Вся правда о русалках. Полевой определитель - Энн Ветемаа

Однако же углубимся опять исключительно в нашу область науки.

После знакомства с принципами Мермейда и Наяда может создаться впечатление, будто возможности метаморфоз безграничны. Во всяком случае, приведенные выше уравнения их не ограничивают. Фактически же положение много сложнее и подвластно законам, близким к квантовой механике. Из курса химии читатель знает, что при возникновении новых соединений электроны переходят с одного энергетического уровня на другой и излучают фотоны. Эти переходы совсем не произвольны, а строго детерминированы. Нечто аналогичное происходит и в русалкофизике. Возможны многие метаморфозы, но только в пределах сугубо закономерных.

Когда знакомая нам скромная полоскунья-тряпичница сказала, что каждая русалка может превратиться лишь в один предмет, одушевленный или неодушевленный, то была права — так оно в общих чертах и есть. Метаморфозы русалок ограничены рамками законов, честь открытия которых в значительной мере принадлежит гениальному ленинградскому математику Руссалкину, и мне хотелось бы хоть немного рассказать о нем читателям. Но прежде следует привести таблицу метаморфоз русалок. Хотя при ее составлении мы основывались на наблюдениях, их сугубая научность подтверждается расчетами Руссалкина.

Эта таблица наводит на размышления: если в одних случаях между поведением некоторых видов русалок и формой их перевоплощения наблюдается логическая связь (блудливая толстуха, плакуша детолюбивая, а может быть, и зеленоглавая кокетка), то в других

случаях этого нет. И скромную полоскунью-тряпичницу я предпочел бы видеть не соломенным снопом, а чем-то более определенным и приятным; на довольно странный вкус указывает обуханивание (или окараваивание) грациозной и музыкальной писклявой нимфоманки, на мой взгляд, ей гораздо лучше было бы стать арфой. Но раз уж так повелось, что поиски высшей целесообразности в природе толкают нас в болото идеализма, придется удовлетвориться тем, что уравнения Руссалкина просто не допускают иных превращений.

И все же, по имеющимся у нас сейчас данным, есть два исключения: плаксивая златовласка и шаловливая льновласка после золотого кольца и трубки с оправленной в серебро головкой могут трансформироваться дальше. (Правда, промежуточной стадии они избежать не в состоянии.) Пожалуй, читателю, несколько притомившемуся от математической части, не мешало бы познакомиться с очередным примером из жизни.

КАК СТРЕЛЯЛИ В РУСАЛКУ (№ 101)

Я. Келлер из Кронштадта.

Как-то раз вышел лесник к реке Педья. Нашел на берегу трубку с серебряной головкой. Пихнул ее за пазуху, пошел дальше. Нашел золотое кольцо. Положил его в карман. А сам говорит: «Если бы я каждый день находил трубки да кольца, у меня бы их полным-полно было!»

Пошел домой. Дома полез за трубкой, а трубки-то и нет, вместо нее червяк. Лезет за кольцом. А кольцо в угря превратилось. У мужика душа ушла в пятки. Не знает, как от них отделаться. Назавтра под вечер пошел в лес с ружьем. Видит: у реки Педья на суку старой ивы какая-то девушка раскачивается. Мужик смотрит вокруг, где же у девушки челн. Нет челна нигде.

Вскоре девушка запела. Тут мужик понял, что это русалка, а не девушка. Взял серебряную монетку, зарядил в ружье. Прицелился в девушку. Раздался выстрел, девушка в реке исчезла. Только воскликнула: «Ух! Педья, дитятко мое малое! И другим сюда путь-дорогу закажу!»

С той поры русалку больше там не видели.

Сообщил И. Маас.

Очередной рассказ о варварстве наших предков. На невинную шутку отвечают ружейной пальбой!… (Пусть читателей не смущает то, что русалка пела. Мы еще в начале книги отмечали, что многие русалки способны петь; и не всегда пение — это прельстительная поза. Уравнение Руссалкина с абсолютной точностью показывает, что лесник повстречался не с оруньей.)

А теперь, может быть, стоит поразмышлять о том, зачем вообще русалкам нужны превращения.

О том, что русалки принимают прельстительные позы, которыми они надеются привлечь людей, говорилось достаточно подробно. Очевидно, мы представляем для них интерес. Но это вовсе не должно пробуждать в нас антропоцентрического высокомерия. Афаниптерологов интересуют блохи, а копрологов — испражнения. Мы не беремся утверждать, что интерес к нам со стороны некоторых видов русалок непременно иного свойства. Просто русалки хотят расширить свои знания о том опасном и странном, влияющем на судьбу всей планеты представителе животного мира, к которому мы принадлежим и о котором Горький сказал, что это звучит гордо, в то время как Мирабо полагал, что комично. Наверно, оба были правы.

Надо думать, что во многих случаях назначение русалочьих превращений сходно с прельстительными позами. И сплошь да рядом мы со своими вкусами и пристрастиями предстаем перед русалками далеко не в самом благоприятном свете. Приятно, когда очаровательная русалка высоко ставит наш духовный уровень и тешит нас своими ариями под журчащий аккомпанемент воды, однако же мы так часто их объегоривали, что ныне далеко не все виды русалок придерживаются о нас хорошего мнения. Понимая, что поэтически ниспадающие волосы, пение или геометрически эстетический налив груди не всегда нас могут взволновать, они выбирают иные формы прельщения: как видно, для них не составляет секрета, что золото и серебро пробуждают в нас меркантильный дух, угри и зайцы — гастрономические наклонности, даже свежеснятую шкуру можно выделать и употребить на что-нибудь полезное. А теленок с человечьей головой? А освежеванная собака? А известняковая плита с навозом? Мы можем не сомневаться, что все они служат своеобразным выражением скептицизма и разочарования русалок.

Sapienti sat!

ТЫЛЛУСТЕСКАЯ РУСАЛКА (№ 69)

И. Проозес из Торнимяэ.

В реке Тыллусте и правда живет русалка. Два мужика ловили там рыбу, вдруг над водой показалась человеческая голова, а вот была ли человеческой нижняя часть тела, никак было не разобрать. <…>

Человеческая голова давай ругаться: «Вы кольями своего бредня амбарную дверь у меня снесли!»

Мужики в тот раз ушли восвояси. Когда же пришли еще раз, то видят: плывет по воде большая широкая плита, а на ней горит куча лошадиного навоза. Так русалка плитой обернулась. А мужикам сказала: «Ежели вы в третий раз придете, живыми отсюда не выберетесь!» <…>

Читатель может поинтересоваться, неужели в последние годы наядология не обогатилась ни одной новой формой преображения. Обогатилась. Несомненно обогатилась: много раз были описаны обертки от клубничной жевательной резинки, один раз — тончайшая женская комбинация австрийского производства, которая вела себя примерно так же, как рогалик, о котором рассказывает Эйзен. К сожалению, мы до сих пор не можем утверждать определенно, с чем имели дело — с вторичным превращением или же с неизвестным ранее видом русалок. Теоретически не исключены обе возможности, остается лишь подождать, что покажет будущее.

Чтобы покончить с превращениями, предстоит ответить еще на один, наверняка уже возникший у въедливого читателя вопрос: поскольку русалки расходуют на метаморфозы энергию, не могут же они быть вечными; так каков их век? Приблизительно подсчеты показывают, что если русалки не увеличат частоту своих метаморфоз, то так называемой суммарной изначальной энергии хватит еще надолго. И тем не менее несомненно: существенно дольше, чем наша Солнечная система, они не продержатся.

А теперь выполним свое обещание и расскажем об известном ленинградском математике Руссалкине.

Одна из моих исследовательских экспедиций привела меня как-то на берега реки Наровы. Именно в этом районе тогда записывали на пленку совместное пение русалок Эстонии и Российской Федерации (см. раздел, посвященный писклявой нимфоманке), и меня очень интересовало, принадлежат ли оруньи наших восточных соседей к тому же виду, что и наши, или они представляют собой некий новый подвид.

Блуждая днем по берегу реки, я несколько раз натыкался на симпатичного голубоглазого и светловолосого молодого человека, смахивавшего на Сергея Есенина.

Молодой человек ловил рыбу. Везло ему самым невероятным образом, но, к моему удивлению, эта удача буквально выводила его из себя. Воровато оглядываясь по сторонам и убеждаясь в том, что его никто не видит, он украдкой выпускал рыбу обратно в реку, тут же снимался с этого места и перебегал на новое (очевидно, не столь уловистое). Мне сразу вспомнились рассказы о русалках, хоть и редко, да помогающих рыбакам. По-видимому, молодой человек был из числа избранных, которым почему-то оказывались столь необычные услуги.

Когда же я вечером вновь набрел на удачливого рыбака, он тихо лил горькие слезы у небольшой коптильни. Возле него возвышалась солидная куча великолепных щук, окуней, даже сигов и угрей, о наличии которых в этих местах я и не подозревал. Молодой человек с безнадежным видом бросал их в реку, но, заметив меня, вздрогнул и опустил глаза долу.