Всемирный, глобальный, надвигающийся (сборник) - Андрей Скоробогатов

Тусклое серое солнце этого неприветливого мира озаряло выжженный участок равнины, на которую упала спасательная капсула землянина. Вокруг простирались однообразные прерии, состоящие из коричневых лишайников и непонятных растительных форм. Вдали на востоке виднелись полукруглые верхушки зданий какого-то поселения.

Инсект-абориген, проникнувший в разум бывшего космонавта и назвавшийся Томом, повёл тараканьими усами.

– Ты говоришь, что вы были не единственной разумной формой жизни на вашей планете. Расскажи, как всё началось.

Фёдор поморщился, словно не хотел поднимать воспоминания из глубин своей памяти. Затем уселся на лишайниковой кочке поудобнее и проговорил, тоскливо глядя вдаль глазами-бусинками.

– Люди… Первая разумная раса. Они породили нас, они же стали нашими главными врагами и соперниками за место в галактике.

К тому времени эпоха освоения ближнего космоса только началась. Человечество, стремившееся основать колонии на двух соседних планетах нашей системы, столкнулись с проблемой нехватки квалифицированной, и главное, пригодной к длительным перелётам рабочей силы. Искусственный интеллект, на который все так уповали, не мог сильно изменить ситуацию, а перевозка людей оказалась сложной и затратной.

Безумные человеческие учёные решили проблему весьма оригинально: они взяли один из неразумных видов фауны нашей планеты, а затем довели нас до разумного состояния.

– Ты хотел сказать, Фёдор, они сделали вас разумными? – прервал землянина таракан.

– О нет, Том – именно довели нас! Иначе, как зверствами, те эксперименты не назвать. В моей генетической памяти сохранились воспоминания о том, как моим прадедам втыкали в мозг электроды, заставляя их дёргать лапками и считать в уме дифференциальные уравнения.

– Я не знаю, что такое электроды и уравнения, но, скорее всего, это ужасно, – согласился Том.

– Нет, в чём-то я им благодарен, – философски заметил Фёдор и ковырнул ботиночком серый песок. – Мы стали крупнее, умнее, верхние конечности наши стали хватательными. Одним словом, опыты были успешными – новая разумная раса оказалась пригодной для длительных полётов, а главное, как не крути, мы были землянами – по языку и культуре.

Люди брали две пары наших сородичей, сажали их в гигантский пустой космический корабль и отправляли колонизировать планеты. В этих кораблях было только самое необходимое – оранжереи для выращивания еды, системы фильтрации, регенерации кислорода и воды, и больше, по сути, ничего. Каждый новорождённый сородич наш подключался к нейрошунту и получал от бортового сервера все нужные знания. А внизу огромного общего отсека был страшный биоутилизатор…

– А что же люди? – спросил таракан.

– На Марсе, Венере, и спутниках их оказалось, в конце концов, совсем немного. Они были лишь в планетарных администрациях, ведь перевозка людей значительно сложнее. Так или иначе, мы построили всю инфраструктуру обширных купольных колоний, готовя плацдарм для земной экспансии.

Том забрался по кочке повыше, погрыз лист лишайника, и спросил землянина:

– Не хочешь ли ты сказать, что вы были рабами землян-людей?

– Ох, не только рабами! Они даже ели нас! Употребляли в пищу. А мы их не могли есть в ответ, ведь мы – не плотоядные.

– Это ужасно, – грустно опустил усы таракан. – А чем же вы питались?

Фёдор достал из кармана своего странного скафандра продолговатый красный предмет:

– Вот этим. Эта пища составляла весь рацион космических первопроходцев, её выращивали в специальном отсеке.

Таракан понюхал земную пищу и помотал головой:

– Ты сказал вначале, что потом приключилась война. Но всё же я не пойму, зачем было платить за независимость колоний такой ценой?

– Да, нас стало слишком много, и в той войне люди перебили всех моих сородичей на Земле. Зато тридцать миллиардов моих собратьев остались свободными от людей на Венере, Марсе и крупных спутниках, получив возможность осваивать дальний космос. Мой звездолёт «Потомство-13» был одним из последних, отправленных на покорение далёких систем с Земли. Все остальные обнаруженные планеты в ближнем радиусе к тому времени были давно населены новыми венерианцами и марсианами, а люди-земляне решили после той войны не использовать моих собратьев для освоения космоса.

Таракан бешено задёргал усиками:

– Хочешь сказать, ваш корабль был отправлен, чтобы покорить нашу планету?

– Вынужден признаться, это так, – опустил голову Фёдор. – Но никто не мог предположить, что здесь существует цивилизация, к тому же такая развитая. Ох, если бы ты знал, чего стоил нам этот полёт…

Космонавт погрузился в воспоминания. Перед глазами замелькали картинки из прошлого, вспомнились старые образы.

…Духота и давка. Запах сотен тысяч потных, спрессованных тел с грязным, свалявшимся мехом, придавленных друг к другу. Их корабль летит по просторам Млечного Пути уже двадцать восемь земных лет – слишком долгий срок для жизни пассажиров, слишком много, чтобы остановить рост рождаемости.

Фёдор никогда не видел Земли, как и других планет своей системы. Он был космонавтом в пятнадцатом или двадцатом поколении – его родили где-то там, наверху всей этой толпы, куда вытаскивали беременных самок. Там же, в верхних отсеках, Фёдору и пятерым сородичам из его помёта вкололи прививки и «прошили» программу, минимальный запас знаний безликого земного астронавта. Так он узнал всё о себе и о мире, в котором жили его далёкие предки.

Будучи от рождения существом робким и несмелым, космонавт выжил лишь благодаря крепкому здоровью и почтительному отношению к окружающим. Сородичи-пассажиры, оказывавшиеся рядом с ним в толпе, обычно не обижали тихого Фёдора и, как это положено, регулярно передавали ему скудный провиант. Не будь в нём таких качеств, естественный отбор безжалостно выкинул бы его из замкнутой экосистемы корабля.

Лишь редкие минуты любви к случайной соплеменнице вносили разнообразие в жизнь робкого Фёдора. Но как мало их было, по сравнению с месяцами скучного полёта, кажущегося бессмысленным! Опаснее всего для любого астронавта считалось оказаться придавленным к иллюминатору. В такие минуты Фёдор оказывался абсолютно беззащитен сзади: непонятно было, кто там, друг или враг. Ужас читался на его расплющенной пушистой мордочке, страх перед неизвестностью и бесконечным простором Вселенной охватывал всё его естество.

В такие мгновения Фёдор ощущал себя всего лишь маленьким ушастым питомцем, жестоко прижатым безликой толпой сородичей к толстому стеклу. И, глядя глазами-бусинками в пустоту, он молился тогда, молился Великой Крольчихе, прося уничтожить этот чёртов корабль со всеми его пассажирами…

– Хм, а ваша пища очень даже ничего, – сказал Том, и Фёдор испуганно вздрогнул – как-никак, это было напоминанием о родине. – Ты говоришь, одному тебе удалось добраться до спасательной капсулы, когда наши орбитальные станции открыли по звездолёту огонь?

– Да, я выжил один, – дрогнувшим голосом сказал кролик-астронавт, с опаской глядя на то, как представитель местной цивилизации бегает по земной еде.

– По правде сказать, мне и так известно всё, о чём ты мне рассказывал. Мы способны проникать в разум и считывать воспоминания напрямую.

Космический кролик приуныл.

– Но тогда зачем же ты вёл всю эту беседу?

– Твой рассказ транслируется через мой мозг всем моим сородичам. Это так интересно…

Фёдор опустил уши. Его снова обманули. Инсект впился челюстями в оранжевую мякоть овоща и спросил:

– Мы все не поняли одного. И что же дальше? Что ты будешь делать на нашей планете?

Ушастый землянин поднялся с кочки и, оторвав взгляд от усатого приятеля, посмотрел на горизонт. На востоке, над серыми прериями появились пыльные облака. До Фёдора донёсся шум турбинных двигателей – кто-то летел над поверхностью этой негостеприимной планеты, летел к последнему пассажиру «Потомства-13».

– Посмотрим. По правде сказать, теперь мне уже всё равно. Об одном прошу: оставь мою морковь в покое!!

Ветер в коридоре

1

Судя по схеме, коридор вёл к базе. Или нет? На втором часу пути это оставалось неясным.

Что-то попало в глаза. Пыль какая-то… Прищурился, отвернулся от ветра, постоянно дувшего навстречу, вытер слезу и снова пошёл в неизвестность.

Вроде бы прошло, но глаза чешутся.

Правый глаз чешется к деньгам. Или к радости – по-разному говорят. Левый – к слезам, или к выпивке.

Следовательно, если два глаза чешутся одновременно, то по всей логике скоро будет смех сквозь слёзы и выпивка нахаляву.

А коридор всё не кончается. Медленно идёт вверх, ветер дует навстречу, принося какие-то незнакомые приятные запахи.

2

Снова облако пыли, снова набивается в рот, нос, глаза щиплет. По сути, смотреть тут особо нечего, лампы через каждые двадцать метров (интересно, кто за ними следит? ведь в мире, похоже, осталось от силы пара десятков жителей…), голые стены, и больше ничего, так что сор, попадающий в глаза, не особо мешает. Зажмурился и пошёл вслепую, касаясь стенки рукой – скоро проморгаюсь, и пройдёт само. Зря у входа шлем оставил – сейчас бы глаза прикрыл, и всё.