Ведьма и тьма - Симона Вилар

Малфрида обменялась взглядом со Святославом. Для обоих было важно, как и куда пропал волхв Коста. Он был умелый чародей, с ним так просто не справиться. И хоть Куря был заинтересован в том, чтобы завладеть его ордой, с таким, как Коста, ему не тягаться. Хотя… Ни одному из копченых верить нельзя.

Сам хан тем временем принялся расспрашивать Святослава о болгарах. Что за народ, как воюют? Но Святослав был не расположен к беседе и указал на Калокира: пусть, мол, ромей поведает, он умелый баян.

О том, что херсонесец хороший рассказчик, Малфрида тоже знала. Но сейчас, отвечая на вопросы настырного Кури о болгарах, он как-то мялся. Может, утомлен был переходом, может, что-то хотел утаить. Но потом все же поведал многое.

Были болгары племенем кочевников-коневодов, чьи пастбища располагались по берегам Сурожского моря[65] и доходили до самого Гирканского[66]. Да только прогнали их с тех земель хазары, разбили в бою и щадить никого не стали. И тогда болгары разделились: часть осела на Волге – русы их черными болгарами называют, – а другая часть племени во главе с ханом Аспарухом двинулась на закат, ища нового пристанища. Долго они кочевали, пока не осели на землях у Дуная. Были они отменные конники, почитали небесного Тенгри, приносили человеческие жертвы. И постепенно, набираясь сил, расширяли свои владения, пока не столкнулись с самой Византией. Неспокойного соседа получила великая империя – болгары то и дело громили приграничные крепости, уводили людей в полон. Но со временем византийцы сумели поладить с ними, сделали своими союзниками. Ведь христианская Византия ценит мирное соседство, вот и был найден способ договориться с соседями-язычниками, которые тем временем все больше сливались с местным славянским населением, перенимали их обычаи, становились совсем оседлыми и не столь кровожадными. Было время, когда болгары и ромеи даже воевали вместе против врагов империи: болгарский хан Тервел спас Византию, когда на нее напали полчища арабов. За это императоры признали за болгарскими правителями титул кесаря, а это второй по значимости титул после императорского. Также в благодарность уступили они им часть земель на севере, отчего государство болгар еще больше расширилось. Одно было плохо – союзники оставались язычниками, кровавая вера толкала их на новые войны и набеги. Поэтому уже при императоре Никифоре Первом[67] византийцы решили раз и навсегда поставить болгар на место: вытеснить их, дабы те не угрожали Византии своими разбойными выходками.

Время для похода Никифор Первый выбрал удачно – новый хан Крум[68] как раз отправился в набег на аваров, поэтому войска ромеев беспрепятственно завладели частью болгарских земель, даже столицу, град Плиску, сумели взять. Никифор счел, что для ослабления болгар этого достаточно, и его отяжелевшее от добычи войско двинулось обратно. Но на них в горных ущельях Хемы напал стремительно вернувшийся из похода хан Крум. И пала слава ромейская, когда язычник Крум разгромил их войско. Сам император Никифор угодил в плен. Хан Крум лично отрубил ему голову, а потом велел сделать из черепа базилевса чашу, украсил ее каменьями и пил из нее, чествуя своих союзников – тамошних славянских князей, которые сообщили ему о рейде византийских войск и присоединились к сече в ущелье. Причем, выказывая дань уважения павшему императору, Крум, когда пил из черепа, провозглашал: «Пусть и наши дети будут такими, как он!»

– А зачем он так говорил? – полюбопытствовал Куря, которого весьма заинтересовал рассказ о чаше из черепа побежденного неприятеля.

Калокир презрительно поморщился.

– По их поверьям, вся сила поверженного врага, смелого и достойного, переходит к тому, кто пьет из его черепа.

– Что за сила у побежденного? – хмыкнул варяг Инкмор, также сидевший у костра и слушавший Калокира. – От побежденного можно взять только его поражение.

– Не скажи, – задумчиво отозвался Куря. – Сила врага вполне может перейти к победителю и укрепить его. Так наши шаманы говорят, а я им верю.

Калокир, продолжая рассказ, поведал, как век назад уже другой хан, Борис, настолько свыкся с соседством с Византией, а люди его настолько прониклись христианским вероучением, что было решено принять новую веру. Вот тогда и стали строить монастыри, к болгарам приезжали византийские зодчие, страна преобразилась…

Тут Калокир умолк, поняв, что эта сторона истории Болгарского царства никого не интересует. Вокруг все еще спорили о чаше-черепе и ее силе. Хан Куря поднимал руку, воображая, что держит уже такую чашу в руке, губы его шевелились, словно он повторял: «Пусть наши дети станут такими, как он». И его раскосые глаза мрачно сверкали.

– А ты, Святослав, веришь ли в подобное? – обратился он к молчаливо сидевшему в стороне князю.

Тот поднял голову – лицо его выглядело утомленным, взгляд блуждал.

– Мало ли во что я верю! Одно знаю: победы надо творить своей рукой, а не надеяться на диво.

При этом он бросил суровый взгляд на Малфриду, встал и удалился.

Вскоре разошлись и остальные.

Глава 6

Уже близилась осень, но жара не отступала. Даже леса, по которым проходили войска, не давали облегчения. Казалось, всякое застывшее в душном мареве дерево, каждая обвисшая ветка источает тепло.

То были придунайские болгарские земли, называемые Онгл[69], и степняки Кури уже готовы были пограбить местных и получить свою долю добычи. Святослав не препятствовал, однако отправившиеся в набег печенеги вскоре вернулись – степняков пугали густые чащи. Но не беда, скалились копченые, время взять свое еще придет.

Несколько дней подряд войско двигалось почти без остановок, и наконец Святослав велел сделать привал в местечке Букур[70]. Тут имелась пара обнесенных стенами монастырей, вокруг которых рассыпались беленые, крытые черепицей дома местных жителей.

Как только прибыли, Калокир тотчас разыскал среди войска свою чародейку, помог ей, усталой, сойти с коня. И, как всегда, они обнялись и расцеловались, как будто не виделись целую вечность. Позже, когда ромей уже устраивал Малфриду на постой, он сообщил ей, что войско задержится здесь на какое-то время, пока не вызнают новости, не разведают, что творится за Дунаем. Поэтому она сможет отдохнуть от утомительного пути – и не в шатре под овчинами, а в настоящем доме. При этом он указал на стоявшее неподалеку от монастыря внушительное строение с внутренним двориком. Это странноприимный дом для паломников при монастыре, пояснил патрикий.

Малфриде и в самом деле надо было передохнуть. Она лишь молча наблюдала, как Калокир приказывал местным женщинам позаботиться о гостье. Ромей знал местный говор, но оказалось, что и Малфрида понимает их речь, – немного чудно звучит, но слова во многом схожи с теми, какими на Руси говорят. И ей понравилось, как держался Калокир со здешними людьми – учтиво, но властно. Женщины в глухих покрывалах и пестро расшитых запашных юбках тотчас захлопотали, кланяясь и улыбаясь, ибо поняли, что обижать их не станут. Малфриду чуть ли не под руки отвели в беленые сени, разули, а из говора вокруг она поняла, что сперва ее обмоют с дороги, а потом подадут лепешек и «кисле мляко». Простоквашу то есть.

Воды натаскали мигом – в один чан налили горячую, в другой – холодную. Что ж, та же баня, но без особого пара. Когда ее стали раздевать, она жестом указала прислужницам на дверь – не из стыдливости, а чтобы не слышать их гомона, остаться в одиночестве.

Зато каким наслаждением было погрузиться в горячую воду, в которой плавали стебельки ароматных трав. Малфрида принюхалась – мята, чабрец, душица. Все то же, что и на Руси. Да и ковшики в виде утиц резных с ручками-хвостами те же, как дома. Поглядеть бы на местного банника… Но разве увидишь теперь, когда она женщина, покрытая мужем? – улыбнулась Малфрида, припоминая прошлую ночь.

Она долго плескалась в горячей воде, смывая пот и пыль, потом ополоснулась в холодном чане – сразу стало весело, усталость отступила. И уже думалось, что там и как снаружи, – с улицы сквозь окошко с откинутым ставнем доносились то русские команды десятников, то гортанная речь печенегов. Тем, поди, и в голову не придет помыться, несет от них салом прогорклым, аж тошно порой. Но, может, все дело в том, что она просто недолюбливает печенегов, а в особенности их хана. В пути Куря пару раз заигрывал с чародейкой – но та едва удосуживалась отвечать. И всегда не по себе становилось ей в присутствии Кури.

После купания Малфрида вытерлась мохнатым ручником из мягкой шерсти, затем вышла в предбанник, где уже висела чистая одежда – такая же, как у местных женщин. Рубаха из беленого холста и пестрая юбка. Причем и на юбке, и на рубахе яркая вышивка. Эти христианки и не догадываются, что их узоры – те же языческие обереги, какие и на Руси вышивают, чтобы отогнать нечисть, дать силы. Вот эти зигзаги, похожие на крылья, – чтобы легкость во всех членах не иссякала, а круги зубчатые – солнышко, чтобы здоровье прибывало и крепость в душе. А цветы… просто цветы, но красиво.