Агата - Кэтлин Тинан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Бэринг, Бэринг и Бэринг».
– Правда?
– Да нет, конечно. Просто я хочу произвести на вас впечатление, мисс Кроули.
– Импорт?
– Ага. Покупаю тут, везу туда и продаю втридешево.
Они уже отъехали довольно далеко от Харрогета и катили на запад по расстилавшимся перед ними медным полянам вереска.
– Изумительно красиво, – сказала Агата.
Другие кивали и смеялись над ужимками Оскара – тот тыкал рукой в сторону огромного озера, словно всерьез опасался, что спутники его не заметят.
– Можно подумать, что все это его собственное, – съязвила Эвелин.
– В то время как на самом деле все это принадлежит «Братьям Бэринг», – добавила Агата.
Уолли понял, что пора ввести Агатино озорство в более целесообразное русло.
– Если бы вы были такими же богатыми, каким я притворяюсь, – сказал он, – что бы вы сделали?
– Я бы покупала повсюду дома, – сказала Агата. – И чтобы внутри все удобства, а снаружи – прелестный садик. И чтобы все содержалось в идеальном порядке, а я бы только ездила из домика в домик, и чтобы в каждом все было готово к моему приезду.
– Вы прямо как Дж.П.Морган, – сказал Уолли. – У него был особняк в Лондоне. Так вот, он требовал, чтобы каждый вечер слуги стелили ему постель и ставили на тумбочку стакан горячего молока, притом что сам он в это время жил в другом своем доме, а было их у него штук двадцать с лишком.
Обе его собеседницы рассмеялись.
– Хочу скупать дома, выращивать призовые георгины и найти моих родственников, – продолжала Агата. – А Эвелин мечтает покататься на верблюде. Ну а вы как распорядились своим богатством?
– Будь я правда богат, я ушел бы от «Братьев Бэринг», Поехал бы в Париж, сидел бы там за столиком в кафе и писал бы.
– Как же, как же, – вставила Эвелин. – Рассказы!
– А может быть, даже романы. Детективные. – Он посмотрел на Эвелин. – Вы любите детективы?
– Да как-то не очень. Вот Тереза любит, правда?
– Да, очень, – ответила та.
– Про Шерлока Холмса?
– Ну, это вообще шедевры.
– А Дороти Сойерс?
– Тоже неплохо. Но между прочим, я и другие книги читаю. Одолела даже Томаса Элиота <Элиот Томас Стернз (1888—1965) – англо-американский поэт, лауреат Нобелевской премии Его поэзию отличает усложненность образов, нагромождение культурно-исторических аллюзии и трагизм интонации.>. – Она улыбнулась, – А я на детективах прямо-таки помешан, – признался Уолли. – Подозреваю, во мне дремлют какие-то подавленные уголовные наклонности. Не верите?
Лица спутниц выражали скепсис.
– Значит, я не кажусь вам опасным? А ведь именно тихих и покладистых и надо опасаться!
– Вот из Оскара получился бы хороший убийца, – сказала Эвелин.
– Но он бы тут же все нам рассказал, верно? – Уолли повернулся к Эвелин.
– Большинство убийц хвастуны!
– Но вы бы ему не поверили! – сказала Агата.
– Что меня страшно занимает, – продолжал Уолли, – так это потребность быть уличенным, пойманным. Не так ли? Когда люди делают… неположенные вещи, они прямо-таки требуют: «Поймай меня». Взять хотя бы дело Леопольда и Лоеба. Два парня с успехом совершили громкое преступление.
– А что они сделали? – полюбопытствовала Эвелин.
– Эти два подростка, оба из богатых семей, они похитили и убили маленького мальчика по имени Бобби Фрэнке.
– Они хотели совершить идеальное преступление, – сказала Агата.
– Именно так. Но один из них, Леопольд, оставил на месте преступления очки – свои собственные, а очки были необычные, изготовленные по специальному рецепту, так что выследить его ничего не стоило. Поэтому я и думаю, что ему самому хотелось, чтобы их поймали, – и их таки поймали. Вообще-то мне их даже жалко.
– Чепуха, – сказала Агата. – Они заслужили смерть.
Неистовая сила, с которой были произнесены эти слова, как-то омрачила общую непринужденность, и в машине повисла тишина.
Наконец Уолли решился ее нарушить:
– Я вот думаю, не развить ли как-нибудь этот сюжет.
Собственный-то я вряд ли сочиню.
– Все можно объяснить иначе, – проговорила Агата, – глупостью того же Леопольда или случайностью. А может быть и совсем простое объяснение, только оно вам в голову не пришло.
Машина остановилась на гребне холма, и Оскар, выскочив, принялся размахивать руками – в том смысле, что следует полюбоваться восхитительным видом. Все четверо стояли теперь у обочины, обдуваемые сильным, сладко пахнущим ветром. Внизу под ними чернел глубокий овраг, за которым до самого горизонта тянулись необозримые вересняки.
– Ни домика, – кричал Оскар против ветра. – И ни души, только тысячи овец – это притом что отсюда рукой подать до крупнейших промышленных центров страны.
– Красотища! – с восторгом откликнулась Эвелин.
Агата переглянулась с Уолли и улыбнулась. Он заметил, как от свежего ветра посвежело ее лицо, и каким-то непостижимым образом почувствовал – она счастлива.
– Будь вы поэтом, мистер Бэринг…
– Увы!
– Но вы говорили, что где-то печатались? – спросила Агата.
– Да так, парочка рассказов вышла. – Оба бодро шагали вдоль обочины.
– В книге?
– Что вы! В «Стэнфордской сове». – Уолли, не моргнув глазом, тут же выдумал название. – Студенческий журнал. А потом один мой нью-йоркский приятель затеял издавать свой собственный, и тоже взял кое-что из моих вещиц. Рассчитывал, видно, что моя семейка станет его субсидировать. Дело давнее, – его понесло, – я тогда много пил, мало писал и злоупотреблял выделенным мне содержанием. Когда дела пошли совсем скверно, меня быстренько стреножили и вернули заблудшего барашка в стадо.
– Ты скажи, барашек наш, сколько шерсти ты нам дашь? – развеселилась Эвелин. – Мой босс ее купит с удовольствием!
Уолли поднес ко рту сложенные коробочкой ладони и заблеял, и тысячи пасущихся овец заблеяли в ответ. Остальные захохотали.
– Такой мне дан талант от Бога, – пояснил Уолли. – Я могу свести овец с ума. Могу устроить среди них массовую истерию.
Оскар вынул часы из кармана.
– Все, пора.
Садясь в машину, он достал карту и ткнул пальцем в дорогу на Нарсборо. Старик-таксист, коренной йоркширец, невозмутимо заметил:
– Я знаю дорогу, сэр. Это моя работа – возить иностранцев по окрестностям.
Он развернулся и теперь ехал на восток. Теперь Уолли сидел между двумя спутницами. Кажется, Агата теперь доверяла ему чуточку больше.
Они снова вышли из машины. К источнику матушки Шиптон вела буковая аллея. Уолли купил билеты, вся компания ступила в промозглый мрак пещеры, где по стенам поблескивала вода. Они были там одни.
– Положите руку на стену, – гулким шепотом, словно в церкви, произнес Оскар. – И загадайте желание. И не рассказывайте о нем ни единой живой душе, а не то волшебство не подействует. Возьмите руку вашей дамы, – обратился он к Уолли, взяв в это время за руку Эвелин, и погрузите ее в воду.
– Пожалуй, я сначала сниму перчатку, – усмехнулась Эвелин.
Уолли очень осторожно коснулся руки Агаты. Она отшатнулась. Даже в сумраке пещеры он увидел муку на ее лице.
– Сами загадывайте, – сказала она. – А я таких вещей не люблю.
– Да и я, – ответил он. – А что дальше? – И, словно не заметив, что с ней творится, Уолли бодро повернулся к Оскару.
– Теперь идем к источнику Окаменелостей, – объявил тот.
Выйдя из пещеры, они последовали за ним в другую, где, развешанные посреди водяного каскада на невидимой проволоке, болтались детские башмачки, птичьи чучела, куклы, перья, перчатки, – все покрытое сверкающими иглами известковых кристаллов, выпавших из перенасыщенной кальцием воды.
Уолли стоял рядом с Агатой и смотрел, как Оскар прикрепляет к проволоке перчатку Эвелин.
– А вам, миссис Нил, ничего не нужно превратить в камень?
Она покачала головой.
– Это так печально, – сказала она, а тем временем Оскар, смеясь, подбивал Эвелин опустить в воду его галстук.
– А ему, по-моему, все время весело, – тихонько шепнул Уолли. – Вот бы кому окаменеть, хоть ненадолго!
Она кивнула.
– Можно идти?
Уолли и Агата шли впереди, возвращаясь по буковой аллее к машине.
– Спасибо, что вытащили меня на прогулку.
– Это был ужас какой-то, – отозвался Уолли. – В харрогетском морге, думаю, было бы веселее.
Оба шли молча.
– Наверное, вы на самом деле лучше, чем вам кажется, – наконец произнесла она.
– Не понял.
– Я имею в виду – как писатель, мистер Бэринг. – Она вдруг заговорила совсем по-другому, увлеченно жестикулируя: тема была ей явно небезразлична. – Нужно просто писать и писать – если вам правда этого хочется.
Уолли взглянул на нее:
– А вы знаете, что размахиваете руками, когда вам не нужно маскироваться?
Она смутилась:
– А вы знаете, что вы бесцеремонны?
– Я американец, а с нас взятки гладки. Прошу прощения. Я очень тронут, – он улыбнулся, – что моя судьба вызывает у вас такое горячее участие!