По большому счету - Евгения Письменная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двадцать второго ноября 1995 года депутаты Госдумы утвердили его кандидатуру тремястами сорока четырьмя голосами при одном против и двух воздержавшихся. На самом голосовании депутаты даже не стали задавать вопросы кандидату на пост главы ЦБ, удовлетворились лестными характеристиками премьер-министра Черномырдина и главы бюджетного комитета Михаила Задорнова[112].
За шесть дней до того, как Дубинин переступил порог Центрального банка, лелея надежды о построении современной финансовой системы, в стране начались залоговые аукционы. Полным ходом шла серия сделок, когда крупные государственные активы перетекали в собственность некоторых банкиров.
Начинающие банкиры как по мановению волшебной палочки превращались в олигархов. Конечно, не все, а только оказавшиеся в тот момент близкими к власти. Реализовывалась схема залоговых аукционов, выдвинутая одним из молодых банкиров – Владимиром Потаниным[113]. Вот что он предложил в начале 1995 года: бедное правительство, остро нуждающееся в деньгах на социальные нужды, получает кредит от нескольких коммерческих банков. Но не просто так, а под залог некоторых пакетов акций госпредприятий. Казалось бы, частный бизнес протягивает руку помощи государству в тяжелый момент. Это был незамысловатый способ овладения государственной собственностью по предварительной договоренности[114]. Парадокс всей схемы залоговых аукционов заключался в том, что коммерческие банки – помощники государства – выдавали кредиты деньгами министерства финансов, которое открывало в каждом из банков счет и размещало на нем бюджетные средства. Если же правительство не возвращало кредиты, промышленные активы должны были остаться в собственности кредиторов. Именно для реализации этой своеобразной схемы перехода собственности из государственных рук в частные и были организованы залоговые аукционы. Ельцин подписал четыре указа, регулирующие этот механизм[115]. Их хватило, чтобы отдать лакомые куски государственной собственности молодым предпринимателям. Как-то само собой вышло, что государство с кредиторами-спасителями не расплатилось. Ни с одним. И бывшие советские предприятия за долги уплыли из-под опеки государства.
Потом, спустя много лет, некоторые из банкиров под присягой английского суда признаются, что залоговые аукционы были фикцией[116], а тогда все они несказанно обрадовались легкому шансу обогатиться. С 17 ноября по 28 декабря 1995 года государство выставило на аукционы госпакеты акций двенадцати нефтедобывающих, горно-металлургических и инфраструктурных компаний. Так, в руки банкиров ушел контрольный пакет «Сибнефти» и «Сиданко», 45 % акций ЮКОСа, 40,12 % «Сургутнефтегаза», 38 % «Норильского никеля»[117] и еще более мелкие пакеты других компаний. Общая сумма поступлений в бюджет от залоговых аукционов составила 886,1 миллиона долларов – на тот момент 1,85 % доходной части федерального бюджета. Вот как вышло: миллиардные куски государственной собственности стоили чуть меньше 2 % доходов бюджета.
Дубинин был прав, когда чувствовал, что его ждет что-то новое. Он не знал, что ему придется руководить Центральным банком в период, который в будущем получит название «семибанкирщина»[118]. И хотя власть банкиров была явно преувеличена, себя они чувствовали повелителями если не мира, то уж шестой части суши точно[119]. Президент болел, в Кремле появлялся редко, власть стала словно глина в руках выкормленных финансовых воротил.
Диверсия
– Да они что, совсем спятили? – Дубинин раскраснелся от крика. – Спя-ти-ли! Спя-ти-ли? Это ж беспредел какой-то! – не мог остановиться он. – Чертовщина!
Черномырдин испуганно смотрел на ругающегося Дубинина. Обычно было наоборот: Черномырдин ругался, а Дубинин молчал. Теперь тот кричал на весь кабинет, а Черномырдин тихо таращился, пытаясь понять, что происходит. Он вполголоса, немного подавленно сказал:
– Сергей, так этот указ нужен, чтобы предотвратить диверсию.
Дубинин, услышав эту фразу, стал пунцовым. Он схватил несколько листов бумаги со стола Черномырдина и стал ими трясти.
– Диверсия? Какая, к чертовой матери, диверсия?
Аргумент про чертову мать, казалось, убедил премьера.
– Ну ладно тебе, что тебе не так-то? Объясни спокойно.
Но Дубинин продолжал кричать:
– Вот если вы это опубликуете, это будет диверсия!
И медленно повторил:
– Ди-вер-сия.
Озадаченный Черномырдин смотрел на Дубинина, у которого даже борода встопорщилась от гнева, и не мог найти нужных слов.
– Ну, ты это… объясни по-человечески. Я ж нормальный, все пойму.
Дубинин обессиленно упал на стул, откинув листы бумаги. Те разлетелись вокруг стола. Дубинин уже тихо, но с досадой затараторил:
– Вы представляете, что сейчас начнется? Люди бросятся менять старые стодолларовые купюры на новые, а всякое жулье будет предлагать свои услуги из-под полы и менять доллары на доллары с большой маржой. Именно доллары на доллары. Кто-то на пустом месте баснословно разбогатеет, а руководство Центрального банка будет выглядеть идиотами[120].
– Прям так и идиотами, – парировал Черномырдин.
– Прям так и идиотами, – спокойно ответил Дубинин. – «Черный вторник» после этого вам покажется самым безмятежным днем в вашей жизни.
Черномырдин хмыкнул:
– Почти убедил. Но ФСБ, понимаешь, организация серьезная.
Дубинин встал, быстрым шагом направился к выходу, у самой двери обернулся и бросил:
– Я уволюсь, если они не откажутся от этой затеи. И молчать о причинах не буду. Участвуйте в этом идиотизме без меня.
Дубинин хлопнул дверью и поехал домой, сокрушаясь по пути, как быстро кончилось его правление Центробанком России – всего два месяца. Дома никого не было, жена на работе. Он набрал ванну, решил расслабиться и смыть с себя всю глупость сегодняшнего дня.
Дубинин понимал, откуда уши растут. И дело тут не в диверсии, а в том, что банкиры решили заработать из воздуха. А ФСБ и Ельцин – лишь инструмент в их руках.
В 1996 году США проводили замену старых стодолларовых купюр новыми. ЦБ России, как и центробанки других стран, готовился к этой операции, запасаясь новыми купюрами. Он координировал свои действия с Таможенным комитетом и послом США в России Томасом Пиккерингом. В хранилище ЦБ уже завезли новые хрустящие купюры, которые должны были поступать в российские банки. А проект указа Ельцина запрещал ввозить их на территорию России. Вот тут-то, после запрета, расцветет махровым цветом поле для махинаций. Банкиры не так давно предлагали Дубинину свой light-вариант наживы: обменивать старые доллары на новые за комиссию – и даже уже стали самостоятельно вводить обменные вклады[121]. А тут они пошли по hard-сценарию, решив сделать долларовый рынок теневым. Дубинин негодовал. Сквозь шум воды послышался звонок; Дубинин поглядел на пол, где стоял телефон. Он его прихватил на всякий случай: все-таки нечасто приходится принимать ванну в разгар рабочего дня. Аппарат звонил настойчиво. Дубинин медленно насухо вытер правую руку о махровое полотенце и осторожно, чтобы не намочить, взял трубку. Послышался раздраженный голос Черномырдина:
– Ты, герой! Поезжай прямо сейчас в ФСБ, к Барсукову, и объясняйся с ним сам.
Дубинин спокойно ответил:
– Хорошо!
– То-то же. А то дверьми расхлопался! – Черномырдин оборвал разговор и положил трубку.
Дубинин вылез из ванной, оделся и поехал на Неглинную. Надо было собраться с мыслями, чтобы позвонить главе Федеральной службы безопасности Михаилу Барсукову.
Барсуков долго разговаривать не стал и прислал к Дубинину своего заместителя Николая Ковалева. Втроем – Дубинин, Ковалев и глава Таможенного комитета Анатолий
