Мертвоград - Алексей Калугин

Игорь просунул ладонь в щель меж стеклянных дверей и отвел одну створку в сторону. Запахнув форменную куртку, как будто ему было холодно, он засунул руки в карманы, втянул голову в плечи и вошел в небольшую прихожую.

Короткий коридор, ползущий мимо подсобных помещений.

Двери, двери, запертые двери, чуть приоткрытые двери, двери с номерами, двери с табличками, двери с ободранной краской…

Двери чем-то перепачканные, двери, которые давно уже никто не открывал, двери, за которыми ничего нет…

В приемной, как ни странно, наблюдалось некоторое затишье. По сравнению с тем, что творилось здесь полчаса назад.

Женщина, в общем, еще молодая, хотя и не кажущаяся таковой, в синей кофте ручной вязки, сидела на пластиковом стуле возле стены и, обхватив руками ужасающе раздутый живот, орала благим матом. Осмысленных слов в ее крике почти не присутствовало, зато раздирающей душу боли и страдания – сколько угодно. Полнейшее равнодушие к ней медицинского персонала могло вызвать оторопь у того, кто был не в курсе, что эта особа появлялась здесь через день, а то и чаще. Поскольку жила неподалеку. И страдала болезненным пристрастием ко всяческой мусорной кухне. Один из врачей как-то раз продемонстрировал Игорю, как она впадает в транс при одном только виде красной, плотски округлой, похожей на торчащие кверху сиськи буквы «М». Ей требовалась помощь психолога. А в этом госпитале ей могли разве что только желудок промыть. Так она ж не позволяла этого сделать!

Eat fast – die young!

В центре приемной усатый мужчина лет сорока орал, что его жена умирает, а ни одна падла не желает даже взглянуть не нее. Жена, сидевшая рядом на стуле, умоляюще глядела на мужа, тянула за рукав и пыталась усадить рядом. Умирать она, судя по всему, не собиралась. И это явно шло вразрез с желанием ее благоверного.

– Что с ней? – спросил Игорь у пробегавшей мимо санитарки, маленькой и белобрысой, как Дюймовочка.

Он ее никогда прежде не видел. Должно быть, практикантка.

– Вросший ноготь на ноге, – на бегу ответила девчушка.

– Что?

В голосе Игоря было столько недоумения и даже недоверия, что Дюймовочка остановилась и обернулась. Пачка историй болезней прижата к груди, как любимая книга. Судя по размерам – «Улисс».

– А вы кто?

Куртка на Игоре форменная, а вот лицо – незнакомое. Но, наверное, внушающее хоть какое-то доверие. Иначе бы Дюймовочка сразу охрану кликнула.

– Я на «неотложке» приехал, – принужденно улыбнулся Игорь.

Под пристальным взглядом Дюймовочки он вдруг почти физически ощутил, что кожа на лице у него крепко помята и исколота трехдневной щетиной, а глаза от бессонницы красные, как у кролика-альбиноса.

– Мы тут больных… В смысле, пострадавших привезли… – начал было не то объяснять, не то оправдываться Игорь.

Но Дюймовочка бегло ему улыбнулась и, видимо утратив всякий интерес к незнакомцу, теперь уже обретшему вполне определенный статус в ее глазах, побежала дальше по своим делам.

В центре приемной на каталке корчился человек, весь, с ног до головы, перемазанный кровью. Длинные волосы слиплись от крови, с голых пяток капает кровь. Должно быть, ему было очень больно. Но он не кричал, а только хрипел с присвистом. Как будто у него было прострелено легкое. Две пожилые санитарки старались удержать мечущегося больного на каталке и с надеждой поглядывали по сторонам в ожидании врача, который должен был определить, что делать с пострадавшим. Врач, видимо, был занят в операционной или с другим тяжелым больным. Картина была жуткой. Но лишь для постороннего, впервые попавшего в подобное заведение.

Как ни странно, вид человеческих страданий, когда ты не в состоянии их облегчить, довольно быстро становится привычным и не вызывает почти никаких эмоций. Что бы стало с врачом, если бы он скорбел о каждом, кому не смог помочь? Наверное, спился бы. Или расшиб голову о рельсу. И это при том, что врачам наверняка известно множество более простых и радикальных способов сведения счетов с собственным неугомонным «Я». Ну и кому бы от этого стало лучше? Скажите – кому? Или, лучше, голос подайте. Если еще в состоянии. Да, страдай врачи от чрезмерной чувствительности, мы вскоре не то что без онкологов, но даже без ветеринаров остались бы. Врач должен уметь забывать многое. Чистильщик – все.

Больной, лежавший на каталке, что стояла рядом, своего врача не дождался. Тело его было неподвижно. И кто-то даже позаботился – накрыл его серой простыней с большим синим штампом на углу, удостоверяющим, что это собственность клиники. В смысле – простыня. А покойника можно забрать. Ребята из морга только спасибо скажут. Меньше работы, меньше бумажной волокиты. Да только кому он нужен? Если даже скорбящих родственников поблизости нет, выходит – бесхозный. Ничей то есть. Никому не нужный ни при жизни, ни после смерти.

Молодой парень пытался протолкнуться к стойке регистратуры, бережно прижимая к груди правую руку, похоже сломанную в предплечье. Прислонившись к стене, громко охала беременная тетка с животом, надутым, как арбуз, и, кажется, вот-вот готовым лопнуть. Неподалеку от нее седой, сморщенный старикашка мучительно блевал в пакетик, что заботливо подставляла очень похожая на него старушка.

В общем, все как всегда. Все, как обычно. Как вроде бы и должно быть. Во всяком случае, Игорь не ожидал увидеть ничего другого.

На общем фоне выделялись разве что только двое парней с разбитыми в кровь лицами. Словно и не замечая, что с ними, ребята остервенело ругались и так и норовили съездить друг другу по окровавленной физиономии. Как будто им все еще мало. Глядя на них, хотелось спросить у всех сразу: «Ну, что, нам, в самом деле, все еще мало?.. Мало, да?.. Так когда же будет довольно?» Спросить-то оно, конечно, можно было, только кто услыхал бы в этом гвалте одинокий голос человека? А если бы и услышали?.. Кому какое дело до того, что кто-то орет?

Все неправильно, все должно быть совсем не так…

Игорь почувствовал, что если он еще хотя б ненадолго задержится в этом ужасном месте, наполненном криками, смрадом и аурой всеобщей ненависти, то ему самому придется вызывать врача. Который, естественно, ничем не сможет ему помочь. Игорю могло помочь лишь одно, но правила медицинской этики не позволяли врачу сделать это. Поэтому страждущему, пребывающему в состоянии, когда кажется, что жить дальше уже невмоготу, а умирать пока что нет особого смысла, приходилось рассчитывать только на себя самого. Каждый сам ищет способы пусть не исцеления, но поддерживающей терапии. Говорят, неплохо помогает коллекционирование марок. Еще лучше – этикетки от шпрот. Как считают специалисты, в мире не существует двух одинаковых этикеток от банок со шпротами. Так что возможности для тщательного и основательного подбора коллекции практически безграничны. Есть чем убить не себя – так время. Однако не следует забывать и про то, что при ослабленной печени и больной поджелудочной железе шпроты сами по себе могут стать в меру эффективным оружием самоубийства. Таким образом, убиваются сразу два зайца. В смысле – и тело и дух. Если, конечно, в теле еще хоть что-то осталось от духа. А то ведь чем тело здоровее, тем дух его гнилее – общеизвестный факт.

Так…

Игорь посмотрел по сторонам.

Зачем он сюда пришел?

А! Он собирался о чем-то спросить медика, забравшего сырцов… Нет, сказать ему что-то…

Взгляд Игоря, все время перескакивавший с одной гротескной фигуры на другую, внезапно остановился. Девушка, на которую он смотрел, совершенно не вписывалась в общую картину. Более того, она из нее просто-таки выламывалась. Как ренуаровская балерина, оказавшаяся в шишкинском лесу среди медведей. Розовая пачка – это ведь даже не Красная Шапочка. Девушка смотрела вокруг растерянным, будто что-то ищущим взглядом и судорожно улыбалась, как будто заранее извиняясь за что-то, чего не совершала. При этом выражение ее лица вполне определенно, негромко, но уверенно говорило о том, что она не уйдет, пока не получит то, что ей нужно. Можно было даже не пытаться выставить ее за дверь. Да, лицо… Лицо, в общем-то, было ничем не примечательное. Вполне заурядное лицо девушки лет двадцати семи, не имевшей привычки, а может быть, попросту не умевшей пользоваться косметикой. Наверное, поэтому оно казалось слишком бледным, а глаза – блеклыми, водянистыми. Когда она раздвигала тонкие губы в улыбке, становились видны не очень крупные и не совсем ровные зубы с серыми ниточками щелок между ними. Волосы темного цвета, настолько неопределенного, что Игорь не смог даже приблизительного названия подобрать, были без особых изысков расчесаны на прямой пробор и обрезаны на уровне плеч. Жидкие прядки не очень чистых волос падали ей на лицо то с одной стороны, то с другой – попеременно. Она убирала их за ухо привычным движением. И снова улыбалась, как будто и за это тоже следовало извиниться. На ней была белая блузка, возможно форменная, с накинутой поверх нее толстой, темно-зеленой кофтой, бесформенной и длинной. Девушка то и дело поправляла кофту, стягивая края, будто ее знобило. Снизу из-под кофты высовывался край прямой серой юбки. На ногах – стоптанные парусиновые туфли дурного цвета.