Через не хочу - Елена Колина

— Тебя посадят. Или давай договоримся. Мне нужны негативы. Денег у меня нет. Есть кольцо и цепочка… два кольца и две цепочки. Я все равно не буду… девственницей. Я не буду проституткой. Тебе меня не заставить.

Девочка вызвала у него восхищение — не заплакала, не вцепилась в него, не ткнула ему своей длинной коричневой сигаретой в лицо, не заныла «пожалуйста, отдай…», а вся превратилась в что делать, сидела и напряженно думала, а, подумав, принялась торговаться. И глаза напряженные — торгуется, как опытная торговка на рынке, а сама просчитывает ситуацию.

Именно этим Алена сейчас и занималась — просчитывала ситуацию. Сейчас нужно понять, знает ли он, кто ее отец.

В эти долгие часы, проведенные в постели, их разговоры крутились в основном вокруг секса. Он попросил рассказать об ее сексуальном опыте, так и сказал — «сексуальный опыт», и она рассказала. Восьмой класс — учитель физкультуры, подсаживал ее на канат и ловил при прыжках через козла. Девятый класс — мальчик, который гладил ей грудь два часа, сначала она взволновалась, а потом соскучилась. Мерзкий, похожий на муху человечек в метро, прошептал ей на ухо: «У тебя уже выросли волосики?» и исчез, она содрогнулась от отвращения, но потом, вспоминая это, чувствовала возбуждение. И наконец, старик в автобусе, она не понимала, почему он рядом с ней терся, а он вышел за ней на остановке и сказал: «Не уходи, дай я кончу», и она закричала на всю улицу: «Как вам не стыдно, вы же старый человек!» Капитан засмеялся — почти весь ее сексуальный опыт был в транспорте. Поцеловал ее и сказал: «Ты меня расстраиваешь, ты была сексуально привлекательна с самого юного возраста, я бы хотел, чтобы это все было мое…» Почему же она не замечала, что он похож на крысу?..

Она успела кое-что рассказать ему о семье, как ей трудно с папой и как она его ненавидит. Но на вопрос «А кто у нас папа?» ответила: «Да так, никто, инженер». Ей все же не окончательно отказал разум, помнила, что про отца — нельзя. Ни словом, ни намеком не проговорилась о деталях, которые могли бы выдать его положение, — ни о черной «Волге» с водителем, ни о госдаче, ни о чем!..

Алена приободрилась. Ее не поймали ни на чем серьезном, ни на долларах в кармане, ни на антисоветском высказывании. Пока Капитан не знает, кто ее отец, у нее есть шанс выпутаться. Что лучше использовать — угрозу или подкуп? Или комбинацию первого и второго?.. Главное — вроде бы не главное, но главное, — ни за что не проиграть ему в этой игре, не уступить.

— Фотографии сделал ты, значит, с кем я спала — с тобой! А ты меня напоил. Подмешал мне чего-то, у меня потом весь вечер живот болел, моя подруга подтвердит. Чем ты меня напоил?.. Ты учти, если что, я такого навру, что тебя вообще из органов выгонят!.. Бери кольца и цепочки, нам обоим выгодно все забыть и… и все.

Капитан улыбнулся:

— До этого у нас была эротика, а это у нас уже порнография… Знаешь, чем отличается эротика от порнографии? В эротическом кино не показывают крупным планом половые органы.

Капитан выложил следующую фотографию. Алена взглянула и отшатнулась.

— Что это?..

На фотографии была женщина в таком ракурсе, какого постеснялись бы даже создатели «Эммануэль». Разведенные в стороны ноги, и все, во всех подробностях… Ох! Не может быть, что это она!.. Нет никаких сомнений, что это она, — вот следы ожога на шее, а вот и шарфик, шарфиком завязаны глаза…

— Ты говорила, у папочки с тобой воспитательные проблемы?.. Теперь папочку на работе заругают за то, что его девочка плохо воспитана — расставляет ноги перед чужими дяденьками… А вообще-то папочка когда-нибудь видел порнуху? Пускай папочка посмотрит на розочку своей девочки! Посмотрит на твою… — Одними губами он произнес грубое слово, которое Алена, конечно же, знала, но вот так предметно, применительно к своей личной анатомии, не слышала ни разу в жизни.

Две серо-голубые дамы, чинно сидящие за соседним столом, увидели, как юная красавица, только что ворковавшая со своим бойфрендом, вскочила и, выплеснув ему в лицо его же бокал с вином, помчалась к выходу, что-то выкрикивая на ходу.

— Сволочь, дрянь, мудак, скотина! — кричала Алена. Нельзя сказать, что она была не в себе, как раз не в себе она была, когда изо всех сил пыталась не расцарапать физиономию Капитана, а сейчас она наконец-то пришла в себя. — Тебе меня не заставить! Я не беззащитная! Я не жертва, ты понял, крыса?.. Крыса, крыса! Засунь свои фотографии себе в жопу!

— She is a real Russian romantic girl, like Natasha Rostova…[4] — сказала одна серо-голубая другой.

Ленинградская декабрьская гадость, сверху то ли дождик, то ли снег, снизу то ли лед, то ли лужи… Прохожие на улице Бродского, бывшей Михайловской, неодобрительно оглядывались на несущуюся, как таран, золотоволосую девочку; мужчина, оцепеневший от летящей на него красоты, не успел посторониться, и золотоволосый таран врезался в него, вместо извинения испепелив препятствие взглядом. Алена мчалась вон из иностранной жизни, как лиса, которой подпалили хвост.

…Люди всяко-разно отзываются на фрустрацию. «Всяко-разно» — это выражение Левиной бабушки Марии Моисеевны, очень точное выражение — люди реагируют на свои несчастья всяко-разно.

Ариша, к примеру, при каждой самой малой неприятности впадает в тихое отчаяние, замирает, как притворяется мертвым простодушный жучок — раз уж все пропало, я тоже пропаду… А Таня тут же принимается анализировать — ей кажется, что она осуществляет глубокий анализ ситуации, но все, в сущности, сводится к «я сама виновата». Вроде бы раскопать, как именно мы «сами виноваты», полезно — в следующий раз поможет избежать ошибок, но правда состоит в том, что ничего подобного, мучительная рефлексия нифига не поможет. Ни от чего мы анализом не убережемся, нигде не подстелем, только измучаемся. И хотя полное отсутствие интереса к своим мотивам, побуждениям и тому подобным Важным Вещам выглядит отчаянно детским — так ребенок, ударившись о стул, изо всех сил лупит кулачком стул, — простая добрая ярость на обидчика, как ни странно, лучше.

Алена, конечно, не избежала некоторой доли досады на себя — ведь она оказалась такой идиоткой! Как дура… Она попалась как дура! Как девочки, про которых рассказывал Капитан… Она думала, что эти девочки — наивные беспомощные одуванчики, что плохое случается с другими — по глупости, а с ней ничего плохого не случится никогда, она смелая, красивая, удачливая, умная… «Как же, умная», — ворчала про себя Алена. Теперь она близко к «Европе» не подойдет… Дура-дура-дура!.. Но страстная Аленина ярость была направлена на подлую крысу-Капитана.

Решение было принято, вернее, ей даже не потребовалось принимать решения.

Она все расскажет отцу. Этот… эта крыса вздумала ей угрожать — ей! Он что, всерьез думает, что она испугается и станет проституткой?! Ха-ха. В предвкушении унижения Капитана Алена даже притормозила, сладко усмехнувшись, как лиса на картинке в детской книжке. Себя саму лиса с подпаленным хвостом ни в чем не винила — вот еще, а вот Капитан — он у нее попляшет!

Алена так вся сгруппировалась для одного только — победить крысу-Капитана, что даже не думала, как она скажет отцу, будет ее признание красивым «я влюбилась», откровенным «я спала» или застенчивым «я… ну, ты понимаешь…». Она думала об этом вполне хладнокровно, как будто не о себе, а о другой девушке, чье поведение, несомненно, было не лучшим, но вот так уж она себя вела, эта другая девушка…

Как-нибудь скажет! Ну, всплакнет, ну, соврет что-нибудь, схитрит, подлижется, вовремя покажет следы ожога… Не убьет же ее пусик!.. Пусик, пусичек, любимый, самый главный, самый сильный!

…Андрей Петрович с Ольгой Алексеевной разговаривали на кухне. Смирнов изучил материалы дела. Это было трудно — не его область деятельности, а он был тугодум, тяжело ворочал мозгами. В подпольном цеху шьют футболки, а дальше он ничего не понял, разозлился — почему он должен читать про сраные футболки?! Смирнов в сердцах стучал кулаком по толстой папке, но от того, что было в папке, зависела его жизнь, и он старался, вникал, втискивал себя в бухгалтерские документы, как бульдозер — в извилистую лесную тропинку. Пока вдруг все не стало ясным, возмутительно наглым в своей простоте. Почему сразу не написали простыми словами?! Трикотажной фабрике спускают план на детские майки. Из трикотажа, предназначенного на майки, подпольный цех производит футболки с рисунком «Волк и заяц» и надписью «Ну, погоди!». Детская майка стоит рубль двадцать, а футболка — восемнадцать рублей. Фабрика отчитывается за якобы сшитые дешевые майки, а цеховики реализуют дорогие футболки через торговые организации. Смирнов не поленился, подсчитал на калькуляторе доходы цеховиков — огромные получились деньги. Но вот вопросы — сырье цеховики получали за взятки у фабрики, а кому они платят за фонды, за оборудование? И каким таким образом на одну детскую майку и мужскую футболку идет одинаковое количество материала? А кто закрывает глаза на то, что вместо маек получает футболки?