Как провести медовый месяц в одиночестве (ЛП) - Хейл Оливия

— Правда?

Он натягивает кепку и откидывается назад, вытягивая свои длинные ноги, насколько хватает места.

— Нет ничего лучше, чем быть шофером.

Я смеюсь и нажимаю на педаль газа. Гольф, оказывается, может быть не таким уж скучным видом спорта, а в этом прекрасном месте? Я даже могу обнаружить, что мне это нравится.

Мы доходим до седьмой лунки, прежде чем наступает катастрофа. У него два очка ниже номинала, а у меня — около четырнадцати тысяч. Но я держусь, и Филипп не подает никаких признаков того, что его расстраивают мои частые промахи.

Это удивительно. Почему-то он показался мне человеком, которого нельзя назвать терпеливым. В конце концов, его темп разговора по телефону, постоянная переписка по электронной почте, его явная страсть к работе… Его самопровозглашенное стремление к победе во всех сферах жизни.

Но здесь он не отпускает ни одного пренебрежительного комментария.

Пока мне не удается попасть мячом в песчаную ловушку. Он красиво скатывается с грина в песчаные глубины большой ямы.

— О нет, — говорю я. — Такого еще не было.

Дважды я попадала мячом в дерево и один раз случайно бросила клюшку. Но никаких ям.

— Это забавно, — говорит Филипп рядом со мной.

— Ты говоришь с сарказмом. Ты язвишь?

— Я бы никогда.

— Ладно, так и есть. Какую клюшку мне использовать?

— Если хочешь, можешь просто поднять ее.

Я сужаю на него глаза. Он невозмутимо смотрит на меня в ответ, лицо спокойное, глаза скрыты за темными солнцезащитными очками.

— Это не совсем правильные правила, — говорю я.

Он пожимает плечами.

— Пока что мы не очень-то их придерживаемся.

— Придерживались.

— Ну, я уже делал это раньше.

— Я ударила, я и вытащу, — говорю я, сворачивая шею. — Это не проблема.

— У нас есть еще мячи.

— Я знаю, но мой здесь. Я к нему привязалась. Не оставляй никого позади и все такое.

— Знаешь, мяч никогда не ответит взаимностью на эти чувства. — Он достает одну из моих клюшек, осматривает ее и протягивает мне. — Вот. Эта подойдет для песчаной ловушки, если ты настаиваешь.

— Да. Я учусь, знаешь ли, так что это отличная возможность.

— М-м-м. — Он стоит рядом с ямой и смотрит, как я забираюсь в песчаную ловушку. На секунду у меня возникает абсурдная мысль, что это может быть зыбучий песок, как в детской книжке. Но это не так.

Но он очень горячий от припекающего солнца и обжигает верхние части моих ног.

Сандалии действительно были не самым удачным выбором.

— У тебя отлично получается, — обращается ко мне Филипп.

— Спасибо!

Мой мяч невинно лежит в центре ямы, как будто не он сделал большую часть переката, чтобы оказаться там.

Я расправляю плечи и бедра и делаю замах.

Первые пять попыток оказываются неудачными.

Трижды я промахиваюсь по мячу, и вместо него вверх летит шлейф песка. Дважды я попадаю по мячу, но он летит недостаточно высоко, чтобы преодолеть стенку ямы, и откатывается назад, к дьяволу.

Плечи Филиппа сотрясаются от сдерживаемого смеха.

— Все в порядке! — говорю я, кивая ему. — Сейчас получится!

Он скрещивает руки, на его лице появляется улыбка.

— Не сомневаюсь.

Может быть, дело в его ухмылке или в моем собственном веселье, но у меня получается. Мяч взлетает и приземляется в нескольких футах от того места, где покоится мяч Филиппа, на грин.

— Да! Я попала!

Филипп преодолевает расстояние до песчаной ямы. Он стоит на краю и протягивает мне руку.

— Очень хорошо.

— Думаю, я следующий Тайгер Вудс.

— Надеюсь, ради твоего блага, что это не так.

Это заставляет меня хихикать. Я засовываю клюшку под мышку, нащупываю опору на песчаном склоне и тянусь вверх, чтобы схватить его за руку.

Это не слишком изящно. Я пытаюсь ухватиться, пока он тянет, а потом поднимаюсь, сталкиваясь с его грудью, и теряю сандалию.

Она падает по песчаному склону и приземляется на то место, которое раньше занимал мой мяч.

— О нет, — говорю я.

Филипп все еще держит меня за руку. Она зажата между нашими грудями. Его подбородок касается моего лба, когда он поворачивает голову.

— Твой сандаль.

— Он не выживет в яме.

— Нет, — говорит он, — не выживет. Я достану его.

— Я могу…

Он протягивает мне свою клюшку и шагает в яму, причем делает это более грациозно, чем я. Он забирает сандалию и переворачивает ее вверх дном, вытряхивая песок.

— Это как Золушка, — говорю я. Слова просто вырываются наружу. Может, из-за солнца, а может, из-за запаха его солнцезащитного крема, все еще сохраняющегося после нашего тесного контакта.

Он долго смотрит на меня, а потом усмехается.

— Да, поразительно похоже. Хочешь, я тоже надену его на тебя? Посмотрим, подойдет ли оно?

У меня в животе что-то сжалось, и я могу только покачать головой.

Он забирается на край песчаной ямы. Я протягиваю руку, и он смотрит на нее с явным подозрением.

— Я могу это сделать. Я сильная, — говорю я.

— Точно, — говорит он. — Вот, возьми свой сандаль.

Я хватаю его и отбрасываю в сторону на траву, а затем снова протягиваю ему руку.

— Давай. Поверь мне, я занималась спортом. Я поднимаю тонну тяжестей.

— Чем больше ты говоришь, тем менее убедительной становишься.

— Тогда я заткнусь, — говорю я и шевелю пальцами. — Я бросаю вызов.

Филипп бормочет что-то вроде

— Ты бросаешь вызов? — и качает головой, но принимает мою руку.

И тут все идет наперекосяк. Моя единственная сандалия скользит по скошенной траве, когда меня тянет за собой вес Филиппа, и босая пятка впечатывается в землю. Край ямы шатается и ломается, и я падаю вниз. Сначала Филипп, а потом я, падаю в глубины ямы.

Я оказываюсь наполовину над ним, распростертой на песке.

Мне требуется секунда, чтобы перевести дыхание.

— Боже мой, — говорю я. — Это действительно зыбучий песок.

Подо мной Филипп молчит. Он лежит на спине, и я вижу, как он быстро моргает, глядя в чистое голубое небо.

— Что? — спрашивает он.

— Ничего. — Я поднимаюсь с него, но держу руку на его груди. — Ты в порядке? Ты ничего не сломал?

— Насколько я знаю, нет, — говорит он и слегка поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. — Возможно, у меня шок.

Песок подо мной теплый, мягкий и, наверное, грязный. Я опираюсь головой на руку.

— Ты не кувыркаешься регулярно?

— Нет, не могу сказать, что регулярно.

— Это мой… третий за неделю. Ты привыкнешь.

Он удивленно усмехается. Смешок усиливается, пока он не начинает наполовину смеяться, наполовину стонать.

— Господи. Ты действительно не смогла меня вытащить.

— Смогла!

— Иден, — говорит он.

— Моя сандалия заскользила по траве. У меня не было должного сцепления. Вот почему.

— Сцепления, — повторяет он, и в его словах звучит скепсис до мозга костей. Но в его голосе звучит и юмор. Он вытягивает руки и откидывает голову к небу, словно отдыхает на песчаном пляже. — Черт, я даже не люблю гольф.

Мои брови взлетают вверх.

— Что? Не любишь?

— Нет, не очень.

— Но ты так хорош в нем.

— Прилично, — говорит он, все еще обращаясь к Богу Всемогущему, витающему в облаках. — Это медленная игра и иногда очень скучная.

Я качаю головой.

— Тогда почему ты решил заняться этим в свой «медовый месяц»?

Он снимает солнцезащитные очки и поворачивает голову, его темно-синие глаза встречаются с моими.

— У меня нет ни малейшего представления.

Это заставляет меня улыбнуться.

— Нет?

— Нет. Мы обсуждали мероприятия с нашим организатором поездок, и она упомянула, что у курорта есть доступ к первоклассному полю для гольфа… — пожимает он плечами. — Моя бывшая заявила, что я играю в гольф. Это было предложено. Я подумал, почему бы и нет? Было бы неплохо побыть одному.

Немного времени наедине с собой, думаю я. В медовый месяц?