Глаза Ангела - Эрик Ластбадер

Вернувшись в министерство, Ирина занялась привычной, неинтересной работой, но почему-то злость на Валерия поднималась в ней все больше и больше. Напрасно она убеждала себя, что ничего другого и нельзя было ожидать от Бондаренко, привыкшего повелевать людьми, обманывать, поступать так, как ему хочется, и все равно продолжала злиться. Так она и провела остаток дня, недовольная собой, Валерием, несчастная и оскорбленная до глубины души.

— Вот это да! Какой шикарный лосось! — удивленно и радостно воскликнул Марс, разложив Иринины покупки на столе. — Просто здорово, умница! — Он поцеловал ее. — Давай попробуем, а оставшуюся часть отнесу родителям. Доставай черный хлеб, поедим на славу.

Они сидели у Марса на кухне, освещенной ярким электрическим светом, хотя на дворе еще не наступили сумерки и было довольно светло.

— Ты начинай, а я потом, — ответила Марсу Ирина. — Я не голодна.

— Как это не голодна! — возразил Марс, доставая из шкафа тарелки, — обед ты пропустила, бегая по магазинам и стоя в очередях, а сейчас уже восемь вечера.

— Да нет, я не так уж много времени потратила в магазине. Даже успела купить кое-что еще. Посмотри. Ирина подала Марсу маленький конверт.

— О, билеты на «Трех сестер»! Это сюрприз! «Если бы ты знал про сюрпризы, дуралей несчастный», — подумала Ирина, вспомнив свое открытие. Марс положил билеты на стол и спросил:

— Что-то ты грустная сегодня. Неприятности на службе? Ну, не смотри на меня так. Не хочешь — не говори, я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь. Значит, так, по-моему, ужин дома не получится, лучше пойдем куда-нибудь в ресторацию, согласна?

(Вот и решение всех проблем по системе Марса: вкусно поесть, пообщаться с людьми, как следует выпить. Отвлечься от забот в шумной компании или каком другом приятном месте, где люди развлекаются, где жизнь радостно бьет ключом, и тогда забудутся неудачи, горести, отчаяние и все станет на свои места, и жизнь вновь покажется чудесной и удивительной.)

Они пошли в маленький грузинский ресторанчик, о котором мало кто знал и где после девяти вечера подавали горячую еду. Это было бойкое местечко, наполненное ароматами грузинской кухни и веселым теплом. Марс заказал цыплят табака, «Перцовку» и весь вечер не отставал от Ирины с расспросами.

— Расскажи мне о своей семье, Ира, кто твои родители, как вы жили вместе, — попросил Марс.

— А-а, паршиво мы жили. Отец здорово поддавал втихаря, правда, только по выходным, в будни он не позволял себе напиваться. Он давно умер. Работал инженером-атомщиком, никогда ничего не рассказывал о своей работе и, я думаю, пил потому, что не мог забыть, как его родители умерли в холодной Сибири, все время мучился от сознания своей вины.

— Вины за что?

— За то, что он жив, а мать с отцом лежат в земле. Он на всю жизнь запомнил, как снимал с материнского трупа пальто, стягивал с отца сапоги. Ему понадобилось полчаса, чтобы разуть мертвого отца и надеть его сапоги на себя. — Ирина помолчала. — Моему отцу было тогда одиннадцать лет, и он раздел замерзших родителей, чтобы самому не околеть от холода.

— Бедняга. Но ведь перед ним была вся жизнь.

— Да. Только часть его души осталась там, в страшной морозной ночи, когда он потерял родителей и собственными глазами видел, как они умирали.

— Что ж поделаешь, не повезло человеку.

— Может быть, наша семейная жизнь сложилась бы по-другому, — продолжала врать Ирина, мысленно осуждая себя за наглое лицемерие, — если бы не умер мой брат Евгений. Он погиб недалеко отсюда, у Москвы-реки, холодной ясной ночью, в полнолуние. Он чем-то там приторговывал и, видимо, не поделил что-то со своими друзьями-товарищами, за что те недолго думая и пырнули его ножом. Но были ли это профессиональные преступники, я не могу сказать. Брат занимался грязными делишками, и милиция не очень-то утруждала себя поисками убийцы. Ментам, как мне кажется, было глубоко наплевать на моего брата, и они даже радовались, что одним фарцовщиком стало меньше.

— А твоя семья?

— А что семья? Ее и не было, семьи. Отец умер, когда я была маленькая, брат редко бывал дома, вот мы и куковали вдвоем с матерью на тесной хрущевской кухне. А когда в один прекрасный день пришли из милиции и сообщили, что Евгения зарезали, мать выбежала на улицу в халате и помчалась неизвестно куда, кричала, била себя кулаком в грудь, рвала на себе волосы. Потом мы поехали на место убийства, и с нею там что-то страшное сделалось; рыдая, она распласталась рядом с трупом, в боку которого так и торчал нож. Мне еле удалось оттащить ее от брата. Она материлась по-черному, я и не подозревала, что она знает такие слова, пыталась укусить меня. Была совершенно не в себе.

Они помолчали, слушая веселый ресторанный говор. Ирине захотелось крикнуть во весь голос: «Да замолчите вы! Замолчите! И почему вы все такие счастливые?»

— А твоя мать жива? — нарушил тягостное молчание Марс.

— Нет.

— Мне очень жаль, Ира. Извини, — он взял ее руку, нежно погладил. — Словами всего не скажешь, правда?

Ирина посмотрела в глаза сидящего рядом с ней человека и вдруг увидела в их глубине что-то новое, чего никогда не замечала раньше. Словно, гуляя по знакомому с детства саду, вдруг обнаруживаешь, что какой-то камень сдвинут с привычного места, и из-за такой мелочи удивительным, волшебным образом меняется облик всего сада, и тебе это приятно и странно. Что-то изменилось в ее отношении к Марсу. Но что?

— Иногда и не надо ничего говорить, просто быть друг с Другом рядом, и все. Больше ничего не надо.

В субботу утром Марс позвонил Ирине домой и предложил вместе с ним поехать к его родителям. Она согласилась, хотя и подозревала, что придется поскучать.

Как потом выяснилось, насчет «поскучать» она ошиблась. Вечер удался на славу. Родители Марса жили на Большой Ордынке в красивом кремового цвета доме, недалеко от церкви, выстроенной 350 лет назад в стиле европейского барокко и напоминавшей Ирине нарядный свадебный торт.

Старики оказались на редкость добродушными людьми, сквозь годы пронесли свою любовь друг к другу. Ирина исподтишка наблюдала за ними и удивлялась: как такое возможно? Неужели настоящая любовь существует? Чудеса.

Продукты, которые они привезли родителям Марса, были приняты с радостью, причем Марс заявил, что лосось — подарок от Ирины. Затем женщины прошли на кухню и начали готовить стол, неожиданно обнаружив обоюдную большую склонность к стряпне. Разговор шел легко, непринужденно, обсуждались рецепты, раскрывались секреты фирменных блюд, звучал веселый смех. Время бежало незаметно. К обеду приехала сестра Марса с мужем и детьми, полная, но такая же красивая, как и брат. Позже, когда Ирина болтала с ней о всякой всячине, та призналась, что стесняется своей полноты.

— Я типичная русская баба и вполне отвечаю представлениям американцев о русской женщине.

Ее дети — двое сыновей и дочка — примерно вели себя за столом, а после обеда резвились с дедом, изобретавшим для них все новые и новые игры, и то и дело дружно смеялись.

Ирина познакомилась также с шурином Марса — архитектором. Он разрабатывал проекты строительства железобетонных зданий, которые Ирина никогда не любила и считала верхом безвкусицы, такими же однообразными, как изо дня в день повторяющийся один и тот же автобусный маршрут. Внешность у архитектора была ничем не примечательная, лицо — обычное, менявшее свое выражение только тогда, когда он смотрел на детей.

Было уже поздно, но Ирине совершенно не хотелось домой. Не хотелось покидать дружный, гостеприимный, уютный дом, согретый семейным теплом. Пожалуй, впервые за долгое время она по-настоящему отдохнула, расслабилась, забыла о неприятностях. Все было хорошо, и она была довольна, что пришла к этим людям в гости.

Ирина поискала глазами Марса, увидела его рядом с родителями, тоже довольного, счастливого. Задумалась: пусть он весьма посредственный любовник, но ведь это ерунда по сравнению с тем, что он может дать ей. А дать он может истинное богатство. То, чего давно жаждет ее душа и никак не обретет, — войти в хорошую дружную семью, стать полноправным ее членом и делить на всех горе и радость.

Касумигазеки — район в деловой части Токио, где работала Хонно, был хорошо знаком Большому Эзу, но несколько с другой стороны, чем знала его Хонно. Он показал ей такие места, о которых она и не подозревала, что они вообще существуют, а тем более в этом районе. В ночную пору освещение Касумигазеки не было ярким, все виделось как бы сквозь слой воды или через зеленое бутылочное стекло.

— Раз Какуэй Саката — самурай, значит, мы должны поставить себя на его место и постараться думать, как он. Если нам это не удастся, вряд ли мы тогда отгадаем загадку, которую он вам задал, — вслух рассуждал Большой Эзу, не переставая вертеть в руке таинственный ключ. — У каждого бизнесмена, как правило, есть в банке сейф с ценными бумагами и деньгами. Представитель семейства якудзы хранит все самое дорогое в запертой шкатулке, спрятанной под татами в его спальне. Где может хранить ценности самурай?