Лунные часы - Юлия Иванова

Шестая печать. Тьма закрыла Луну на три четверти. И тут моя лопата стукнулась о что-то твердое.

Вот она, старинная книга в кожаном переплете, закованная в чугунные кандалы, которые невозможно распилить даже за несколько дней. Эх, если б они у нас были в запасе, эти дни!

- Луна исчезает! - закричала Петрова.

Мы разом вцепились в тяжелый кожаный переплет, запечатанный последней, седьмой печатью. Он скрипел, не поддавался, и вдруг распахнулся сам собой где-то на середине Книги.

Последний луч Луны упал на страницу. Лишь три слова: "Олег плюс Василиса". И пустота. У меня сердце оборвалось - неужели нет у нас никаких добрых дел? Потом вспомнил, что нам по двенадцать, все впереди.

А берестяной лист свернулся воронкой, и уже в кромешной тьме в центре воронки огненно вспыхнуло:

ИДИТЕ!

Земля дрогнула. Взвизгнув, отскочила Собака - прочь от бешено раскручивающейся спирали, куда нас неудержимо втягивало вместе с поглотившей все тьмой.

ГЛАВА 11

- Вместо эпилога. В которой мы с Петровой попадаем вообще нивесть куда, и, если это и есть та самая история, то как из нее выбраться?

Я сидел за рулем роскошной машины, расфранченный, вроде Суховодова, и мчался с ветерком по какому-то тоже расфуфыренному городу - с кричащими витринами, битком набитыми яркими товарами, банками и кривляющимися полуголыми манекенщицами, похожими на Варвару.

Что за дела? Неужто мы опять в царстве Вещей?

Рядом со мной сидела красивая девушка, похожая на Петрову, с сигаретой в пальцах с длиннющими наманикюренными ногтями.

- Петрова, ты, что ли?

- Наверное, я, - отвечает. И вдруг всхлипнула:

- Ой, Алик, какой же ты старый!.. Растолстел, и лысина. Что-то с нами опять не то... Да ладно, не расстраивайся - ты мне все равно нравишься. Но где же наши ребята, палатки?

Глянул я на себя в машинное зеркальце и ужаснулся - вроде бы не я, а папа, даже старее, потому что папа всегда был загорелый, спортивный, а этот "я" помятый какой-то, мешки под глазами...

- Мамочки, это что, двухтысячный год? - Петрова указала на цифры из лампочек на многоэтажном здании и схватила с заднего сиденья пачку газет и журналов. - Смотри, и здесь - март двухтысячного...Ох, какие мы ста-арые! Осторожней - столько машин...Это какая-то заграница. Опять мы попались на Золотую Удочку, что ли? Но почему, мы же все выполнили, что происходит? Петрова всхлипнула, - Ма-ма-а...

- И совсем ты не старая, Петрова, ты просто красивая девушка, - утешал я, а у самого голова кругом,- Только штукатурки на тебе много. И эти ногти...Потом, зачем ты куришь?

- А я почем знаю, почему да зачем, - всхлипнула Петрова, но тут ее осенило:- А может, я открыла тайну вечной молодости, как мечтала? И испытала на себе...Чтоб люди никогда не старели...

В руке у меня запищала какая-то штуковина с кнопками. Я догадался, что это теперь телефон такой.

- Але, шеф, вы в порядке? А то ждем вас, ждем...Извини, мало ли что, сам знаешь. Бдим, так сказать.

Из разговора я понял, что звонят наши с Петровой телохранители, и что нам угрожает опасность, потому что какой-то Сидоров "висит у нас на хвосте" и "держит на мушке". Уж не тот ли Сидоров из нашего класса? В общем, все это мне ужасно не нравилось, но я изо всех сил пытался не паниковать. Велел Петровой порыться в сумочке - может, выясним, кто мы и что. А сам тоже перетряс содержимое большого кожаного кошелька на молнии, болтающегося у меня на запястье, - такие штуки только начинали входить в моду в наши семидесятые.

В общем, остановились мы в первом попавшемся переулке, чтобы разобраться в обстановке, и скоро выяснили, что мы вроде бы действительно находимся в 2000-м году, что мы "господа Качалкины", муж и жена, проживающие на Тверской по такому-то адресу, то есть в Москве. Это они улицу Горького, что ли, назад переименовали? Может, и царь у нас теперь в Кремле сидит? Или Америка нас завоевала - потому что полно было ихних доллларов и в моей сумке, и у Петровой. Еще узнали, что у нас двое детей, которые учатся где-то в иностранных государствах, а родители, то есть мы с Петровой, им "по барабану", как было написано в неотправленных письмах Петровой этим нашим плохим детям.

Мы выяснили и наш адрес, и номер счета в банке, и что я никакой не авиаконструктор, а самый настоящий буржуй. Что у меня, как и там, в городе Вещей на Куличках, несколько частных автосалонов со всевозможными иномарками. В общем, опять влопался. И Петрова никакого секрета молодости не открывала, а просто сделала пластическую операцию, о чем свидетельствовали счета из косметической клиники. И что у нас этих буржуйских долларов навалом, за что меня и собирается "замочить" мой конкурент Сидоров, тоже торгующий иномарками, на которого я "наехал". Последнее обстоятельство разъяснил мне Сидоров, выскочивший из вдруг ворвавшейся в переулок машины в сопровождении двух бугаев - действительно тот самый Сидоров, из нашего класса, но тоже старый, и то ли лысый, то ли бритый. Он стал трясти у меня перед носом пистолетом, но тут Петрова выхватила из сумочки точно такой же и наставила на Сидорова. Сидоров ретировался, ругаясь, как самая последняя шпана, которую когда-то наши народные дружиники отлавливали по паркам и подъездам и забирали в милицию.

А Петрова очень быстро сориентировалась и велела, чтоб я вышел и поглядел, не прилепили ли Сидоровские парни к нашему днищу бомбу - сейчас так заведено, о чем она прочла в прессе, пока я выяснял, кто мы и что мы. И сказала, что мы попали в самое что ни на есть буржуйское царство, а вовсе не домой. Тогда я возразил: - как же не домой, вон у нее в руках "Комсомолка" и "Московский комсомолец", а Петрова эти газеты даже мне проглядеть не дала, сказав, что их не то что пионерам и комсомольцам, но последним хулиганам стыдно в руки брать. Что она обещала моей мама за мной присматривать, кроме того, раз я теперь еще и ее муж, она тем более не разрешит мне читать гадости, которые всякие больные психи пишут на стенах в туалетах. И что, конечно же, не может быть, что мы в нашей стране - это опять обман и проделки Кривды. И надо поскорей отсюда выбираться.

Я возразил, что не могла же сама Правда нам наврать и не туда отправить. Мы ехали по разгульному размалеванному городу, так похожему и непохожему на нашу Москву, и шикарный Опель сам вез меня, подмигивая огоньками панели, - мне даже показалось, что мы узнали друг друга по городу Вещей. И другие, обгоняющие нас машины, будто радовались при виде меня, приветствовали. Мне стало страшно, хоть и я виду не показывал. И названия улиц были, как тогда, при капиталистах, и выглядели, как какой-нибудь ихний Бродвей.

Попытались мы позвонить домой по нашим телефонам - мне ответили, что никакие Качалкины здесь не проживают, а номер Петровой вообще не откликнулся.