Если ты простишь - Анна Шнайдер

— Поняла. Пока, пап!

— Пока, дочь.

Я, не оглядываясь, почти дошёл до машины, но в какой-то момент всё же обернулся.

Арина шла вместе с мамой в противоположную от меня сторону. И как-то так получилось, что в тот же момент, как я посмотрел на них, оглянулась и моя почти бывшая жена.

И если бы она умела читать мысли на расстоянии, то сейчас непременно услышала бы:

«Какая же ты дура, Лида. Мы ведь могли бы идти вместе, втроём».

28

Лида

Случившееся утром размазало меня по реальности, как раздавленную муху по стеклу.

Именно мухой я себя и ощущала — маленькой, ничтожной и никчёмной, бесконечно раздражающей и противной. Особенно когда внутренности этой мухи гнойно-кровавой смесью расползаются по поверхности, вызывая острое желание взять тряпку и смыть всю эту гадость.

Гадость… Я для Вадима — гадость.

Наверное, посторонний человек, услышав пересказ утренней сцены в ванной, решил бы, что я, залезая к Вадиму, специально хотела его соблазнить, чтобы он меня простил. Да, скорее всего, именно так всё и выглядело со стороны… Но нет — ни о чём подобном я не думала. Господи, да я же знаю Вадима! Для того чтобы простить меня — если это вообще возможно, — ему нужно намного больше, чем утренний секс в ванной комнате. А секс… ничего не значит. Абсолютно.

Но я, увидев голого мужа, поняла две вещи. Во-первых, я осознала, что безумно хочу его. Да, боюсь, что он меня оттолкнёт, причём до ужаса боюсь, — но и хочу не меньше. По правде говоря, я не помнила, когда в последний раз хотела Вадима с такой невероятной силой…

И во-вторых, я, заметив реакцию мужа на себя, поняла, что у него давно не было секса, а в таком состоянии он и правда становится более раздражительным, чем обычно. Хотя даже в раздражённом виде Вадим куда более терпелив большинства людей. Думаю, многие мужчины на его месте не то что окатили бы меня ледяной водой из душа — выкинули бы с голой задницей в коридор, ещё и пинка дали. А он до последнего ждал, когда я опомнюсь и выйду из ванной сама.

Но я не могла уйти. И сделать шаг вперёд тоже не могла. Точнее, его-то я всё-таки сделала, но с огромным трудом… и пожалела об этом спустя пару минут, получив холодной струёй в лицо.

Да, я ещё и не того заслуживаю. Вадим со мной и так очень мягко обходится. Вода — это ерунда, конечно. И тем не менее мне было больно настолько, будто Вадим меня не водой окатил, а ударил кулаком в солнечное сплетение.

По телу расползались колюще-режущие мурашки — каждая из них проникала под кожу, жалила её, и я чувствовала себя человеком, угодившим в рой бешеных пчёл.

Меня трясло. Глаза наливались слезами, губы дрожали, и всё, что я могла, — склониться над столом, на котором пыталась что-то приготовить для Аришки, и стараться дышать.

Просто дышать — и больше ничего. Кажется, больше я ни на что и не способна.

— На меня не готовь. Я ухожу, — раздался позади спокойный голос Вадима, и я зажмурилась, непроизвольно впиваясь пальцами в столешницу.

Как же мне плохо.

Если бы он знал, как мне плохо, если бы мог почувствовать то же, что и я, — простил бы?

Если бы был способен прочитать мои мысли — принял бы обратно?

Может, в этом и есть самая большая проблема человеческих отношений — мы, причиняя друг другу боль, не можем понять, что будет чувствовать партнёр, как этот поступок ударит по нему, что заставит пережить.

Я, уезжая с Ромой две недели назад, безусловно, не понимала до конца, во что это всё выльется для Вадима. И получила свой бумеранг, когда вернулась и обнаружила, что попросту… перестала существовать для мужа.

Справедливо?

Да, наверное. Разве я заслужила что-то иное?

Но почему у меня нет права на прощение и второй шанс? Я ведь знаю, чувствую всем сердцем, что раскаялась, что больше никогда не предам свою единственную семью. Если бы Вадим только мог понять меня, почувствовать то же самое, увидеть всё моими глазами… Тогда бы он дал мне возможность исправить содеянное.

Хотя…

Если уж видеть, то видеть всё, разве не так? И кроме моего нынешнего раскаяния было ещё много всего. Самого разного. И перевесило бы то, что я думаю и чувствую сейчас, то, что я думала и чувствовала две недели назад? Например, когда делала минет Ромке в туалете поезда? Или когда он занимался со мной анальным сексом на балконе гостиницы, а в комнате при этом находились его друзья, которым было отлично видно происходящее? Или когда…

Нет, лучше не вспоминать.

Чёрт. Поздно…

29

Лида

Несколько лет назад весной и осенью со мной начало происходить что-то странное. Я впадала в уныние и апатию, ничего не хотела, много спала, бесконечно ленилась, мне постоянно хотелось плакать. Но самое главное… меня раздражал Вадим.

Это длилось где-то с месяц — обычно в октябре-ноябре и в марте-апреле — и совпадало с самыми отвратительными погодными условиями. Возможно, это была какая-то депрессия. Я не знаю, потому что так и не выяснила, что со мной происходит, несмотря на то, что Вадим много раз просил сделать это. Его немного успокаивал тот факт, что мой «английский сплин», как он называл эту хандру, быстро проходил, но Вадим всё равно считал, что нужно выяснить причину. А я только морщилась и отмахивалась, потому что думала — я и так знаю эту причину.

Я считала, что причина состоит в нашем браке. И по весне и осени, когда организм наиболее ослаблен и постоянно меняется погода, я чаще, чем обычно, думала о том, кем являюсь. И воспринимала себя птицей с обрезанными крыльями…

Вадиму я никогда не говорила о том, как он раздражает меня в такие дни. Но мне почему-то кажется, что он догадывался. По крайней мере, как только я начинала унывать, муж старался поменьше появляться в поле моего зрения. И это, вопреки всякой логике, раздражало ещё сильнее…

Я сама не понимала, чего хочу. Чтобы Вадим был рядом, утешал меня, кормил с ложечки и вытирал слёзки или чтобы он убрался восвояси надолго и дал мне побыть наедине со своими мрачными мыслями