Влюбить и не влюбиться (СИ) - Найт Евгения

— У своей прошмандовки спроси! — плюнул мне в ноги отец Пернатого, он собрался уходить, а я будто взрываюсь.

— Сказал вор! Наглый, высокомерный, самовлюбленный упырь с грязными деньгами! — мне кажется, на весь ресторан заорала я.

— Вероника! — хлопнув дверью, заорал на меня папа.

— Что Ника!? Девятнадцать лет уже как Вера, Ника, Вероника!

— Что это сейчас было!? Почему ты приехала сюда посреди учебы!? Что с тобой происходит!? — орал Князев старший.

— Ничего! Если я вам так мешаю, то хорошо я могу уехать! — бросила я, и поспешила к двери, как врезалась в маму.

— Никушь, что-то случилось? Почему вы с отцом орете на весь ресторан?

— Ничего не случилось мам! Просто я видимо вам мешаю! Да, папа!? — крикнула я и, обойдя родительницу, поспешила убегать оттуда как можно скорее.

Так, где здесь в городе был карьер? Через главную улицу, лес, и я на месте.

Злость, обида, и дикая боль переполняла меня, что хотелось куда-то её выместить, что я как какая-то пятиклашка, которая получила двойку по математике иду и пинаю камушки, смотря в пол.

— Князева!? Офигеть! Ты что ли!? — раздался где-то рядом женский голос.

Поднимаю глаза, и… несите мне унитаз в руки, я блевать.

— Привет, Ксюша! — криво улыбаясь, сказала я, одной из главных подстилок Соколова.

Теперь то, что мне злиться на Ксюшу, я вошла в её ряды, стала такой же дурой, что связалась с этой не до птицей.

— Ты тут, какими судьбами? Вроде же в Москву укатила? Ты так изменилась! Это просто немыслимо! — начала лепетать Ксюша, ходя вокруг меня, рассматривая каждый миллиметр кожи.

— Да так, по родителям очень соскучилась. Слушай, я немного тороплюсь, давай как-нибудь, потом поговорим? — Нет! Но ей знать об этом не обязательно, — Хорошо?

— Ладно, не буду тебя задерживать, — сказала она, и я, ускорив шаг, поспешила до карьера.

— Стой, а ты куда!? — кричала она мне в след.

— На карьер! — я сказала правду, потому что я знаю, что она боится воды.

Сыкуха.

Жизнь изменилась, и я изменилась. Сегодня я первый раз в жизни накричала на своих родителей. Да, я делала это и раньше, из-за еды, учебы, переходный возраст и т. д., но это не то, как было сегодня. Чувствую ли я себя виноватой? Как странно, но нет. Мама с папой и половины не знают, что происходит у меня в жизни. Они лишь поселились на верхушке айсберга. Да, даже Крис недалеко от родителей скатилась. Да и Злата, только поселилась там.

Никто не знает большую часть моей жизни, как я в детстве сбегала по ночам на карьер и рыдала там, когда все думали, что я мирно сплю в своей комнате. Как меня унижали в школе, когда все думали, что это простые шутки, а на самом деле травля. Как я была игрушкой, с которой любили поиграть, а все думали, что я счастлива, раз на лице улыбка. Как в универе меня чуть не изнасиловали, и я сбежала в универ к сестре, когда все думали что мне просто далеко туда ехать, но даже здесь я получила новую и, наверное, самую сильную боль. Соколов — моя отдельная доза боли.

Поднимаю голову к небу и задаю всего один вопрос.

— Почему именно Соколов?

Нет, ну, действительно, почему именно он? Саша, всегда и всю жизнь как я знаю его, издевался надо мной, унижал, смеялся, играл, но я все равно слепо верила ему, его словам, и даже фальшивым действиям в мою сторону, которые делались ради денег, машины или на то, что они там спорили, я не знаю, но факт остается фактом.

Наконец-то добравшись до карьера, я смогла вздохнуть полной грудью, смахивая слезы со своих щек. Наверное, своей лучшей подругой я могу назвать только природу. Именно она знает всех моих тараканов, проблем, комплексов, радости и боли…..

Подхожу к краю обрыва, и просто смотрю вниз. Вода уже потихоньку покрывается льдом. Я смотрю вниз и просто вспоминаю один из самых ужасных случаев в моей жизни. Тот момент, когда мне было настолько хреново, что я прыгнула отсюда и чудом выжила. Смотря вниз перед глазами, всплывает образ Соколова.

Сначала он издевался, и убивал меня морально, а когда я изменилась, то Саша смог убить мое сердце. Перед глазами возникает абсолютно каждые слово, момент, прикосновения с Сашей, как слезы, так и улыбка. Он дарил мне слезы, и заставлял улыбаться. Он за этот короткий срок смог стать многим, и вот так просто ушел.

Кошки на сердце скребут когтями с размером как у росомахи. Душу искромсали ножи в виде слов. А из глаз хлещут слезы, когда я понимаю, что этот человек уже просто убил меня. Меня настолько сильно поглотила боль, что я решила наконец-то выпустить её наружу, закричав во всю силу. Кричала на весь лес, что лед мог с легкостью потрескаться.

— Ника!!! — остановилась я только тогда, когда услышала его голос.

— Саша? — проговорила я губами, потому что сорвала голос.

Глава 37

— Ника!!! — когда я услышала его голос, меня как будто бы ударили током.

— Саша? — беззвучно произнесла губами я, так как от криков боли, сорвала голос.

Мы стояли в нескольких метрах друг от друга и не могли пошевелиться. От соприкосновения наших взглядов, тело парализовало, а слова и мысли испарились. Я столько раз за эти дни представляла нашу встречу как минимум через месяц и постоянно думала: что ему сказать?

Идей было много: от бешеной ненависти до слов и клятв о любви. А сейчас все мои мысли, разум, слова убежали, спрятались, захлопнули дверь, и закрыли её на тысячи замков, оставляя меня наедине с чувствами к этому человеку, которого я ненавижу.

Мне казалось, что все свои слезы я уже выплакала, но когда в нос ударил любимый аромат одеколона Соколова, соленая вода вновь появилась на моих щеках всего от воспоминания тех слов, которые ранили и разрушили мои розовые очки.

«Спорим, и недели не пройдет, как эта экс-толстушка падет к моим ногам?»…

Спор. Спор. Спор. Эта мысль у меня заела как пластинка, и такое ощущение, что я хожу по краю разбитого стекла.

Прихожу в чувства только тогда, когда Саша касается моей щеки. Это касание действует как самая сильная и болезненная пощечина, которая оживляет меня, и я снова могу говорить и шевелиться.

— Что тебе нужно? — сквозь зубы говорю я, откидывая его руку с моего лица, и делаю несколько шагов назад, но он вновь делает шаги вперед, — Соколов, держи дистанцию, иначе моя рука может дернуться так, что ты полетишь головой вниз с этого карьера!

— Ты злишься на меня? — совершенно спокойно спрашивает он, будто для него это уже норма.

— Стоп! Ты сейчас серьезно!? Злюсь ли я!? Пернатый, ты себя слышишь!? — смеялась я.

Ну, все, приехали! Истерика!

Я просто начинаю дико смеяться над его словами. Злюсь ли я!? Он ещё спрашивает. Конечно, я злюсь, хоть сейчас и ржу как конь, но это ничего. Он бы ещё спросил, обиделась ли я!? Или нет! Он бы ещё спросил у меня вместе ли мы!? Вот умора!

— Ник, что с тобой? — спрашивает он, смотря на меня как на сумасшедшую, ведь я уже просто валялась на полу и ржала, чуть ли не на все лес.

— Серьезно!? Что со мной!? Действительно что!? Может все плохо! — я продолжала смеяться, хотя перед глазами были слезы и картинка марионетки, но это не страшно.

Он снова подходит ко мне и, схватив за предплечья, ставит на ноги. Эти касания что, волшебные!? Раз каждый раз от его касаний меня бросает то в истерику, то в слезы, то в эйфорию, то в боль.

— Я ненавижу тебя! — толкая его в грудь, кричала я охрипшим голосом, — Ненавижу! Ты умудрялся играть со мной в школе! И решил добить в университете! Я не твоя игрушка! Не твоя марионетка! Как ты посмел поспорить на меня!? Да что, черт тебя подери, я тебе сделала, раз ты так любишь мной играть!? Что не так!? То, что я уродилась страшной!? Жирной!? Уродливой! Что!!!?

Я вновь рыдала и можно сказать колотила его в грудь. Но вместе ответов на вопросы я лишь получила объятия. Саша прижал меня к своей груди, обвивая руками мою талию, и оставлял едва уловимые поцелуи у меня на макушке. Я пыталась вырваться, но силы закончились, и я просто стояла. Эти касания, аромат, голос, настолько сильно влияли на меня, что безумно хотелось обнять его в ответ, но включалась пластинка «Спор. Спор. Спор» и останавливала меня.