Собрание сочинений в четырех томах. 3 том - Борис Горбатов

Шорох (проникновенно). За будущее твое, сынок!

Рябинин (кричит на перроне). Приготовиться к посадке!

Шорох (сыну). Иди сажай своих. Я еще тут останусь. Я ваш поезд в Морозках догоню.

Ефимчик подошел к теплушке, заглянул внутрь, достал на кармана мелок и пишет крупно на дверях: «Коммуна номер раз!»

Рябинин (с перрона). По вагонам!

Наташа, покинув свой пост у решетки, торопливо идет черев сцену, за ней семенит мадам Обломок. Навстречу Наташе из-за кулис выходит Николай Сергеевич Логинов.

Наташа (остановилась). Папа!

Логинов. Наташа. Я запрещаю тебе ехать... с ними. Ты дочь моя, а не авантюристка.

Наташа (твердо). Я не могу не ехать... Пойми!

Логинов (категорически). Я запрещаю! В последний раз я говорю с тобой. Остановись, Наташа! Опомнись!

Гудок.

Наташа. Прощай, отец! (Смотрит на него, хочет броситься к нему проститься.)

Логинов. В последний раз — слышишь? Выбери! Подумай!

Гудок, шум паровоза. В теплушках запевают песню: «Эх, в Таганроге... д-эх. в Таганроге... в Таганроге случилась беда...»

Наташа. Я выбрала. (Бежит к эшелону.)

Логинов (кричит вслед). Никогда... Никогда... Никогда не возвращайся ко мне... Не приму, проклинаю!

Шорох (с перрона кричит Рябинину). В Морозках ждите меня!

Рябинин. Есть в Морозках!

Поезд уходит. Огни удаляются.

Шорох (скручивая цыгарку, подходит к решетке. Глядит на Николая Сергеевича). Сына провожали?..

Логинов (чуть слышно). Дочь...

Шорох. А я сына... (Усмехается.) Так всей фамилией и воюем. Курите. (Протягивает кисет.)

Мадам Обломок. Уехали мои комсомолисты...

Занавес

КАРТИНА ПЯТАЯ

Зима тысяча девятьсот девятнадцатого года. Вьюга. Здание железнодорожной школы. Это штаб группы Шороха. Класс. Парты грудой сложены у стены. На стенах — детские рисунки, карта России, доска с начерченными на ней задачами по геометрии и надпись мелом: «Коммуна номер раз!» Столик штаба. На нем телефон. Кое-где оружие. У печки Даша возятся над большим котлом. Наташа подходит к ней.

Наташа. Каша готова?

Даша. По-моему, соли маловато... Попробуй! Наташа (пробуя). Вкусно!

Даша (усмехнувшись). Это я умею. Вот война кончится, буду я... бабушкой. Внучки спросят: «Бабушка, бабушка, а что ты делала в революцию?» — «А я, деточки, кашу варила... больше ничего и не делала!»

Наташа. А я раны перевязывала — больше ничего. А Антон из винтовки стрелял — только всего и делал. И все мы небольшое дело делали, а получилось огромное. Вот так и скажут бабушки своим внукам. А, Дашок?

Быстро входят замерзший Шорох. Девушки встали невольно. Шорох молча подходит к печке, греет руки.

Замерзли, Иван Егорович?

Шорох. Есть немного... Дрезина-то открытая... Ветер... (Помолчал.) Из штаба не звонили?

Наташа. Нет... Связь, Иван Егорович...

Шорох (перебивая ее). Знаю. Но думал, восстановили... А разведка вернулась?

Наташа. Нет еще.

Шорох. Та-ак... (Хмурится.)

Даша (робко). Удалось вам... пробиться, Иван Егорыч... на дрезине-то?

Шорох (резко). Ты кашу вари, девушка. Разведчики придут — потребуется. (Быстро уходит).

Наташа. Нет разведки. Неужели что-нибудь случилось! В разведке Антон...

Даша. И Рябинин.. и Борис... Наташа, скажи мне... Только не обижайся. Ты очень любишь Антона?

Наташа (смеясь). Дурочка ты... (Обняла ее.) Очень!

Даша. А вот я не понимаю... Ну, как это бывает? Как это любит один человек другого? Вот я их всех люблю. Всех одинаково: и Рябинина, и Федю, и Ефимчика...

Наташа. Это не то...

Даша (огорченно). Я и сама знаю: не то. А иначе я любить не умею.

Наташа. Сумеешь, Даша, милая, сумеешь. (Прижимает ее к себе.)

Даша. Ой, как у тебя сердце стучит!

Наташа (просто и гордо). Даша, я скоро буду матерью.

Даша. Ой, Наташа!

Входит злой и замерзший Ефимчик с винтовкой.

Ефимчик. Фу, черт! Белогвардейский мороз, честное слово! Безумству храбрых поем мы песню!.. Совсем замерз. (Басом.) Повар первого класса, обед готов?

Наташа и Даша шепчутся между собой и не отвечают ему.

(Обиженно.) Ну и пожалуйста! Ломаки! (Берет миску, накладывает себе каши.) Я не понимаю: и на кой черт берут девчонок на войну?.. От них одно всеобщее неудобство. Что касается меня, то я на женский пол обычно плюю. (Ест, искоса поглядывая на девчат. Небрежно.) Между прочим... Я сейчас важный сон видел. Хотите, расскажу.

Даша. Хорош. На посту стоял и сон видел.

Ефимчик (смутившись). А может, то не сон был, а видение. (Ему не терпится рассказать, и он, отбросив амбицию, начинает.) Вот стою я на посту. Мороз... Устал я... И вдруг... будто кто-то трясет меня за плечо. Я открываю глаза и вижу — Ленин. (Сияя.) Владимир Ильич.

Наташа. Ну и какой же он?

Ефимчик (не замечая иронии). Вот такой же, как на портрете. Только в военном. Вот он смотрит на меня строго-строго и головой качает! «Нельзя, говорит, нельзя на посту спать, товарищ Ефимчик». А я говорю: «Я ж не сплю, Владимир Ильич... Я только так... Немножко». — «Устали вы, товарищ Ефимчик?» — «Нет, говорю, Владимир Ильич, ничего... Но немножко устал... И замерз». — «А что, спрашивает, что вы сегодня ели, товарищ Ефимчик?» — «Каша, говорю, была, Владимир Ильич». — «А что каша с маслом, товарищ Ефимчик?» — «Нет, говорю, Владимир Ильич, масла не было». — «Ну, ничего, товарищ Ефимчик, врагов разобьем — будет и каша с маслом. И отдохнете тогда. И все мы отдохнем. А сейчас нельзя спать. Нельзя... Нельзя...» И исчез. А я под дубом стою... (После паузы.) Вот какой политический сон! (Небрежно.) Конечно, его не вам, бабам, рассказывать, а товарищу Антону.

Даша. Ты отцу расскажи. Он тебе закатит три наряда, чтобы не спал на посту.

Ефимчик. Дура!

Даша (заметив, что Наташа рассматривает что-то на стене). Что там, Наташа? (Подходит к ней.)

Наташа (тепло). Рисунки... Детские рисунки...

Обе рассматривают рисунки.

Боже, как странно... Неужели и моя в школу пойдет?

Даша (вздохнув). Счастливая ты...

Ефимчик (кончил есть). Да... (Потягивается.) Что вы там все шепчетесь, секретничаете? (Не получив ответа, задет.) Ну и не надо, пожалуйста. Я скоро опять на пост пойду.

Наташа, накинув тулупчик, уходит. Ефимчик, скучая, оглядывается, замечает карту.

Карта. (Подходит к карте. Важно.) Давно я что-то в карты не глядел. Ну, ну! (Водит пальцем.) Значит, так... Вот тут, значит, мы сейчас… А вот тут враги... И тут враги тоже... А тут Москва... Ой!

Входит Шорох.

Шорох. Разведка не возвращалась?

Ефимчик (у карты). Нет. (Испуганно.) Батя!

Шорох. Чего тебе?..

Ефимчик. Иди сюда, батя! Скорей!

Шорох (подойдя). Ну!

Ефимчик (сквозь слезы). Что же это получается, батя? Тут — Юденич. Так. Тут — Колчак... Тут — Деникин... Тут... И выходит — от всей нашей Красной республики вот что осталось... Маленький кружок... Я рукой закрыть могу!.. (Закрывает.) Вот и вся республика, батя. А?

Даша подошла к карте, смотрит.

Шорох. Да, сынок, трудно...

Ефимчик (шепотом). Что же... не устоит Советская власть?

Шорох. Советская власть, сынок, теперь умереть не может: она — народная власть. Она — правда. А разве правда может умереть? (Ласково обнял сына.) Нет. Теперь нам назад не идти. Теперь только вперед. К коммунизму. Я умереть могу, смертен. А дело наше — никогда. Оно бессмертное. Мы умрем, вы нас смените. (Тепло, ласково ко всем.) Вот смотрю я на вас, ребята. Придирчиво смотрю. Может, иной раз и ругаю зря. Не безразлично мне, какая смена наше место заступит, наше знамя дальше понесет... (Шум за сценой.) Что там такое?

Даша (радостно). Вернулись, Наташа!

Наташа (из-за сцены). Иду!

Вбегает весь окровавленный Рябинин.

Рябинин. Товарищ Шорох!

Федя и Борис вносят мертвого Антона. Все снимают шапки.

Даша. Антон!

Шорох (тихо). Как это вышло?

Рябинин (так же тихо). Напоролись на белых... Отходить было поздно... Приняли бой... Ну и... (Указывает на Антона.) Он как герой дрался...

Наташа (входит с вязанкой дров, замечает на полу Антона. Наклоняется над ним). Что ж ты молчишь?.. Не дышишь, Антон? Антон! Антон!