Родительская суббота (рассказы разных лет) - Борис Екимов

– А Рая где? Почему Рая не пришла?

– Скотину она пасет. Чего она бегать по хутору будет? – не больно ласково ответил ему старик.

– У меня музыка играет, – похвастался Пашка, включая на полную громкость висящий на груди приемничек. – Батарейки Муса привез.

– Вот и пляши… – ответил старик, вовсе не радуясь Пашкиному вниманию.

У него жила молодая внучка, которую пришлось забрать из города, из непутевой сыновьей семьи. Третий год жила, кормилась, помогала в делах. Но дальше-то что – без школы, без людей? А в городе, у сына, – вовсе грех.

Отмахнувшись от Пашкиного внимания, Дорофеич к народу подошел, спросил, белую листовку показывая:

– Взаправду, что ль? Или чего напутляли?

Ответили ему хором:

– Ралли! Гонки по-нашему!

– Вот так-то вот: по-над речкой, а потом на гору, на шлях. И с тем до свиданья.

– Из шестнадцати стран! Грузовые и легковые! Со всего мира, считай!

Дорофеич поверил, снял матерчатую кепчонку, потную лысину вытер, спросил:

– Ну а нам-то чего?

– Глядеть будем! Раз в жизни такое! – объяснил Володя Поляков. – Международные.

– Глядеть можно и в телевизоре, – остудил его Дорофеич и предложил дельное: – Может, пуховые платки вынести? У бабки два готовых. Или рыбки вяленой? Молочка.

Народ смолк, озадаченный таким поворотом мысли.

– Ты чего?! – первым опомнился Володя Поляков. – Международное ралли! Со всех стран! А ты им платки да рыбу…

– Живые люди, – объяснил Дорофеич. – Тоже есть-пить хотят.

– А то у них нет харчей. Там запасов… Все приготовлено.

– Эти запасы, консервы… День-другой – и обрыднет. А тут свеженькое. Ты в Калаче мост проезжал? – перешел Дорофеич в наступ. – Ты видал там? Там машин… Тоже со всего света. Едут и едут. И тоже не из голодных краев. А все останавливаются, покупают. Пирожки да котлеты. Рыба жареная да запеченная. Молочное. Всего много. Вот и нам надо вынести.

Дорофеич толковать долго не любил. Может, потому, что и в прежние времена жил на отшибе. Да и чего толковать: приедут машины, а там – каждому своя воля. В ладоши хлопать или копейку добыть.

Недолго побыв возле людей, Дорофеич распрощался: «Пойду, там бабы одни». И захромал восвояси. Ему далеко шагать, тем более – нога калеченая. А еще беда: прошлой осенью у Дорофеича угнали десять голов скота – быков да телок. Он их ростил-ростил… Последняя была надежда: разом продать скотину и в станице домишко купить. Самим с бабкой спокойно дожить, а главное – внучку Раю определить поближе к людям. Ей еще жить да жить.

Но украли скотину, концов не найти. Теперь вокруг не хутора казачьи – аулы, чеченские да иные. Скотину угнали, последняя надежда рухнула. Будешь тут разговорчивым.

Дорофеич ушел, галда обрезалась.

– Вечно удумает, смысленый… – проговорил вослед старый Катагаров, не то осуждая, не то завидуя, и тоже подался к дому, к бабке своей, потому что один ум хорошо, а два – лучше. Может, и впрямь…

– Пойду и я, – сказала Надя Горелова. – Кабы лиса не нашкодила, так и зырит… Это, значит, не завтра, а на тот день, – уточнила она, – в обедах. Чего же поднесть?.. Дынки такие сладкие.

Но время еще было подумать.

– Пошли, соседка, – решил и Володя Поляков. Его хозяйство к дому не призывало. И на торг нечего выносить. Разве что кошку Мурку? И получалось как-то неловко: все выйдут с делом, люди как люди, а он – вроде пришей-пристебай. Не нравилось ему это.

Шли той самой дорогой, единственной, какая тянулась вдоль хутора. Когда-то по ней ездили. А нынче колеи заросли муравой. Как-то не верилось, что скоро по этой дороге заревут и помчатся машины, тем более из других стран.

Полуденная тишь, густая, уже годами настоянная, вязкая, в которой глохнет звук, никого не тревожа. Серая большая змея-желтопуз греется на дорожной меловой проплешине. Щекастый суслик, лениво кидая задом, держит свой путь от кормежки в прохладную нору. Летний день.

Надя Горелова думает вслух, ища у соседа поддержки:

– Яичек ведро набрала… Картошка такая рассыпчатая… Малосольные огурчики есть. С картошкой разве не хорошо?.. Пирожков можно напечь, с морковкой, с капустой…

Она словно оправдывается, вздыхая:

– Какие из нас торгаши… – Но теплится в душе: «Может, и впрямь чего купят?»

Дело не в жадности, в жизни: пенсия невеликая, а куда ни кинь – деньги… От хлеба печеного давно отвыкли. Вместо него – пышки. Мука нужна. Пшено для каши, постное масло, мыло… Свое пробовали варить, но уж больно вонючее. И голым-босым не будешь ходить. А магазины далеко. Машину нанять – пятьсот рублей. Чуть не вся пенсия.

Володя Поляков остался у своего двора несколько озадаченный. Этот черт хромой, Дорофеич, подпортил праздник. Теперь засуматошатся, целый базар устроят, вместо того чтобы получше все разглядеть да запомнить. Раз в жизни такая удача бывает: вся заграница прибудет, все марки машин. А они со своими платками да картошкой с огурчиками.

Володя вздохнул, вспомнив, как завлекательно соседка Надя о картошке говорила: рассыпчатая, сахарная, да еще с малосольными огурцами. Слюнки потекли.

Вспомнилась мать. Хорошо с нею жили. Он работал в совхозе, неплохо зарабатывал. А мать – по дому да в огороде. Придешь, на столе – щи горячие, картошка с мясом. Уток держали, кур, свиней, корову… Все было: бельишко стираное и поглаженное, в доме, во дворе порядок. С матерью было хорошо, хоть и ругалась она порой. А схоронили ее – и всему конец. Бестолково женился. Совхоз рухнул, жена куда-то испарилась. До пенсии еще далеко. Работы на хуторе нет, лишь у чечена Мусы, за скотиной глядеть. Но Муса не платит. Водки, да сигарет привезет, да затхлого пшена и говорит: «В расчете». Летом хоть тепло и можно рыбы наловить, наняться сено косить к людям приезжим. А зимой – худо. Телевизора нет. Еда – лишь пшено. Про зиму и думать не хотелось.

День стоял солнечный, знойный. Возле хаты, в тени, на старой кровати с матрацем Володя прилег, задремал и заснул. Приснилась ему сначала мать, а потом работа, спешный ремонт: комбайн он налаживает, а потом трактор «Кировец».

А потом ему привиделся послезавтрашний день: международное ралли, машина за машиной летят: И вдруг как раз возле Володиного двора одна из машин остановилась: поломка. А Володя Поляков тут как тут: инструмент у него, а главное – ловкость. Раз-два – и снова машина завелась. И вот уже его с собой забирают, механиком. Он, в синем комбинезоне и белой рубашке, на красном джипе летит с надписью «Техпомощь».

Проснувшись, Володя подумал: «А сон, может, и в руку?.. Вполне возможно…» И засуматошился, собирая в одну кучу ключи всех размеров, рожковые, накидные, напильники, молотки да зубила, гайки да болты, шайбы, прокладки – словом, все, что может понадобиться при срочном ремонте. Ручная тележка у него была на ходу. Не на себе же тягать все эти железяки. Получилось удобно и аккуратно, только что мотора нет и надписи «Техпомощь».

Захотелось погордиться, похвалиться, просто рассказать. Бывало, мать его слушала, делами интересуясь и одобряя: «Головочка у тебя золотая и руки делучие, только вот…» Но последнее о другом.

А нынче лишь с кошкой беседуй. Володя решил проверить сетчонку, может, попалось что, а заодно и к соседке Наде зайти, рассказать о своей придумке.

– Вот и правильно, – одобрила Надя. – На случай… Мало ли чего… Сломается – ты рядом, под рукой.

Домик у Нади невеликий, дворик малый, но чистенький, прибранный. Даже цветы росли, «зорька», которые белого дня не любят и раскрывают пахучие свои граммофончики лишь в ночную пору – от вечерней зари до позднего утра. Но сейчас был день. Зато сладко пахло во дворе свежим борщом, только что сваренным. Хозяйка предложила:

– Пообедай. Горяченького похлебай…

Отказаться Володя не мог, слюнки глотая.

Борщ еще доспевал в белой кастрюле, прикрытый полотенцем, на низенькой дворовой печке – «горнушке». Когда-то при совхозе готовили на газовых плитах, а ныне к «горнушкам» вернулись, к дровам да кизякам. Баллоны с газом далеко, да и стоят они теперь дорого, не подступишься. Лепешки ли, пышки, которые хлебу замена, тоже на «горнушках» приноровились печь.

Хорошие Надя пышки пекла, высокие, мягкие. Крошеные огурцы с помидорами, луком плавились в желтом горчичном масле. А уж свежий пахучий борщ с чесночком для Володи был праздником в его не больно путевой жизни.

Для Нади накормить мужика разве трудно?.. Тем более что в ее одинокой жизни всякий гость – радость. Это прежде была семья да работа, соседи. Тракторы гудят, машины мыкаются, громыхают телеги, людской говор, голоса ребячьи, их далеко слыхать, коровий мык да собачий лай. Все это – в прошлом.

А нынче встанешь – одна, и заснешь – одна; за день ни людского голоса, ни гула машинного не услышишь, словно в могиле.

На неделе приходила волчица, по светлому, лишь завечерело. Пришла и зарезала комолую молодую козочку прямо у двора. Надя и кричала на нее, и палкой махала. А проку?.. Волчица распорола брюхо козе, заглотила все сладкое: печенку, сердце, легкое – и тогда лишь ушла. Вот и живи…