Жена из России - Ирина Лобановская

Ну, а собственно, почему нельзя спать с братом? Когда-то это считалось вполне естественным: на кузинах сплошь и рядом женились… Детей у них с Вовкой все равно не будет, уже двое есть, хватит… Тогда чего она так боится? Все будет хорошо, даже если все будет плохо…

Маша содрогнулась от ужаса. И это она, Маня, так думает?! Она так размышляет?! Спокойно, трезво, словно действительно в ее поступках нет ничего предосудительного… Грехи наши тяжкие… И, главное, сознательные, взвешенные, обдуманные… Господи, прости…

Нет, нужно позвонить и сказать Володе… Она никакая ему не кузина… Она почти родная сестра… Ну, единокровная… Разница невелика…

Маша снова взялась за трубку.

Что сказать? Правду?.. Только не это… Тогда он поймет, что она, все зная… Нет, это невозможно… А что же тогда?..

Она попала в тупик. Неужели из него нет никакого выхода?!

Вместо Вовки Маша позвонила отцу. Или как там его теперь называть…

— Папа… — с трудом сказала Маня, — мне очень нужно с тобой посоветоваться… Срочно! Это очень важно. Я сейчас приеду… Ты не слишком занят?

Отец согласился. Бедный, несчастный, обманутый матерью отец… Назовем его по-прежнему.

Маша отперла дверь и удивилась, увидев на вешалке женское пальто. Из кухни вышла незнакомая, очень полная, приветливая женщина с оранжевыми волосами и засияла, как люстра Большого театра.

— Вот ты какая! — сказала толстуха. — Папа часто о тебе рассказывал. И фотографии у нас есть. А все-таки в жизни мы все выглядим несколько иначе.

Да, подумала Маша, еще один фокус и сюрприз! Как богата жизнь на подарки! И в жизни действительно все выглядит несколько иначе…

Медленно двигаясь на толстых ногах, женщина-апельсин подошла к Маше, словно собираясь осмотреть ее самым внимательным образом.

— Раздевайся, Машенька, и проходи! — ласково проворковала она. — Меня зовут Вера Аркадьевна. Паша, ты где там? Дочка пришла!

Отец выглянул из-за двери.

— Прости, зачитался! Мы ждали тебя к обеду.

Маша в полной растерянности раздраженно перебалтывала ложкой в тарелке суп. Какой может быть теперь разговор с отцом? Откуда взялась эта толстуха? Конечно, отцу тоскливо в одиночестве, кто-то должен ему готовить, стирать, а главное — кто-то должен с ним разговаривать и его слушать… Без этого очень трудно жить. Все правильно… Отсюда и апельсиновая леди…

Казалось, что в квартире отца все неуловимо изменилось, хотя старые вещи стояли на своих привычных местах: те же самые кресла, стенка, письменный стол… Но к ним уже осторожно прикоснулась заботливая ласковая женская рука, и дом почувствовал и отразил эту нежность.

Новая пассия отца мягко взглянула на Машу.

— Ты поешь, а потом поговоришь с отцом, как собиралась. Я вам мешать не буду.

Отец хмыкнул. Какая у него чистая и отглаженная рубашка… Инна Иванна так никогда не старалась…

— Марья, если не хочешь есть, так и скажи! Чего зря добро переводить! Тебя вечно бабушка с ложки кормила, вот ты и выросла малоежкой. Котлеты будешь?

Маша опустила голову, и в тарелку капнула слеза.

— Тогда все! Обед финишировал! — объявил отец. — Вера, убери, пожалуйста, а мы пойдем в маленькую комнату.

Полная дама торопливо кивнула.

Отец посадил понурую Машу напротив себя и задумчиво ее осмотрел.

— Надеюсь, никто не заболел?

Маня отрицательно покачала головой.

— Значит, у тебя новый скандал с матерью по поводу твоего шведского кавалера? — предположил отец. — Как продвигается роман? Я не могу здесь ничем повлиять на мать — она страшно упертая мадам и помешанная на квасном патриотизме. Впрочем, я тоже не сторонник твоего отъезда. Но ты давно взрослая и сама вправе решать, где и с кем тебе жить.

Где и с кем ей жить…

Маня взглянула на отца удивленно: оказывается, она напрочь успела забыть за эти последние дни о своем зарубежном женихе… Хотя не так давно отправила ему очередное письмо. Ваша Маша… Даже со своими фотографиями в купальнике. Бертил просил.

— Нет, швед ни при чем, — сказала Маня. — И я никуда не собираюсь уезжать. И никогда не собиралась. Я… — она запнулась. — Я не знаю, как тебе сказать… Это касается мамы… И тебя… В общем, нас всех троих…

Отец начал раздражаться.

— Что касается? Ты в состоянии объясняться немного вразумительнее? Я пока ничего не понимаю. И очень не люблю загадок и детективов. Это не мой жанр. Кстати, у твоей матери еще не закончился климакс? С ней вообще стало невозможно разговаривать — сплошные истерики. Скажи мне, когда у нее пройдет переходный возраст. Тогда я как-нибудь заеду.

Маша окончательно запуталась, смешалась, вспомнила, как мать почему-то перебирала свои бедные платьишки, готовясь к приезду бывшего мужа, и подумала, что совершенно напрасно поехала к так называемому отцу. Уж его-то вмешивать сюда совсем ни к чему.

— Ну, так что? — продолжал он. — Ты родишь какую-нибудь путную мысль, в конце концов, или нет? Какой новостью ты меня собиралась осчастливить?

— Я узнала, что ты не мой отец! — внезапно, против воли, выпалила Маша и похолодела.

Сорвалось… Она не собиралась этого говорить — передумала…

Отец вздохнул и посмотрел в сторону.

— Вот оно в чем дело… Подумаешь, открытие! И давно тебе настучали?.. Небось, твоя любимая бабушка! Кто же еще… Твоя мать думала, что ты так и проживешь жизнь, ничего не зная… Глупо!.. Но ее никогда нельзя ни в чем убедить. Она уверена, что я тоже ни о чем не догадался… Я всегда это знал. Инна не умеет обманывать, хотя всегда за это радостно берется.

Маша молчала в замешательстве. На кухне тихо звенели тарелки.

— Ты… все знал? А почему же не разошелся? Почему ничего не сказал, ни о чем не спросил?.. Я не понимаю…

Отец засмеялся.

— Мыслюха! Что же тут непонятного? Это проще веника… На свете был всего один человек, которого я любил — это Инна. Я женился на ней против воли своей и ее матери, очень рано, почти мальчишкой, потому что вдруг, в одну минуту, увидев ее в сентябре первого курса, понял: я никого никогда не буду любить так, как ее. Мне нужна лишь она! Инна стояла во дворе факультета и смеялась… Такая светлая, ясная, открытая… Стоп-кадр. Застывший в моей памяти навсегда. Понимаешь?

— Понимаю… Только понять ничего не могу… — прошептала Маша. — Но почему же вы тогда всю жизнь, насколько я помню, так жутко кричали? Я была уверена, что вы ненавидите друг друга. Я выросла под аккомпанемент ваших сплошных скандалов… Разве это называется любовью?..

Отец помрачнел и опустил глаза.

— Это называется жизнью. Инна не любила меня… Я отлично все знал. Равнодушие скрыть нельзя, как ни пытайся. Я бесился, злился, сходил с ума… Чего только я ни перепробовал… У меня ничего не выходило… Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему она тогда вышла за меня… Ни рыба ни мясо… Потом я стал мстить ей за ее нелюбовь… Я мстил ей за наши бездарные ночи, за ее крепко стиснутые губы, за отворачивающееся от меня лицо, за холодные, широко открытые глаза… За костяные руки, за два одеяла, за отвращение к моим прикосновениям и к моему запаху… Это страшно. Мы прожили вместе тяжкую жизнь, никому такой не пожелаешь…

Маша вспомнила свои ночи с Закалюкиным, удивительно точно, до мельчайших деталей и подробностей только что описанные отцом, вздрогнула и покраснела.

— Но, папа… — прошептала Маня, — прости… мама меня уверяла, что ее никто никогда не любил… Она в этом просто убеждена и твердит, что всегда мучилась, сознавая свою ненужность. Она ошибалась? Ничего не знала? Но это ведь невозможно! Нет, я совершенно ничего не понимаю! Если можешь, объясни! — И, взглянув на отца, неожиданно поняла, что он ответит. — Она… снова обманывала? Как всегда? Зачем ей была нужна эта вечная ложь?!

Отец усмехнулся. У родителей всегда должны быть тайны прошлого…

— Счастье, что она не нужна тебе. Ты выросла хорошей девочкой. Мы все, занятые исключительно своими Делами, запутавшимися душами и суетой, очень виноваты перед тобой. Ты платила нам отстранением… Инна не понимала, не хотела понимать, что мы тебя от рождения обрекли на слишком сложную жизнь. Знаешь, я часто жалел о том, что я не твой отец и что у нас с Инной не было детей. Теперь слишком поздно… Она как раз из породы людей, не нуждающихся в чужой любви. Для нее главное — любить самой. Бывают женщины, готовые все отдать, лишь бы любили их. Таких больше, но Инна не из их числа. Она может прекрасно обходиться одним своим чувством, с наслаждением и страданием рассказывая о несбыточных мечтах по поводу горячей несостоявшейся любви к ней.

А я? — подумала Маша.

— И ты… ты никогда не пробовал найти ей замену?.. Прости… Мама вспоминала об одном твоем романе…

Отец снова усмехнулся. У него опять был тот же самый, хорошо знакомый Маше скомканный, смятый рот.