Почти цивилизованный Восток - Екатерина Лесина

- Бертрам сказал, что вы… вы её видели?

- Видел, - плачущие женщины ввергали Эдди в состояние, близкое к ужасу. – Не совсем её… дух. Её дух покинул тело…

- Опять… - выдохнула женщина.

- Матушка, - с упреком произнес Бертрам.

- Да, да… прошу прощения… я… она… моя дочь…

- Она жива, - поспешил заверить Эдди. – Напугана, но жива.

Бертрам с отцом переглянулись.

- Пока она находится в относительной безопасности.

- Что с ней…

- Её держат взаперти, но не бьют, не обижают. Кормят вон.

Эдди не знал, что еще сказать, чтобы успокоить женщину. Та прижала кружевной платок к глазу и вздохнула.

- Благодарю, - произнесла она мягко. – Вы… вы меня порадовали. И если моя дочь… вернется… я этого не забуду.

- Думаю, теперь найти её будет многим легче, - Эдди покосился на тарелку, на которой еще лежал кусок мяса. Рядом высилась горка вареного гороха. – Да и…

Он запнулся, не зная, стоит ли говорить.

Но укоризненный взгляд заставил вздохнуть. Снова.

- Я смогу до нее дотянуться. Не физически. Скорее уж речь идет о тонком мире… хотя… я в нем не особо… случалось бывать, но вот так, чтобы практика, её не было.

- Я в вас верю, - сказала женщина тоном, не терпящим возражений. – Пойду. Нужно приготовить комнату. И врач… уверена, что Эве просто необходим будет целитель…

Она ушла.

И дышать сразу стало как-то легче.

- Ешь, - сказал Бертрам. – И рассказывай.

Эдди так и сделал.

Глава 13 Где разговор идет о крепкой родственной любви

Глава 13 Где разговор идет о крепкой родственной любви

Завтрак.

Завтрак – это… это утро. Очередное. Столовая, которая слишком велика, чтобы чувствовать себя в ней хоть сколько бы уютно. Мрачно-торжественная матушка Чарльза. И хмурая, не скрывающая раздражения сестра его. Она, в отличие от матушки, делала вид, что вовсе меня не замечает.

Это злило.

Несказанно.

Как и отсутствие нормальной еды. Ну вот разве человек, который голоден, насытится двумя ложками овсянки и сухой корочкой хлеба, по которой слегка мазнули маслом?

Чай бледный.

Молоко пахнет гарью. А паче того давит на нервы тишина.

- Вижу, - её матушка Чарльза решила нарушить первой. – Сегодня вы решили одеться прилично.

И губы поджала.

Долго она мне еще будет вспоминать тот выход.

Сестрица отвернулась и тоже губы поджала. А ведь похожи они. И от этой схожести прямо дрожь берет.

- Доброго утра, - я плюхнулась на стул и вздохнула.

Прилично…

Скорее уж… в общем, в тот раз и вправду переборщила слегка, если подумать. Даже в наших диких краях я к обеду переодевалась в платье. А тогда в брюках пришла. Позлить думала.

Позлила.

Вышел скандал. С обмороком. И приказом удалиться, которому я с превеликой охотой последовала. Так она еще потом Чарльзу нажаловалась. Уж не знаю, чего наговорила, но он был недоволен.

И я.

И… поругались. А потом помирились. И снова поругались, правда, на следующий день, когда он вновь изволил явиться, а я спросила, где это его демоны носили всю-то ночь.

Он ответил.

Я тоже не сдержалась. И вместо того, чтобы помириться, поругались того сильнее. Честно, сама не понимаю, как оно получилось, что мы разошлись по разным комнатам. И замолчали.

Дураки, что с нас взять-то.

Так и повелось. Он пропадает. Я злюсь. Он появляется, я злюсь еще больше. И ничего хорошего с этой злости не выходит, понимаю же, а успокоиться не могу.

Завтрак-таки подали.

Овсянку. С маслом, что растекалось по горке желтоватой жижицей. И тот же подсушенный хлеб. И чай, который больше на помои похож, потому как бледный, безвкусный. Оттого в него и льют молоко, чтоб хоть чего-то было.

- Мой сын снова изволил ночевать в другом месте? – вежливо осведомилась свекровь. И главное, не пытается же скрыть, что рада.

Ага.

Чему?

Тому, что Чарли в очередную авантюру вляпался? Королевская служба… в записке, которую муженек соизволил прислать, о ней говорилось. А я вот взяла и поверила, что именно она, королевская служба, и виноватая, такая, которая ночью. Ну-ну, это он пусть кому из местных девиц на уши вешает. Я ведь чую, чем от него пахнет.

Сигарами.

И виски. Еще, слабо-слабо, но все-таки – духами, такими ядреными, вроде тех, что шлюхи Бетти любили, чтоб, значит, перебивало напрочь запах немытого тела.

Главное, чтоб духи какие другие или только виски, я бы подумала… ну, про то, что он ничем-то от папашки моего не отличается.

Честно, даже подумала сперва. А потом… потом просто поняла, что в жизни такой чистоплюй с немытою девкой не свяжется. Чарльз, если и найдет шлюху, то из тех, что почти приличными притворяются. Поняла и… не успокоилась. Потому как выходило, что вляпался муженек в очередную историю, если вовсе не вознамерился подвиг совершить.

И ведь не скажет, какой. Не из недоверия, а чтобы я не полезла.

Обидно. Вдвойне.

- Вы ж вроде уезжать собирались, - овсянку я в себя засунула. Если подумать, не такая уж и мерзость, случалось есть и чего похуже.

Да и дорогу к местной кухне я еще в самый первый день нашла.

И с поварихой познакомилась. Не скажу, что знакомство так сразу заладилось, сперва-то фыркала и носом крутила, дескать, я ей не хозяйка. Но потом ничего.

Сговорились.

Так что после первого завтрака будет и второй. Нормальный.

- Или передумали?

Дорогая свекровь поджала губы, Августа же подумала было изобразить обморок, откинувшись на кресло, но потом дошло до болезной, что вряд ли кто на него внимание обратит. И надулась.

- Как я могу бросить тебя в ситуации столь неоднозначной?

- Легко! – ответила я с надеждой. И пальцем в Августу указала. – Ей вон свежий воздух нужен. А то вся сбледнула.

- Что? – на щеках Августы проступили пятна.

- И похуднула.

Свекровь закатила очи. Я тоже поглядела на потолок. Потолки в доме были высокими и со всякими там завитушками. Иногда на них вовсе малевали, пухлых младенчиков, цветы, птичек. Красиво, конечно, но не понятно, на кой оно.

- Сама ты… похуднула, - огрызнулась Августа, не выдержав-таки.

- И это тоже, - я похлопала по животу. – С такими завтраками и вовсе сгинуть недолго. Или это вы нарочно решили меня голодом уморить?

-