Пьяная Россия. Том второй - Элеонора Кременская

Слово за слово, они раскричались, один, беззаботный дурак пытался доказать, что ничего страшного не произошло. Другой считал, что Терпелов намеренно увез его, пьяного, из Ярославля в Нижний, чтобы уволили, черные мысли так и проносились в помутневшей от гнева, голове. Сашка немедленно купил билет на тот же поезд, следующий через два часа после прибытия в Нижний обратно, в Ярославль, а Валерка, раздраженный таким отношением к себе, поехал на автобусе к матери. По дороге ему было пришла умная мысль в голову, что он поступил нечестно по отношению к товарищу и зачем увозил куда-то ответственного за выпуск номера газеты? Но мысль эту он тут же отбросил, вспомнив все оскорбления, которые на него свалил несчастный Сашка, горько пожалевший, что пил в обществе Валерки и вообще, что пил…

* * *

Валерка поссорился со своей женой. Она, женщина решительная и волевая, никак не могла примириться с его пристрастием к пьянству. А главное, она не могла смириться с мыслью, что ей в мужья досталась такая дрянь! Одним словом, хлопнула дверью и ушла. А он остался один вполне довольный своим одиночеством, напрягает, знаете как-то, когда беспрестанно кто-то требует вести нормальный образ жизни, быть как настоящие мужики, мужем, мужчиной и отцом, это так тяжело для пьяницы!..

Валерка, тут же на радостях обнялся с бутылкой. Напился до бесчувствия и проснулся от пристального взгляда.

Ночь была темная, где-то далеко светил уличный фонарь, попадая в окно только узкой полоской света. Валерка валялся на кровати, прямо поверх одеяла и глядел в глаза своей жены. Она сидела на стуле возле полок с книгами. На полках стояли иконы, жена у Валерки была верующим человеком.

Стояла тишина, практически абсолютная или у Валерки уши заложило. Он почему-то испытал ужас, от которого сразу протрезвел. Жена сидела на стуле, не шевелясь, и с ненавистью глядела в валеркины глаза. Внезапно, он вспомнил, что запер за нею дверь на внутренний засов, как же она тогда смогла попасть в комнату?.. Валерка себе уже всю руку исщипал, подобной ненависти он никогда не видел в ее глазах. И одета она была как-то странно, во все белое… Он вспомнил молитву, которой его научила еще бабушка и стал шептать «Отче наш». Потом с трудом поднял руку, перекрестил жену, тут же и потерял сознание. Наутро очнулся. Стул стоял на том же месте, возле полок, а на полках иконы, видимо они не пустили это существо дальше. То, что это была не жена, Валерка убедился сразу, засов был добросовестно, им самим задвинут еще накануне вечером, все выглядело именно так, как он и помнил.

Жену он нашел на работе, она работала корреспондентом. Валерка путаясь и сбиваясь, рассказал ей о произошедшем. И поразился, что она совершенно не удивилась, единственное, что он услышал:

«Допился уже, так что суккуба привлек».

Правда, после этого случая Валерка не пил с месяц, бегал в церковь и даже сумел исповедаться и причаститься, но потом успокоился и запил снова. Привязался ли к нему суккуб или нет, неизвестно, но известно совершенно достоверно и тому многие свидетели, что к концу своей жизни Валерка стал менять рост и вытягивался за одну только ночь, иногда, до двух метров, хотя был ростом всего лишь метр семьдесят пять сантиметров. Он абсолютно преобразился, знакомые не узнавали его примечательную личность с длинной чуть не до колен седой патлатой бородищей. Правда, некоторые отмечали появившуюся у него неизвестно откуда способность читать мысли собеседников, он довольно часто угадывал, кто, о чем думает, и ему было это почему-то очень важно знать. А когда ему отказывали в возможности проникнуть в мысли, доставался в собеседники более-менее сильный человек, умеющий закрываться, он, весьма настойчиво заглядывая в глаза, спрашивал:

«О чем ты думаешь?»

И, если ему насмешливо отвечали, что ни о чем, он вскакивал и кричал исступленно:

«Человек не может ни о чем не думать!»

И убегал, не в состоянии удержаться в рамках нормального поведения. Можно было бы все списать на его больное сознание, но согласитесь, не каждый сумасшедший ведет себя подобным образом и не каждому доступны такие уникальные способности, как чтение мыслей и изменение собственного роста и много еще чего такого о чем в обывательском обществе не принято говорить, слишком страшно…

* * *

Кузя, добродушный и живой малый любил при разговоре похлопать собеседника по плечу, чем вызывал у одного из своих дружков бурное негодование. Гордый и заносчивый он никак не мог сносить такой фамильярности, а вскакивал, гневно сверкая глазами, и кричал:

«Мне не нравится твоя привычка похлопывать! Не смей меня хлопать никогда, ты понял?»

И угрожающе нависал над Кузей. Валерка, а речь идет, конечно же о нем, Кузю ни во что не ставил. Работал он обыкновенным слесарем, связей не имел, ничем пользоваться не умел, терпел побои от своей своенравной супружницы и скрывался подчас у друзей и знакомых от нее, дабы только выжить.

Добродушный Кузя соглашался с Валеркой и обещал больше не похлопывать его по плечу, да и вообще не похлопывать. Они, примиренные, выпивали, а потом опять Кузя, забывшись и увлекшись разговором, протягивал корявую свою лапу, натруженную на не легкой работе и похлопывал Валерку по плечу. Валерка, взбешенный, вскакивал, бросался прочь, исчезая из собственной комнаты иногда на целую ночь, где он бегал, автору неведомо, ну, а гость его, Кузя не обращая в принципе никакого внимания на странное поведение хозяина дома, укладывался спать, мирно засыпая где-нибудь под столом, на коврике…

* * *

Валерка совершенно не чувствовал боли. Может, он страдал истерической анальгезией, утратой болевых ощущений от заболевания тяжелой истерией, все может быть. Он был очень даже нервнобольным человеком с надломленной психикой или того хуже шизофреником с разными патологиями в мозговых сферах.

И потому абсолютно спокойно снимал кипящую кастрюлю с плиты, как говорится, голыми руками, не используя прихваток или полотенец.

Один раз в редакции «Голоса профсоюзов» перегорела электрическая лампочка в люстре под потолком. Валерка подставил стул, вывернул только что горевшую лампочку и протянул ее подоспевшей к нему на помощь сотруднице «Голоса профсоюзов» с тем, чтобы взять у нее новую лампочку. Она, видя, что Валерка спокойно держит перегоревшую лампочку, взяла ее и тут же отбросила, взвыла не своим голосом. На что Валерка искренно удивился, горячо? И, как? Горячо?! И оглядел собственные ладони, никакого ожога он не увидел…

* * *

Светка, веселая, разбитная бабешка, этакая неунываха пришла утром на работу, в «Голос профсоюзов». Распахнула двери кабинета, посмотрела пьяными глазами, икнула и уже хотела пройти внутрь кабинета, где работала в довольно-таки тесном пространстве вместе с Валеркой и еще одной наборщицей за компьютерами. Как Валерка вскочил со своего места и кинулся из-за компьютера куда-то мимо Светки, на улицу.

– Ты куда это в разгар рабочего дня? – остановила его Светка.

– Да вот мышка сдохла, – протянул ей коробку Валерка.

Светка панически боялась на свете только двух вещей: отсутствия денег на бутылку и мышей. Второго она боялась больше, потому что первое ей всегда, хотя с трудом удавалось преодолеть.

Светка завизжала, шарахнулась, обширным задом снесла «мазуху» со стола.

– Да ты чего, Светка? – удивился Валерка.

– Убери это от меня! – визжала Светка, дрожа от отвращения и не сводя округлившихся глаз с коробки, которую держал Валерка.

Подоспевшая помощь в виде редактора разрешила непростую ситуацию. Редактор раскрыл коробку, в коробке оказалась компьютерная мышка, ею и потрясли перед носом перепуганной Светки. Кстати, Светка благодаря такому обстоятельству жизни абсолютно протрезвела, что, явилось поводом задуматься тому же Валерке, а что, если он, сам не зная того, выработал своеобразный способ протрезвиловки страхом, а?

* * *

Сашка, друг Валерки, пьяный, приперся ночью к нему в общагу. Жена выгнала, идти больше было некуда. Двери оказались заперты, вахтерша видела десятые сны. Сашка потолкался, потолкался, встал под окнами и заорал во всю мощь своих легких:

«Валерка, б… такая! Открывай!»

И орал, пока не разбудил всю общагу. Люди высовывались из окон, возмущались, глядели на Сашку с нескрываемым омерзением. Рубашка у него была распахнута, потому что Сашка имел несчастье привыкнуть к куртке на кнопках и рубашки на пуговицах не воспринимал, а рвал их в надежде, что они непременно расстегнутся, всегда кто-нибудь или он сам, вечно пришивали ему пуговицы и вечно искали эти самые пуговицы, где угодно и когда угодно. Ботинки свои он имел привычку снимать и в гостях, и на работе, и где попало, терял их, ходил в продранных носках по городу, сверкая грязными пятками. Очки у него бывали разбиты, одного стекла не было вовсе, а второе покрылось замысловатыми узорами трещин. В нечесаных волосах запутался сор и почему-то перья, как будто он только что вылез из курятника…