Стихотворения о любви - Эдуард Асадов

Чем обладал я, господи, тогда?

Бинты, да раны, да удел печальный…

Что впереди? Да в общем ничего…

Мне – двадцать… Ни профессии, ни денег…

Все – дымный мрак… Жизнь —

как железный веник

Все вымела из завтра моего…

И вот, как будто в радужном огне,

Сквозь дым тревог, тампонов и уколов

Являться стали в госпиталь ко мне

Шесть девушек и строгих, и веселых…

И вот в теченьи года день за днем,

Успев ко мне, как видно, приглядеться,

Все шесть, сияя искренним огнем,

Мне предложили и себя, и сердце!..

А у меня, я повторяю вновь,

Ни денег, ни квартиры, ни работы…

А впереди – суровые заботы

И все богатства – мысли да любовь!

Да, каждая без колебаний шла

На все невзгоды, беды и лишенья

И, принимая твердое решенье,

Ни дач, ни денег вовсе не ждала!

Приятель мой задумчиво вздохнул:

«Допустим… Что ж… бывают исключенья.

К тому ж там – лет военных озаренье.

Нет, ты б в другие годы заглянул!»

«Да что мне годы! Разные, любые!

Неужто жил я где-то на Луне?!

Ведь сколько и потом встречались мне

Сердца почти такие ж золотые!

Вот именно: и души, и глаза

Чистейшие! Ни больше и ни меньше!

Скажи-ка им про деньги или вещи —

Ого, какая б грянула гроза!!!

Не спорь: я превосходно понимаю,

Что все хотят жить лучше и светлей.

Но жить во имя денег и вещей —

Такую жизнь с презреньем отрицаю!

Конечно, есть корыстные сердца,

Которых в мире, может быть, немало,

Но как-то жизнь меня оберегала

От хищниц и с венцом, и без венца!

И все же, должен вымолвить заране,

Что исключенье было, что скрывать!

Однако же о той фальшивой дряни

Я не хотел бы даже вспоминать!

Вот ты сказал, что женщины корыстны.

Не все, не все, сто тысяч раз не все!

А только те, ты понимаешь, те,

Чьи мысли – словно кактусы, безлистны.

Есть правило, идущее от века,

И ты запомни, право же, его:

Чем ниже интеллект у человека,

И чем бедней культура человека,

Тем меркантильней помыслы его!»

Приятель грустно молвил: «Как назло

Пойди пойми: где хорошо, где скверно?

Быть может, нам по-разному везло,

Но каждый прав по-своему, наверно!»

Он вновь налил фужеры на двоих.

«Давай – за женщин! Как, не возражаешь?!»

«Согласен!» – я сказал. «Но за каких?» —

«Ты это сам прекрасно понимаешь!»

Они живут, даря нам светлый пыл,

С красивой, бескорыстною душою.

Так выпьем же за тех, кто заслужил,

Чтобы за них мужчины пили стоя!

7 января 2000 года. Красновидово. Сегодня Иисусу Христу было бы две тысячи лет, а моей маме – девяносто восемь. Великое Рождество

Чудачка

Одни называют ее «чудачкой»

И пальцем на лоб – за спиной, тайком.

Другие – «принцессою» и «гордячкой».

А третьи просто – «синим чулком».

Птицы и те попарно летают,

Душа стремится к душе живой.

Ребята подруг из кино провожают,

А эта одна убегает домой.

Зимы и весны цепочкой пестрой

Мчатся, бегут за звеном звено…

Подруги, порой невзрачные просто,

Смотришь, замуж вышли давно.

Вокруг твердят ей: – Пора решаться,

Мужчины не будут ведь ждать, учти!

Недолго и в девах вот так остаться!

Дело-то катится к тридцати…

Неужто не нравился даже никто? —

Посмотрит мечтательными глазами:

– Нравиться – нравились. Ну и что? —

И удивленно пожмет плечами.

Какой же любви она ждет, какой?

Ей хочется крикнуть: «Любви-звездопада!

Красивой-красивой! Большой-большой!

А если я в жизни не встречу такой,

Тогда мне совсем никакой не надо!»

1964

«Сатана»

Ей было двенадцать, тринадцать – ему,

Им бы дружить всегда.

Но люди понять не могли, почему

Такая у них вражда?!

Он звал ее «бомбою» и весной

Обстреливал снегом талым.

Она в ответ его «сатаной»,

«Скелетом» и «зубоскалом».

Когда он стекло мячом разбивал,

Она его уличала.

А он ей на косы жуков сажал,

Совал ей лягушек и хохотал,

Когда она верещала.

Ей было пятнадцать, шестнадцать – ему,

Но он не менялся никак.

И все уже знали давно, почему

Он ей не сосед, а враг.

Он «бомбой» ее по-прежнему звал,

Вгонял насмешками в дрожь.

И только снегом уже не швырял

И диких не корчил рож.

Выйдет порой из подъезда она,

Привычно глянет на крышу,

Где свист, где турманов кружит волна,

И даже сморщится: – У, сатана!

Как я тебя ненавижу!

А если праздник приходит в дом,

Она нет-нет и шепнет за столом:

– Ах, как это славно, право, что он

К нам в гости не приглашен!

И мама, ставя на стол пироги,

Скажет дочке своей:

– Конечно! Ведь мы приглашаем друзей,

Зачем нам твои враги!

Ей – девятнадцать. Двадцать – ему.

Они студенты уже.

Но тот же холод на их этаже,

Недругам мир ни к чему.

Теперь он «бомбой» ее не звал,

Не корчил, как в детстве, рожи.

А «тетей Химией» величал

И «тетей Колбою» тоже.

Она же, гневом своим полна,

Привычкам не изменяла:

И так же сердилась: – У, сатана! —

И так же его презирала.

Был вечер, и пахло в садах весной.

Дрожала звезда, мигая…

Шел паренек с девчонкой одной,

Домой ее провожая.

Он не был с ней даже знаком почти,

Просто шумел карнавал,

Просто было им по пути,

Девчонка боялась домой идти,

И он ее провожал.

Потом, когда в полночь взошла луна,

Свистя, возвращался назад.

И вдруг возле дома: – Стой, сатана!

Стой, тебе говорят!

Все ясно, все ясно! Так вот ты какой?

Значит, встречаешься с ней?!

С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной!

Не смей! Ты слышишь? Не смей!

Даже не спрашивай почему! —

Сердито шагнула ближе.

И вдруг, заплакав, прижалась к нему:

– Мой! Не отдам, не отдам никому!

Как я тебя ненавижу!

Ты даже не знаешь

Когда на лице твоем холод и скука,

Когда ты живешь в раздраженье и споре,

Ты даже не знаешь, какая ты мука,

И даже не знаешь, какое ты горе.

Когда ж ты добрее, чем синь в поднебесье,

А в сердце и свет, и любовь, и участье,

Ты даже не знаешь, какая ты песня,

И даже не знаешь, какое ты счастье!

1984

Главная сила

Те, кто любовь придумают порой —

Живут непрочно, словно на вокзале.

А мы любви совсем не выбирали,

Любовь сама нас выбрала с тобой.

И все же, если честно говорить,

То общих черт у нас не так и много.

Ведь все они, как говорят, от бога!

И ты попробуй их соединить!

Ну как тут склеишь: вспыльчивость и твердость?

Застенчивость – с уверенной душой?

Покорность чьим-то мнениям и гордость?

Любовь к вещам – со скромной простотой?

Чтобы с субботой слился понедельник,

А летний зной – с январским холодком,

Наверно, нужен сказочный волшебник

Иль птица с огнедышащим пером!

Но все твердят: «Волшебники на свете

Бывают только в сказках иногда.

Ну, а в реальной жизни – никогда!

Ведь мы давным-давно уже не дети!»

А мы с тобой об эти разговоры,

Ей-богу, даже и не спотыкаемся.

Мы слушаем и тихо улыбаемся,

И не вступаем ни в какие споры.

Что ж, мы и впрямь давно уже не дети,

У всех свои дела, и быт, и труд,

И все же есть волшебник на планете,

Он с нами рядом два тысячелетья.

Любовь! – Вот так волшебника зовут!

А если так, то чудо получается:

И там, где песней вспыхнула весна,

Все то, что было порознь, сочетается,

Различное – легко соединяется,

Несовместимость – попросту смешна!

Что нам с тобою разница в духовности

И споры: «Почему и для чего?»

Различия во вкусах или возрасте,

Все чепуха, и больше ничего!

Да, пусть любой маршрут предназначается,

И чувство в каждом разное кипит.

Но вот пришел волшебник, и сплавляются

Два сердца вдруг в единый монолит!

И пусть любые трудности встречаются

И бьют порой бураны вновь и вновь,

Буквально все проблемы разрешаются,

Когда в сердцах есть главное: ЛЮБОВЬ!

24 декабря 1999 г. Москва

Цветочный роман

Как-то раз на веселом апрельском рассвете,

Пряча в сердце стесненье и светлый пыл,

Он принес ей подснежников нежный букетик

И за это признательность заслужил.

А потом под стозвонное птичье пенье,

Вскинув в мае, как стяг, голубой рассвет,

Он принес ей громадный букет сирени,

И она улыбнулась ему в ответ.

А в июне, сквозь грохот веселых гроз,

То смущенно, то радостно-окрыленно

Он вручил ей букет из пунцовых роз,

И она улыбнулась почти влюбленно.

А в июльскую пору цветов и злаков,

Когда душу пьянил соловьиный бред,

Он принес ей букет из гвоздик и маков,

И она покраснела как маков цвет…

Август – жатва эмоций для всех влюбленных,

Все, что есть – получай! Не робей, не жди!

И, увидев горячий костер пионов,

Она, всхлипнув, прижала букет к груди!

В сентябре уже сыплются листья с кленов,

Только чувства все радостней, как на грех!