«Операцию «Шторм» начать раньше - Николай Иванов

Наведывался в лес и военком. Сначала привез обещанную еще при первой встрече карту с указанным местом подрыва боеприпасов — на всякий случай, а потом отвез в райцентр Юрку и

Сашку сдавать последний экзамен. Заканчивалась стажировка и у Сергея, Ледогоров кивнул и ему на «уазик»: давай, езжай с оказией, но курсант с такой мольбой посмотрел на своего командира, что старший лейтенант, даже не оглянувшись на Улыбу, все понял и смолчал.

Так и остались в лагере он с Булановым, Филиппок да Лена с Настей.

— Все, сегодня выходной, — решительно сказала Лена, когда скрылась за листвой деревьев машина.

— Выходной, выходной, — запрыгала, хлопая в ладоши, Настя.

Ледогоров и Буланов тоже были не против отдыха, и только Филиппок, хмыкнув, пошел в сторону палатки с уже завезенными к ней гробами.

Странные вообще то отношения сложились у Бориса с ребятами. Поначалу они вроде потянулись к нему, он даже провел с ними несколько занятий по работе с миноискателем, но постепенно они начали сторониться и его, и Сергея. Причину долго искать не пришлось: кроме

Сереги, дровишки заготавливать для Насти мечтали и Юрка, и Сашка. Улыба же, открытая душа, предпочтение отдавала курсанту, скрывать этого не умела, так что результат был закономерен.

Там, где молодежь, опасно появляться со спичками любви.

Не мог похвастаться своей стойкостью в этой области и Борис. Уже на второй или третий вечер они прогулялись с Леной по лесу перед сном, просто так, как старшие в группе. А укладываясь спать, увидел Борис совсем рядом — так рядом, что почувствовал запах солнца, — увидел он рядом со своей подушкой светлые волосы Лены. Они притягивали к себе магнитом, и

Борис, еще боясь, но уже и веруя, что девушка не отвернется, дотронулся до белых кудрей, перебрал их осторожно пальцами. Лена замерла — ему ли, промаявшемуся первую ночь, было не почувствовать это, но не отстранилась, не отвернулась. Наоборот, подтянула к его руке свою ладонь. Утихомиривая сердце, коснулся пальцев девушки. Тут же отнял руку — вроде случайность, нечаянность, извини. Проверяя себя и ее, через какое то время опустил пальцы на ее ладонь. Чуть чуть погладил подушечками пальцев, если Лева что то и скажет, то ничего не было, ей это просто могло показаться. Но девушка ответила легким ответным нажимом, и только тогда Борис взял ее руку в свою. По телу пробежал озноб, и он чувствуя, что не в силах справиться с ним, а самое главное, не желая расставаться с этой томительной усладой, увлек руку девушки под одеяло. Там, в теплоте, в темноте и близости, они сцепились пальцами до боли, до хруста, и этим все сказали друг другу. Позови в тот миг кто то из них другого из палатки, подальше от друзей свидетелей, не думая о будущем, о всевозможных разговорах и догадках, ушли бы в лес, затерялись бы в его темноте, слились бы в объятиях. Но благоразумие взяло верх, а может, и не благоразумие, а еще неверие в происходящее, и они остались лежать, сцепив руки. А когда занемели пальцы и он медленно высвободил их, Лена, догадавшись, что будет дальше, вновь вся сжалась, замерла. «Так никогда не вырастешь», — улыбнулся мысленно

Борис и прислонил ладонь к горячему бедру девушки.

И потерялись после этого вечера головы, и кусты вокруг Лены оказались столь густыми и высокими, что Борис уже и несколько минут не мог провести без нее. Что то происходило между ними, свои отношения складывались у ребят, а он только ловил ее взгляды, ее прикосновения, ее слова и таял, таял, таял. Какое же это блаженство быть слабым, беззащитным у женских ног…

И когда захлопала в ладоши Настя, радуясь выходному дню, когда ушел в палатку недовольный, но нейтральный Филиппок, перекрестились взгляды Лены и Бориса, Насти и Сергея. Они оставались одни, доверяли друг другу и могли быть чуточку откровеннее в своих чувствах. Как хочется быть откровенным в своих чувствах при других.

— Товарищ курсант, — подойдя к Лене и тем самым отделяя Улыбу и Буланова, помогая им остаться одним, шутливо произнес старший лейтенант.

— Я, — также играя, с готовностью вытянулся и Сергей.

— Определяю вам сектор наблюдения. — Борис отмерил им участок леса от сих и до сих.

— Есть, — согласился тот, благодарно улыбнувшись: старший лейтенант взял инициативу на себя, и теперь все можно делать якобы в шутку.

Взял Настю за руку, кивнул в отмеренном им направлении:

— Извини, командир приказал.

— Молодежь, — стараясь скрыть свою нервность, проговорила Лена. Все таки оставаться вдвоем вроде бы случайно — это одно, а чтобы вот так, почти в открытую…

— А у нас берез больше, — кивнул в противоположную от «молодежи» сторону леса Борис.

Какие березы, какие цветы и земляничные места — целуясь урывками, перебивая желание тут же, сразу за первыми деревьями обняться, убегали быстрее, быстрее от всех, подальше, еще дальше. Никого не видеть и не слышать. Только они в лесу, только они…

Остановились наконец около небольшой поляны, повернулись друг к другу. Обнялись, обласкались вначале взглядами.

— Здравствуй. — Борис наклонился, дотронулся своим носом до вздернутого носика Лены.

— Здравствуй, — прошептала она горячим шепотом.

Они уже не признавали встреч на людях, они здоровались, отмечали начало дня, только когда оставались одни.

— Ты сегодня необычно красивая.

— А вчера?

— Вчера была еще милее.

— Значит, сегодня хуже?

— Погоди, ты меня не путай.

— А ты не путайся, саперу нельзя ошибаться. Ну, так какая я сегодня?

Вместо ответа Борис легко подхватил ее на руки, закружил.

Сколько девушек кружили кавалеры среди деревьев, уже вроде должно было за тысячелетия появиться в генах у них равнодушие к этому. И какое счастье, что каждый раз любовь идет по новому рисунку.

— Ой, упадем, — обхватила Лена Бориса за шею.

— Ага, уже падаем, — согласился тот. Опустился на колени, положил девушку на траву. Лена, улыбаясь, закрыла глаза откинула голову, и старший лейтенант поцеловал ее напрягшуюся шею, ямочку между ключиц. Затем осторожно проследовал поцелуями за синим ключиком на куртке, открывающим женское таинство…

…Глупцы поэты, восхваляющие взрывы чувств при первом парашютном прыжке, при первой обезвреженной мине. Они просто или не знают, или забыли, или, что скорее всего, не способны уловить, что такое встреча с женщиной. Как все меркнет и тускнеет после этого…

— А ты знаешь, у меня никогда не будет детей, — вдруг тихо проговорила Лена, глядя на редкие белые облачка в синем синем небе.

— Почему? — приподнялся Борис. Лена торопливо закрыла глаза, и он осторожно поцеловал ее дрожащие веки. На губах ощутил солоноватый привкус, отстранился, в волосы, за уши девушки уже пролегли два блестящих ручейка. — Что с тобой, Лена? Ты что? Ленушка!

Она тоже встала, села к нему спиной, вытерла ладошками слезы.

— Извини. Просто жалко себя стало и… и чтобы ты знал, — наконец проговорила она.

Ледогоров, словно неуверенный гипнотизер, водил около ее плеч руками, не решаясь дотронуться: что надо делать с женщинами, когда они плачут? Успокаивать, сводить все к шутке, молчать, говорить, сочувствовать?..

— Все, Боренька, все, больше не буду, — и в самом деле успокоившись, повернулась Лена к нему.

— О, а глазки то уже красные и носик успел распухнуть, — дотронулся наконец Ледогоров до щеки девушки. Она доверчиво потерлась о его шершавую ладонь, хотела что то сказать или объяснить, но в этот миг раздался взрыв. Глухой, приглушенный расстоянием и листвой, но он подбросил их с места, потому что прогремел в стороне лагеря, а там… там Улыба и Буланов. Нет нет, там же еще Филиппок, Филиппок…

— Боря, — окликала, звала отставшая Лена, но Ледогоров не оглянулся, не остановился. Прыгая через рвы, пни, поваленные деревья, отметая от лица ветки, мчался к лагерю. Нет ничего страшнее для сапера, чем невидимый им взрыв. Неконтролируемый взрыв. Неужели Филиппок?

Ноябрь 1978 года. Суземка.

На каждый случай есть в России своя песня. Поют люди на похоронах и на свадьбах. Когда остаются одни и прилюдно. С музыкой и без нее. С повода и просто так, потому что захотелось попеть.

Так же в России и плачут — на поминках и крестинах, от радости и горя, одиночества и от того, что невозможно человеку порой остаться одному. Плач и песня на Руси испокон веков очищали душу. И покуда поет и плачет народ, есть у него душа и сердце.

В ноябре пело, пило, плакало Сошнево на проводах в армию Юрки Грача и Сашки Вдовина.

Народу пришло много, в три захода садились за столы да еще выносили на улицу дедам бабкам, которым на крыльцо подниматься то лишний раз оказалось тяжело, не говоря уже о том, чтобы тесниться с молодыми на лавках в доме. Крестились перед выпивкой, прося у Бога прощения: мол, чем больше выпьется, тем легче плачется. А поплакать вроде бы надо…