С.А.Р. - Станислав Соловьев

[факториал АК‑02347/1. время фиксации: 02:34]

— Ты помнишь, о чем мы говорили вчера?

— Да, кажется, помню…

Все это ложь. Я в отчаянии — что говорил я вчера? Что говорил он?.. Такая тяжелая голова, все мышцы словно затекли. Мне мучительно врать, но почему–то я не могу сказать правду. Не могу сказать: я ничего не помню. Ведь это было вчера!

— Ты помнишь, что ты убил гражданина Кет–хе?

— Я не знаю, я… — подожди, Кет–хе, я слышал это имя. Да, конечно! Кет–хе. Кет–хе… Я повторял его. Так меня называли? Так он меня назвал? — Ведь вы говорили, что я Кет–хе!

— Я говорил, что ты гражданин Кет–хе?

Какое облегчение! Я вспомнил.

— Да, да, конечно! Вы говорили, что я гражданин Кет–хе.

— Тогда, если ты гражданин Кет–хе, что ты делаешь в Центре социализации?

— Я… я не гражданин. Я иллебе.

— Видишь, ты помнишь. Ты чужак, ты убил гражданина Кет–хе.

Я опять запутался. Постоянно путаюсь, не пойму, кто говорить, что думать. Что вспоминать.

— Никого я не убивал.

— Ты так думаешь.

Почему слово «думаешь» звучит так неестественно? Меня одолевают подозрения.

— Да, я так думаю.

— Тогда, скажи мне кто ты такой?

Кет–хе? — нет, конечно, нет. Меня зовут Лийо. Мы говорили об этом вчера?

— Я… Я… Лийо.

— Вот видишь, ты чужак. Тебя зовут Лийо. Ты незаконно проник на территорию Свободных Районов.

Какое странное слово «проник». Подозрительное, что–то унизительное в нем, тайное, совсем не мое слово.

— Почему я проник… — я смешался: он настолько уверен в себе. Нельзя быть настолько уверенным в себе, и говорить неправду. Это сбивает меня, раздражает. — Разве?

— Никто не приглашал тебя в Свободные Районы.

— Но я помню… Было письмо… Дальнен…

— Кто такой Дальнен?

Какой–то человек в просторном зале. У него суровый голос, он предупреждает меня об опасности. Об ответственности? Он говорит, что делать. Сделал ли я то, что он говорил?

— Дальнен… Не помню. Он… Он послал меня к вам.

— Если ты не помнишь, кто такой Дальнен, как ты можешь утверждать, что помнишь как тебя направили в Свободные Районы?

— Не знаю.

Опять тупик. Отчаяние. Разочарование. Мне становится жарко. Я хочу закрыть глаза.

— И я не знаю. И я не уверен, что тебя вообще кто–то направлял.

— Как это?

— Тебя никто не направлял в Свободные Районы. Ты не знаешь, зачем ты здесь.

Зачем я здесь? Зачем я вообще? Как мне ответить на этот вопрос?

— Я здесь, чтобы… Реконструировать историю, так попросил АЛБЕК.

— АЛБЕК тебя попросил? Ты видел кого–то из АЛБЕК? Кто тебя просил — лебеи Второго района?

— Нет, лебеи Второго района не просил.

— Тогда лебеи Восьмого района?

— Нет, он меня не просил.

— Так какой же лебеи тебя попросил прибыть в Свободные Районы?

— Я… Я не знаю. Было просто, слово АЛБЕК…

— Слово? Тебя попросило слово?

— Нет, конечно же, не слово, люди. Люди, называющие себя АЛБЕК.

— Люди не могут называть себя АЛБЕК. Люди — не АЛБЕК. АЛБЕК — это координирующий орган. Кто тебя просил приехать от имени АЛБЕК?

Мы говорим на разных языках. Я не знаю, как говорить на его языке. Как сложно говорить с другим человеком, когда не знаешь его языка. Другой человек — другой язык. Как?

— Но я… Я не знаю…

— Ты запутался. Ты устал. Тебе нужно отдохнуть.

— Но… Я…

— Да? — спокойное круглое лицо. Он ждет. Он знает: я отвечу. Всегда это знает.

— Мне нужно отдохнуть.

Руки, что уводят меня в белую комнату с мягкими стенами.

Оген спрашивает, почему его убили в Хот — Хохеррере. За что ему разбили голову?.. Он трясет меня за рукав, раскрывает ледяными пальцами глаза — я отворачиваюсь, сжимаю веки. Не хочу смотреть, не могу смотреть, мне страшно. Почему он наклоняется надо мной?.. Почему мне много лет назад казалось, что кто–то по ночам наклоняется надо мной? Пытается заглянуть в лицо — стоит и молчит, и чего–то ждет… Тогда не было Огена — как и сейчас. И меня тоже, наверное, не было… Что ответить ему? Я не знаю, Оген. Не знаю, за что убили тебя в незнакомом городе незнакомые люди. Не знаю, за что возможно убивать. Они не испытывали жалости к тебе. Но хуже всего, они не испытывали и ненависти к тебе. Мне кажется, тебя убило равнодушие — агрессивное равнодушие, кричащее от безысходности. Почему он стоит надо мной? Почему пытается заглянуть мне в лицо? За что нам разбивают головы в незнакомых городах? Осенние птицы наших детских страхов. Люди, стоящие по ночам над изголовьем кровати. Мы сами…

[факториал АЕ‑010244/02. время фиксации: 15:10]

— Давай поговорим об истории. Ты здесь чтобы реконструировать историю?

— Да, я историк. Меня… Они направили меня, чтобы помочь реконструировать историю.

— Так. У Свободных Районов есть история — скажи мне как историк?

— Нет. У Свободных Районов нет истории. Потому меня…

— Как же так получается: истории нет, но ты будешь ее реконструировать.

— Воссоздавать, при помощи сравнительной систематики.

— Воссоздавать то, чего нет?

— Нет, я хотел сказать, я…

— Историк занимается тем, что воссоздает то, чего не существует. Правильно я понял тебя?

— Нет… Но…

— А для чего этот «историк» занимается таким непонятным делом?

— Он… Без истории общество не может существовать и развиваться. Без знания своей истории.

— Это неправда. Мы существуем и развиваемся без какой–либо «истории». Как ты это объяснишь?

— Я… Я не знаю как.

— Видишь, ты не знаешь. Но ты знаешь, что ты существуешь?

— Да, знаю.

— А развиваешься?

— Хм. Не уверен.

— Не уверен, что каждый день ты становишься несколько другим, нежели вчера? И еще не таким, как завтра?

— Да–да, наверное, так. Я развиваюсь, конечно…

— Причем здесь «история»?

— Я не могу объяснить.

— Зачем тогда ты настаиваешь на существовании «истории», если ты не можешь объяснить, как существуешь и развиваешься без нее?

— Не знаю.

— Зато я знаю. Ты никакой не историк. Это слово выдумано идеологическими организациями неассоциированных районов.

— Я вспомнил — я из Хольмена!

— Что такое «хольмен»?

— Это… Это сообщество, откуда я приехал.

— Конечно, мы — сообщество. Неассоциированные районы тоже сообщество — правда, неэффективное и деструктивное по своей природе. Если ты называешь неассоциированные районы «сообществом Хольмен», ничего не меняется, правда?