Революtion! - Валерий Соловей

В данном случае совершенно неважно, идет ли речь о штурме правительственного или административного здания, создании «особого района» на периферии страны или многодневном стоянии на площади в центре столицы. По своему символическому и политическому значению эти шаги равнозначны: они манифестируют формирование альтернативного правящему режиму политического пространства и начало революции.

Читатели хорошо помнят, что революции последних лет начинались, как правило, с захватов площадей в центрах столичных городов. При этом недостаточно заполнить площадь протестующими людьми. Надо еще защитить ее от атак правительственных сил, что требует подлинной борьбы, а не ее имитации.

Но выбор именно 5 марта в качестве дня, когда надо было «выйти на площадь в тот назначенный час», выглядел крайне неудачным с точки зрения любого политического расчета. Только что завершились президентские выборы, на которых победу одержал Владимир Путин. Его кампания проходила в энергичной и наступательной победе, а победа выглядела более чем убедительной. По крайней мере даже оппозиция не решалась ее оспорить.

Тем более что оппозиция не смогла выставить собственного кандидата на президентских выборах и не имела ни малейшего шанса хоть как-то повлиять на политическую повестку. Соответственно, она была лишена возможности в ходе этой кампании мобилизовать часть общества – пусть меньшинство, но ощутимое.

То есть ситуация марта 2012 г. принципиально отличалась от декабря 2011 г. Во время парламентской кампании оппозиция устами Алексея Навального выдвинула крайне популярный, эффективный и легко реализуемый лозунг «Голосуй за любую партию, кроме „Единой России“!»; предложила запоминающийся мем – «партия жуликов и воров» (ПЖиВ); наладила систему наблюдения за выборами. Так или иначе, у общества сложилось предрешенное впечатление о невозможности честной победы «Единой России».

Здесь необходимо дать важное пояснение. С точки зрения массового восприятия не имеет значения, действительно ли выборы проводились нечестно или же это всего лишь впечатление – спонтанно сложившееся или сформированное и основывающееся на априорном убеждении о нечестности власти.

В данном случае мы можем наблюдать работу знаменитой социологической теоремы Томаса, гласящей, что если люди воспринимают ситуации как действительные, то они действительны по своим последствиям. Конкретно это означало следующее: на парламентских выборах люди в массе своей верили, что «Единая Россия» способна победить только путем грубых фальсификаций, и, соответственно, они заведомо настраивались на моральный протест.

В то время как в способности Путина победить честно сомнений не было, и, следовательно, с точки зрения большинства, оснований для протеста не возникало.

Обобщаю: в декабре 2011 г. российское общество было готово пойти гораздо дальше, чем в марте 2012 г. В декабре политически активное меньшинство выступало при моральной поддержке, сочувствии или нейтралитете большинства. В марте 2012 г. это меньшинство не только осталось само по себе, у него была критически подорвана уверенность в правоте собственных действий.

Вместе с тем 5 марта 2015 г. показало политически озабоченному меньшинству, что «стол не сдвинется, пока его не передвинут», что пассивное непротивление злу насилием неспособно устыдить власть и полицию, а ведет лишь к мордобитию, задержанию и арестам оппозиции. В то время как у власти после жесткого и крайне удачного с ее точки зрения разгона митинга 5 марта лишь окрепло желание преподать оппозиции суровый урок. По отношению к оппозиционным акциям и лидерам оппозиции стали использоваться все более жесткие и даже жестокие средства.

Коса нашла на камень 6 мая 2012 г., когда в преддверии инаугурации президента Путина в районе Болотной площади участники «Марша миллионов» вступили в уличные схватки с полицией. То были самые масштабные беспорядки в Москве с осени 1993 г. В результате пострадало две с половиной дюжины полицейских, было задержано более полутысячи человек.

Жестокая и немотивированная расправа над участниками манифестации вызвала волну морального негодования – не только среди оппозиции, но и среди значительной части российского общества. По данным опроса «Левада-центра», 70% респондентов знали о конфликте на Болотной набережной. Почти половина из них (46%) посчитали действия полиции чересчур жестокими, 34% – адекватными, 4% – «слишком мягкими»[59].

По горячим следам побоища на Болотной русские высоко оценили потенциал массовой динамики. Две трети выразили уверенность в продолжении масштабных уличных протестов, в то время как их затухания ожидали лишь 14%. При этом более двух третей (69%) советовали власти пойти на диалог с лидерами массовых протестов. Однако верили в возможность такого диалога значительно меньше – лишь 28% опрошенных. Еще 6% предсказывали, что власть сделает ставку исключительно на силу и будет подавлять все оппозиционные выступления[60].

Эта социология любопытна как подтверждение массового заблуждения. Или, перефразируя известную поговорку, vox populi не обязательно vox dei. Общественное мнение оценивало революционную тенденцию как восходящую, в то время как она была уже нисходящей. И 6 мая 2012 г. стало яркой, но безнадежной вспышкой.

Хотя май и первая половина июня 2012 г. были отмечены значительным всплеском уличной активности («народные гуляния», пикеты, лагерь «Оккупай Абай» в центре Москвы, «Марш миллионов» 6 июня 2012 г.), все эти акции и мероприятия носили, что называется, сезонный характер. Это так типично для Москвы: после долгой и утомительной зимы люди с удовольствием выходят на улицы. В конкретно-историческом контексте 2012 г., когда, казалось, сам воздух дышал политикой, эти прогулки зачастую приобретали политизированный характер.

Политизированный, но не политический. Акции и события рубежа весны и лета 2012 г. по своей сути были разрозненными контркультурными манифестациями, а не объединенными общей стратегией целенаправленными политическими действиями.

В этом отношении весьма показательна так называемая «контрольная прогулка» 13 мая, инициированная группой писателей, деятелей искусства и культуры. По словам организаторов, они хотели проверить, могут ли москвичи свободно гулять по своему городу. Участники акции прошли от Пушкинской площади до Чистых прудов, где располагался гражданский лагерь «Оккупай Абай». 20-тысячную манифестацию возглавил цвет российской либеральной интеллигенции: Борис Акунин, Дмитрий Быков, Максим Виторган, Сергей Гандлевский, Сергей Пархоменко, Лев Рубинштейн, Людмила Улицкая, Виктор Шендерович, Сергей Юрский, Ирина Ясина и др.

19 мая прошла прогулка художников под названием «Кочевой музей современного искусства». Около 25 художников на ручных тележках везли свои работы – картины и другие арт-объекты. В ней принимало участие от тысячи до трех тысяч человек.

Эти мероприятия, равно как и другие прогулки оппозиции по городу, а также стихийно возникший на Чистопрудном бульваре лагерь «Оккупай Абай» носили красочный характер и вызывали неподдельный энтузиазм у их участников. Однако в политическом смысле они оказались бессмысленными и даже контрпродуктивными.

Бессмысленными – ибо не выдвигали никаких политических целей. Контрпродуктивными – поскольку питали иллюзию о тождестве контркультуры и политики и о том, что контркультурные действия сами по себе способны изменить политическую ситуацию.

Однако, хотя контркультура способна выступать эффективным инструментом политической борьбы, она явно не главный политический инструмент, а ее возможности заведомо ограничены. Показательно, что российские активисты «Оккупай Абай», скопировавшие американское движение «Оккупай Уолл-стрит», не вынесли из динамики этого движения ровно никаких уроков для себя. А главный урок состоял в том, что «Оккупай Уолл-стрит» сформулировал хоть какие-то цели (пусть даже выглядевшие утопическими) и обращался с призывом о поддержке к широкой общественности (и даже на время получил ее).

«Оккупай Абай» никаких целей не формулировал, он оказался тусовкой ради тусовки, смысл существования которой был не понятен подавляющему большинству общества и которая создавала проблемы жителям соседствующих домов.

Хотя чисто теоретически вообразима ситуация, при которой Чистопрудный бульвар мог стать городским плацдармом революции, повторив в этом отношении украинский Майдан 2004 г. Еще раз повторю классическое утверждение: революция начинается с захвата революционерами плацдарма, коим может оказаться как площадь или здание в центре столицы, так и база на отдаленной периферии. Но для этого надо было мыслить политически, а не контркультурно.