеком.

– Это серьезно? – спросил Нортон. – Или очередная вашингтонская сплетня?

– Гувер доверял лишь одному человеку в мире, – сказал Гейб. – Своему приятелю Зику Макгайру. И вот месяца два назад я пробился к нему в больничную палату. Выставил медсестер, поглядел в упор на него и говорю: «Зик, ты знаешь, что скоро умрешь, так? Но я даю тебе возможность, доступную далеко не всем. Написать свое надгробное слово». Он захлопал глазами, словно заинтересовался, и я сказал: «Зик, твое надгробное слово может прозвучать по-разному. Речь может пойти либо о сорокалетнем служении обществу и прочей ерунде, которую каждый мечтал бы иметь на первой странице „Уорлд“ после смерти. Либо о том, что в течение последних двадцати лет ты получал два оклада: один, поменьше, от правительства, другой, побольше, от преступников». Зик побагровел и кое-как выдавил: «Чего вы хотите?» Я тут же заявил: «Досье Гувера». Видел бы ты этого сукина сына! Затрясся весь, вспотел и, казалось, вот-вот загнется. Я напугал его, но он все еще страшился Шефа, боялся, что старина Дж. Эдгар спустится из Большой Небесной картотеки и отрежет ему кое-что, если он отдаст мне это досье. Поэтому я нажал на него. «Зик, – сказал я, – у меня есть на тебя документы. Чеки, письма, докладные, и, если не отдашь мне досье, я опубликую их все. Ты войдешь в историю большим мошенником, чем президенты Грант, Гардинг и Никсон, вместе взятые». Тут Зик начал корчиться, пускать слюну, губы его задрожали, и, в конце концов, он выжал из себя: «Уит Стоун». Вот и все. Два слова. Потом застонал, шлепнулся на подушку, прибежали медсестры, и я ушел. Два часа спустя старина Зик был мертв. Бедняга. При близком знакомстве он оказался не таким уж плохим.

– Значит, ты не опубликовал чеки и письма? – спросил Нортон.

– Черт возьми, я же блефовал. Вошел с какими-то слухами, а вышел с ключом. Уит Стоун может владеть досье Гувера или хотя бы знать, где оно. По-моему, он хочет предложить его Уитмору в обмен на должность министра юстиции.

Нортон допил свой кофе. Они были единственными посетителями в ресторане, не считая сидевших у двери двух мужчин в синих костюмах.

– Но зачем Стоуну досье Гувера? – спросил Нортон. – Если только оно существует.

– Потому что это злобный сукин сын, вот зачем. Если я составлю список десяти самых грязных мерзавцев в Вашингтоне, он будет единственным частным лицом. Остальных послали сюда избиратели раскрывать людские грешки, но Стоун делает это из удовольствия, ему это нравится. Вот что, дружище, кое-кто из нас пытается спасти эту страну, и спасать ее надо от таких гадов, как он!