Как провести медовый месяц в одиночестве (ЛП) - Хейл Оливия

— Угу. Хотя я могу себе представить — тебе холодно, — говорит он, глядя на мои руки. Мурашки бегут по моей коже.

— Немного. Все в порядке.

Он ставит свою чашку на песок и снимает тонкую куртку. Я вижу мускулистую спину, когда его футболка немного поднимается.

— Вот, — говорит он.

Мои пальцы впиваются в мягкий материал, согретый теплом его тела.

— Тебе не будет холодно?

— Нет. Я — мой отдыхающий "я", — говорит он и опирается на руку позади нас. — А мое отдыхающее "я" отлично справляется с гомеостазом.

Я смотрю на него.

— Что? — спрашивает он.

— Ничего, — говорю я. — Ты очень забавный. Просто ты этого не замечаешь.

Он фыркает.

— Почти мою жертву и надень куртку, Иден.

Я накидываю ее на себя. Он пахнет им, мылом, теплой кожей и мужчиной. Интересно, почему мужские ароматы часто описывают в заумных предложениях, как росистое утро или мускусная сосна, хотя они никогда так не пахнут. Они пахнут гораздо лучше.

— Что-то не так?

Я перестаю принюхиваться.

— Нет. Оно теплое. И, эм, очень приятная ткань.

— Хорошо, — говорит он. В его голосе звучит веселье. — Значит, мы можем провести здесь всю ночь, ожидая появления черепах?

— Технически да, я думаю. Но это небольшая жертва.

— Черепахи вылуплялись без нашего участия на протяжении веков, — говорит он. — Я уверен, что они будут вылупляться и в следующем столетии.

— Сейчас им угрожают самые разные вещи, в большинстве своем созданные людьми. Мы — самая большая угроза из всех.

Он приподнимает бровь, и ямочка снова появляется.

— Это звучит немного самовлюбленно. Мы не самый лучший вид, знаешь ли.

— Я это знаю, поэтому мы здесь, чтобы защищать их. Да ладно, ты просто противоречишь сам себе. — Я обхватываю рукой его запястье, лежащее на колене. Его кожа горячая и твердая на ощупь. Он весь из костей и мышц. — Скажи мне, что ты не развлекаешься.

— Сидя на песчаном пляже в полночь, — говорит он. Но его глаза смягчились в уголках.

Моя рука остается на его запястье.

— Да. Ты мог бы сейчас заниматься и худшими вещами. Подумай о всех юридических бумагах, которые ты мог бы заполнять на работе.

— Угу.

— Все молотки, которые ты мог бы использовать.

— Я не судья, Иден.

— Все дела, которые ты мог бы вести в суде. Разве это не намного лучше?

— Все равно это не то, чем я занимаюсь большую часть дня, — говорит он, — но я понимаю твою точку зрения. А как насчет тебя? Ты скучаешь по тому, как отчитываешь маленьких непослушных детей за то, что они бегают с ножницами?

— Этого почти никогда не случается.

— Почти — не значит никогда.

— Нет, — говорю я с усмешкой, — это не так.

Глаза Филиппа ненадолго опускаются к моим губам. Мое дыхание становится поверхностным, нервы приятно вспыхивают в животе.

— Мы могли бы заняться чем-нибудь, чтобы скоротать время, — говорю я.

— Хм. Есть идеи? — Он ближе, чем когда мы садились. Я переместилась? Или он?

— Эм, здесь много песка. Мы могли бы построить замок из песка?

— Могли бы, — говорит он. — Но я не делал этого уже двадцать лет.

— Мы, наверное, и черепах растревожим.

— Да, и мы не можем этого допустить, — говорит он.

— Нет. Сохранение природы — это… важно.

— Угу. — Он достаточно близко, чтобы я почувствовала его теплый выдох на своей щеке. — Оставаться на месте — более безопасный вариант.

— Да. Намного.

Проходит секунда, потом другая, манящая близость. Почти перед тем, как это станет уверенностью, когда предвкушение физически давит мне на грудь.

Затем наши губы соприкасаются.

Я чувствую вкус свежего кофе и рома, и я закрываю глаза от этой близости. Это чуждо и не совсем правильно, но потом он наклоняет голову, и внезапно мы совпадаем друг другу. Его губы уверенно двигаются по моим.

Как будто он уже думал о том, чтобы поцеловать меня раньше.

Энергия током пробегает по моему позвоночнику, а шум волн и разговоры других добровольцев стихают.

Моя рука находит его плечо, как раз там, где оно сходится с шеей.

— Иди сюда, — хрипло говорит он и поворачивается ко мне лицом. Рука вокруг моей талии притягивает меня ближе, и мы снова целуемся. Теперь его грудь прижимается к моей еще лучше.

Он проводит рукой по моей спине, и я вздрагиваю от слишком легкого, дразнящего прикосновения. Мои нервы наэлектризованы, а кожа слишком тонкая, как будто я слишком сильно ощущаю мир.

Его язык проводит по моей нижней губе, а затем и по языку, и поцелуй становится еще глубже. Я слышу, как бьется мое сердце в ушах.

Конечно, он хорош в этом.

Его рука проводит по моей щеке и оседает в волосах, удерживая мое лицо в неподвижности. И если ему можно прикасаться, то и мне тоже, и моя рука перемещается с его шеи на волосы.

Короткие пряди густые и слегка огрубевшие от моря и солнца, и я перебираю их пальцами. Мои ногти случайно царапают его кожу головы.

Он стонет мне в рот, и от этого звука у меня в животе что-то сжимается.

— Черт, Иден, — бормочет он мне в губы. Рука на моей спине притягивает меня ближе. — Если бы я знал…

Я хихикаю и снова прижимаюсь к его губам. Я не закончила. Не покончила с теплом, близостью, нежеланием думать.

Резкий звонок рядом делает невозможным размышления.

— Началось! Появляются первые черепахи!

С другого конца пляжа до нас доносятся возбужденные возгласы.

— Всем смотреть в оба! Никаких собак! Никаких мангустов!

— Мангусты, — шепчу я в губы Филиппа.

Он тихонько хихикает и откидывается назад, его глаза встречаются с моими. От его взгляда у меня пересыхает в горле.

— Да. Время шоу, Иден.

Я поднимаюсь на шаткие ноги. Он следует моему примеру и встает рядом со мной. Но он не так обеспокоен, как кажется. Он прочищает горло и проводит рукой по волосам, прежде чем присоединиться ко мне у ближайшего гнезда.

Черепаха пробивается сквозь просачивающийся песок. Это крошечное существо, совершенная миниатюрная копия больших черепах, которых мы видели в море всего несколько дней назад.

Начинается новая жизнь.

14

Было много вещей, которые я надеялась или ожидала сделать в свой не медовый месяц. Увидеть, как вылупляются черепашки и отправляются в океан, определенно было одним из них. Но поцеловать туриста под звездами?

Ну, поцеловать туриста можно где угодно, тем более на залитом лунным светом пляже. За три месяца, прошедшие с тех пор, как мы с Калебом расстались, я ни разу не задумывалась о свиданиях.

Ну, может быть, одна мысль, но никогда две, потому что это неизбежно напоминало мне об ужасных первых свиданиях и приложениях для знакомств, которыми пользуются люди. Жизнь стала намного проще, когда я вновь встретилась с Калебом во время летних каникул в колледже.

Не то чтобы мы с Филиппом встречались или что-то в этом роде, или даже были близки к этому.

Все, что мы сделали, это поцеловались. Один раз.

И это был чертовски хороший поцелуй. Такой, который напомнил мне, почему люди вообще целуются, почему этот странный ритуал, столь уникальный для нашего вида, существует. Объективно странный и субъективно удивительный.

Мы попрощались в отеле далеко за полночь. Филипп зачесал мои волосы назад, и я стояла очень, очень неподвижно, а потом мы разошлись в разные стороны. Я — к лифтам, а он — в свое личное бунгало.

Сейчас уже следующее утро, и я хлопочу за столом во время завтрака. На Барбадосе водятся колибри, но сейчас мне кажется, что все они сидят у меня в животе и быстро бьют крыльями.

Он редко появляется, но иногда заходит, чтобы выпить чашечку кофе. Может, сегодня как раз такой день.

Рядом со мной на столе лежит раскрытый блокнот, в нем — заметки о персонажах и идеи сюжета, над которыми нужно поработать, но я не пишу ни слова.

Филипп может вести себя так, будто ничего не произошло. Не знаю, как я на это отреагирую. Но есть и еще более худшая альтернатива — он может не вернуться, и тогда я действительно не знаю, что буду делать.