Воспоминания гермафродита - Эркюлин Барбен

Все складывалось таким образом, что отступать было нельзя. Я это прекрасно чувствовал. И не раздумывая, устремился вперед, дабы лишить себя возможности к отступлению.

Я начал действовать, не посоветовавшись ни с кем, ни со своей матерью, ни с друзьями, ибо хотел известить их лишь в момент своего отъезда. Они бы точно стали меня отговаривать, если бы узнали, какую должность я собирался занять. Однако они этого никогда не узнали.

«Европа» только что прибыла в Гавр, так что вскоре я должен был получить ответ.

Тем временем, я получил предписание явиться в прежнюю компанию, дабы снова занять там свое место. Это письмо, которое должно было меня порадовать, привело меня в уныние. Я оказался в затруднительном положении. Что делать? Но все было просто, и я не мог выбрать одновременно и то, и другое. Следовало посоветоваться с моим великодушным покровителем, откровенно признаться ему во всех своих действиях и последовать его рекомендациям. Но я этого не сделал.

К несчастью, я редко способен совершить правильный выбор. Торопливость до добра не доводит. И эти события — лишнее тому доказательство. Я решил хранить молчание и ожидать развития событий.

Поскольку мой отъезд в Соединенные Штаты должен был состояться только через месяц, ничто не мешало мне временно занять должность, которую мне предлагали. И я так и сделал.

Меня вернули на прежний пост, и я мог надеяться, что это продлиться достаточно долгое время. Мне вскоре дали это понять. Я же старался отгонять прочь мысли об этом, чтобы больше втянуться в неосторожный план, реализации которого ожидал.

Так прошел месяц.

По мере того, как приближалась развязка, я испытывал тайную тоску. Я был так счастлив в настоящем. Зачем же было стремиться к непонятному будущему? Единственная причина — я считал себя обязанным. Прекрасное оправдание, особенно если речь идет о вашей судьбе.

К этому страху прибавлялось нежелание расставаться с людьми, которые так хорошо ко мне относились. Эта мысль была для меня невыносимой, душераздирающей. Одним словом, у меня еще была возможность вернуть душевное равновесие, решительно отказавшись от выбора, который я слепо считал своим долгом. Это проклятое упрямство, думаю, было связано отчасти с дурно понятым самолюбием. И я не хотел отступать перед решением, которое, действительно, принял весьма энергично, хотя и под давлением отчаянного положения. Жребий был брошен. И я принял его.

Администратор «Европы» ответил своему другу, что возьмет меня на борт, но только как юнгу, поскольку правила противоречат тому, чтобы даже изредка использовать меня как писаря. Это письмо было холодным, многозначительным, и я снова почувствовал нерешительность: даже сам мсье М. не торопил меня соглашаться. Ему было грустно, что я собирался отправиться в море на таких условиях, однако он льстил мне надеждой, что мое положение впоследствии улучшится и что он постарается мне помочь.

Я изо всех сил старался бороться с тем, что казалось мне слабостью, и, чувствуя, как мое сердце сжимается от предчувствия, весь дрожа, произнес слова окончательного согласия. Это было в четверг, а мой отъезд был назначен на следующий понедельник.

Я тут же написал своей матери, чтобы предупредить ее, воздержавшись однако от детального описания обязанностей, какие я отныне должен буду выполнять. Она бы очень расстроилась.

Одна мысль об этом путешествии была для нее слишком тяжела, чтобы я еще увеличил ее тоску подобным признанием.

Понятно, что в присутствии моих покровителей я проявлял такую же сдержанность.

Было слишком поздно советовать мне или же меня упрекать. Меня никто не отговаривал, считая, что мне сделали очень выгодное предложение. Я не разубеждал их, ибо только это в некоторой степени могло оправдать мое поведение.

Что за странное ослепление могло заставить меня войти в эту нелепую роль? Я не сумею сам этого себе объяснить. Может быть, жажда неизведанного, которая так естественна для человека.

В феврале 1868 года в одной комнатушке в квартале Одеона был обнаружен труп Абеля Барбена, который покончил с собой при помощи угарного газа. Он оставил рукопись, которая приведена выше. (М.Ф.)

ДОСЬЕ

Мишель Фуко

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Я решил ограничиться тем, что собрал здесь некоторые документы, касающиеся Аделаиды Эркюлин Барбен. Другие столь же необычные судьбы, которые, начиная с 16 века, создали для медицины и, особенно, для юриспруденции массу проблем, будут рассмотрены мной в одной из частей «Истории сексуальности», посвященной гермафродитам. Однако здесь вы не найдете ни одного исчерпывающего исследования, какие были представлены в случае с Пьером Ривьером.[3]

1. Начнем с того, что здесь отсутствует часть мемуаров Алексины. Вроде бы Тардье получил полную рукопись из рук доктора Ренье, который констатировал смерть и произвел вскрытие. Он оставил ее у себя, но опубликовал лишь показавшимся ему важным отрывок. Он опустил последние годы жизни Алексины, так как, по его мнению, они состояли из сплошных стонов и жалоб, не представляющих никакого интереса. Несмотря на поиски, рукопись, попавшую к А. Тардье, обнаружить так и не удалось. Воспроизведенный здесь текст был опубликован Тардье во второй части его труда «Вопросы идентичности».[4]

2. В Архивах департамента Шарант-Маритим было обнаружено несколько документов (некоторые поступили из инспекции учебного округа), где упоминается имя Аделаиды Барбен. Я привожу здесь те, которые кажутся мне наиболее показательными.

3. Имя Алексины часто упоминается в медицинской литературе конца 19 и начала 20 века. Все приведенные тут отчеты взяты мной из первоисточников, а не из публикации Тардье.

4. Всем известно, сколько за последние годы было издано так называемой «медико-либертенской» литературы. Порой она создавалась на основе клинических исследований. История Алексины, например, легко прочитывается в одной из частей весьма необычного романа, озаглавленного «Гермафродит» и опубликованного под именем Дюбари в 1899 году.

ИМЕНА И ДАТЫ

Аделаида Эркюлин Барбен родилась 8 ноября 1838 года в Сен-Жан-д'Анжели. Окружающие ее называли просто Алексина. Имя «Камилла», возможно, было придумано Тардье во время публикации отрывка из воспоминаний Алексины либо же, что более правдоподобно, ею самой. И это наводит на мысль, что она писала не только для себя, а еще и для читателей.

О значении большинства встречающихся в тексте аббревиатур можно легко догадаться.