Так говорил Бисмарк! - Мориц Буш

В этой местности уже стояли вюртембержцы, которые высылали пехотные и кавалерийские отряды для нашей защиты. Из этого можно было заключить, что здесь было небезопасно, хотя крестьяне, которые бродили по улицам в своих деревянных башмаках или стояли перед своими домиками, смотрели весьма незлобиво, и по их физиономиям никак нельзя было заключить, чтобы они были способны на какое-нибудь предательство. Выражаясь проще, у них были весьма глупые лица. Впрочем, быть может, колпак с кисточкой, который большей частью они носили, придавал им этот сонный, идиотский вид; держа руки в карманах, они, быть может, не всегда находились в апатическом состоянии, а судорожно сжимали их в кулаки.

В пять часов приехали мы в Шато-Тьери, где мы все очень удобно поместились в большом доме некоего Саримона на церковной площади. Хозяин, по словам министра, беседовавшего с ним, – весьма приятный человек, с которым можно говорить обо всем. Шато-Тьери – прелестный городок, лежащий на некотором возвышении на берегу Марны, среди остатков стен старого замка, поросших зеленью. Он построен на обширном пространстве и содержит в себе много садов. Только в центре города – длинной улице, проходящей мимо церкви, и на некоторых боковых улицах, прилегающих к ней, – дома стоят плотно друг к другу. Старинная церковь посвящена Криспину, или, как французы называют, Крепену, занимавшемуся башмачным мастерством, из чего можно заключить, что не только дубильное искусство, но и изготовление башмаков некогда процветало здесь и прокармливало жителей.

За обедом шеф был чрезвычайно весел и разговорчив. Позднее мы наслаждались прекрасной лунной ночью на садовой террасе сзади двора.

На следующее утро после завтрака в отеле Ножан мы двинулись в Мо, который лежит на расстоянии пятидесяти километров от Шато-Тьери и почти на таком же расстоянии от Парижа. По дороге опять в течение нескольких часов тянулись мимо нас виноградники на огромном пространстве. Мы переехали через Марну и проезжали через перелески и отроги возвышенностей левого края долины. В деревне Люзанси была сделана получасовая остановка. В наших повозках часть лошадей была из тех, которые были взяты при Седане. Чем ближе мы подъезжали к Парижу, тем чаще, в особенности в рощах и аллеях, встречались нам сторожевые посты, состоявшие здесь опять из прусской пехоты (с желтыми погонами), и тем реже можно было видеть жителей в деревнях. По-видимому, там оставались только хозяева харчевен и некоторые поденщики. Девушек и молодых женщин совсем не было видно, так же как и детей. В Люзанси на двери одного из домов было написано мелом «больные оспой».

На небольшом расстоянии от городка Трильпора мы опять переехали через Марну и на этот раз по мосту из красных прусских понтонов, так как прекрасный новый мост, через который проходит железная дорога, и другой, лежащий недалеко на шоссе, были взорваны французами. Около столбов и разрушенных арок висели рельсы с прибитыми к ним скреплениями; они печально смотрели на плитняки, лежавшие на дне реки. Затем по деревянному дополнительному мосту мы опять переехали через реку, а потом по такому же мосту – через канал, на котором прежние переправы также были сделаны непроходимыми. Все это имело вид совершенно бесполезного ранения собственного тела, потому что движение наших сил вперед из-за подобных разрушений, в особенности на мелких реках, могло задержаться не более как на один час.

Мо – город с двенадцатью тысячами жителей, в красивой лесистой местности. В нем есть тенистые аллеи для прогулок и большие зеленые сады. Улицы в более старинной части города узки и мрачны. Шеф помещается на улице Троншон, в красивом доме виконта де ла Мотт. За этим домом находится обширный сад. Мне квартира отведена напротив, у некоего барона Водёвра, старика, который бежал оттуда и за письменным столом которого я могу работать спокойно. Я могу делать выбор между двумя спальнями, из которых в одной – постель с пологом из шелковой материи, а в другой – из льняной или бумажной. Кроме того, вид из кабинета, окна которого выходят в маленький сад со старыми деревьями и ползучими растениями такого рода, что с ним скоро свыкаешься; библиотека, если б было свободное время, также могла бы доставить много удовольствия. Выбор книг очень хорош. Я нашел здесь, между прочим, «Историю французов» Сисмонди, все сочинения О. Тьери, философские статьи Кузена, «Историю церкви» Ренана, «Политическую экономию» Росси и другие исторические и экономические сочинения. В доме множество мелких боковых комнат, альковов, дверей, прикрытых коврами, скрытых стенных шкафов; кроме меня, в нем живут в нижнем этаже оба приехавших из Берлина полицейских, которые следуют в статском платье за министром, когда тот выходит. В каком виде они будут следовать за ним, когда он выедет верхом, я не могу сказать.

За столом говорят, что из Парижа приехал парламентер. Мне показали на дворе перед домом шефа стройного черноволосого молодого человека – это и был приехавший. Судя по языку, он, должно быть, англичанин. За обедом присутствуют оба графа Иорк в качестве гостей. Они объяснили нам, почему в деревнях встречается так мало жителей. Дело в том, что они встречали в лесу целые толпы крестьян, бежавших туда с частью своего имущества, именно со скотом. Они весьма обрадовались, когда им объяснили, что они, не имея при себе оружия, без всякого страха могут возвратиться в свои деревни. «Если бы я был военный начальник и распоряжался бы этим, сказал шеф по этому случаю, я знал бы, что мне делать. Я обращался бы с теми, которые остались дома, со всевозможным вниманием. Дома же и имущество тех, которые бежали, я считал бы никому не принадлежащими и поступал бы с ними сообразно с этим. А если бы они попались мне, я отнял бы у них коров и все, что они при себе имеют, под тем предлогом, что все это ими украдено и спрятано в лесу. Это было бы лучше в том отношении, что они могли бы убедиться, насколько справедливы слухи, будто мы едим детей под разными соусами».

Пятница, 16-го сентября. Рано утром над городом Боссюэта раскидывалось ярко-голубое небо и полное солнечное освещение. Я перевел для короля письмо, присланное ему Джемсом Пуркинсоном, английским пророком, в котором автор объясняет, что если король не остановит кровопролития, то его постигнет кара неба за избиение датчан и за кровь сынов Австрии; выполнение этой кары предоставлено императору Наполеону. Это предостережение помечено 29 августа. Через три дня после того телеграф сообщил, насколько было верно это предсказание. Такой назойливый глупец, подобно другим своим соотечественникам, хотя и поставленным выше его, но обладающим таким же умственным развитием и позволяющим себе вмешиваться в наши дела, сделал бы гораздо лучше, если бы вспомнил, что Англия не имеет права высокомерно смотреть на нас за то, что мы в справедливой войне защищаемся от грубого нападения, и за то, что мы не жгли еще без причины мирных деревень и не расстреливали людей из пушек, чту часто делывали соотечественники автора во многих гораздо менее справедливых войнах.

Молодой черноволосый джентльмен, который должен был играть роль парламентера и с которым шеф вечером долго просидел за бутылкой киршвассера, носит имя сэра Эдуарда Маллета; он состоит при английском посольстве в Париже. Он привез письмо от лорда Лайонса, в котором тот спрашивает – желает ли граф вступить с Фавром в переговоры об условиях перемирия. Канцлер ответил: «Об условиях мира – да; об условиях перемирия – нет».

Из писем от берлинских друзей я усматриваю, что многим благомыслящим людям кажется немыслимым, чтобы завоеванную французскую область можно было не присоединять к Пруссии. Письмо от одного честного патриота из Бадена высказывает опасение, что Эльзас и немецкую Лотарингию отдадут Баварии, чем создадут новый дуализм. В приписке этого письма, предназначенной для шефа, говорится, что только Пруссия обладает достаточной силой, чтобы германизировать вновь германские провинции Франции: это как нельзя более очевидно. Он указывает, что на севере Германии слишком мало обращают внимание на желание всех благоразумных людей видеть Эльзас в руках Пруссии, и прибавляет: «Было бы грубым заблуждением, если бы в северной Германии желали наградить юг новыми землями и людьми». Откуда он заимствовал соображения об этом – я не знаю. У нас, насколько я вижу, не предполагается ничего подобного. Как мне кажется, здесь считают достаточным наградить юг тем, что он будет обеспечен от нападений французов. Другие мысли автора письма могут оправдаться при известных обстоятельствах. Гораздо справедливее и соответственнее настоящим событиям указанная мною выше мысль нашего шефа о присоединении этих провинций к имперской земле. Этим устраняется предмет зависти и несогласий с союзниками Пруссии и явится соединительный пункт севера с югом.

Говорят о том, что король не поедет в Париж, а будет ожидать дальнейшего развития событий в Феррьере, имении Ротшильда, лежащем на полпути между Мо и Парижем.