Всем поровну (сборник) - Александр Громов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И за нее Максютов готов платить.
Я не успел просмотреть и пяти процентов всего массива, как в туалете зашумела спускаемая вода, а потом, спустя полминуты – еще раз. Настьке это нравится. Вот сейчас дождется, когда бачок ватерклозета наполнится хотя бы на четверть объема, – и опять повторит…
Так и есть.
Ну и ладно. Пусть дергает ручку хоть целый день – главное, умеет пользоваться и, возможно, понимает смысл этого действия. Что ни говори, а ученье – свет. Особенно многолетнее. Как говорил мой школьный учитель, терпение и труд преобразуют любой предмет в мелкодисперсную субстанцию…
Мелкие нескладные шажки. Топ-топ-топ…
– Папа, – сказала дочь. – Папка плисол.
Я мучительно улыбнулся. Года через два у нее начнет округляться грудь, а она все туда же: «Папка плисол».
«Тесет лусей…»
Зафиксировав улыбку, я кивнул:
– Пришел, солнышко. Весь тут.
– Папка плисол, плинес няняку.
Ах да!
Хлопнув себя по лбу, я отдал ей «няняку» – уже изрядно подтаявший и помятый в кармане «сникерс», который я, разумеется, не сообразил положить в холодильник. Крепко зажав гостинец в кулачке, Настька принялась воевать с оберткой.
– Дай я помогу. И слюни вытри.
Она замотала головой. Если уж ей попало в руки что-нибудь вкусненькое – отнимешь только с боем.
– Ты что, с ума сошел?
Понятно. Маша тоже встала.
Я смотрел на жену, появившуюся в кухонном дверном проеме, и думал, что она красива даже такой: не подмазанной со сна, непричесанной и сердитой. Все еще красива. Пока еще. Несмотря ни на что. Даже скорбные морщинки вокруг глаз сейчас не были заметны – они становятся четче как раз наоборот, когда Маша улыбается.
Иногда она все-таки улыбается.
– А что тут такого? – возразил я.
– Сдвинулся, да? – Было ясно, что она готова сразу сорваться на крик, и непременно сорвется, стоит только чуточку подтолкнуть. – Гастрита ребенку захотел? Натощак – шоколадом! Совсем ума лишился. Вот теперь не станет есть завтрак – будешь сам ее кормить.
Миновало время, когда я стал бы возражать, убеждать и спорить. И очень хорошо, что миновало, потому что всякие никчемные споры «для сохранения лица», всякое выяснение отношений между нами всегда кончались ссорой и недельным молчанием, пока я не научился никогда не выяснять никаких отношений. Вместо этого я картинно набычился, состроил свирепую рожу и взревел не вовремя разбуженным медведем:
– Ах, вот так, да?!
Я сгреб обеих в охапку, поднял и потащил в гостиную. Настька с удовольствием завизжала. Маша отбивалась молча – у нее перехватило дыхание.
– Живота или смерти?
– Ох… пусти!
– А ну, кому тут устроить «полет в стратосферу»?
– Пусти, говорят тебе! Слон!
– Ага! – закричал я, сжимая сильнее. – А кто говорил: мелкий, мол? Слон! Будешь теперь каяться?
– Ой!.. Буду!
Я осторожно уронил на диван обеих: брыкающуюся супругу и радостно визжащую дочь. Маша тут же показала мне кончик язычка:
– Слон, но мелкий. Карликовый.
Она уже посмеивалась.
– У Ганнибала были небольшие слоны, – блеснул эрудицией я. – Североафриканский мелкий подвид. Они теперь все вымерли.
– Вот ты такой и есть. Все еще капитан, и на тебе ездят.
Опять двадцать пять. Древняя песенка. Я было подумал, не сообщить ли жене в туманной форме о намеках Максютова на блистательные перспективы, но отложил на потом. На худший случай. Пусть это будет главной линией моей обороны, от которой пехота противника откатится в беспорядке, поредев наполовину.
А кто когда-либо сомневался в том, что супружеская жизнь – позиционная война?
Ну я, например. Это было очень, очень давно, когда курсант Рыльский бегал в самоволки ради чисто платонических (поначалу) встреч и был глуп соответственно возрасту. Но даже тогда, как я теперь понимаю, я выбрал Машу не за красоту – за редкий для красивой девушки отказ считать будущего супруга облагодетельствованным самим фактом обладания ею. Сами, мол, мы с усами. Вот и сейчас, раздумав ссориться, вытирая послюненным платочком перемазанные Настькины щеки, она принялась рассказывать мне о своих переводах: что сделано, а что нет, когда и сколько обещали заплатить и так далее. По-моему, вот где настоящая мистика. Ни ума, ни чипа не хватит, чтобы понять, кому в наше время и в нашей стране нужны переводчики с русского на эсперанто? Да и в какой бы то ни было стране кому нужен эсперанто, если есть пиджин-инглиш? Кто мешал Маше стать женою коммерсанта, продать себя оптом, стать выигрышным дополнением к чужому имиджу, вроде новейшей навороченной иномарки?
Прост ларчик: мы любили друг друга, вот и все.
А теперь?
Можно жалеть об упущенном – но поздно.
Можно отыгрываться на всех подряд, хотя бы иногда чувствуя удовлетворение.
Все можно. Нельзя только выбросить проклятую лишнюю хромосому…
И забыть о ней – нельзя.
– У тебя отпуск скоро? – спросила жена.
– Здравствуй! А в июле что было?
Она картинно сморщила носик.
– Неделя в подмосковном пансионате – фу-ты ну-ты… На море нас в этом году так и не вывезешь? Лето кончается.
Я вздохнул.
– Понятно, – сказала Маша. – Тогда, может, хоть сегодня куда-нибудь смотаемся? В лес или, еще лучше, к речке. Я не купалась давно.
– Мне поработать надо, – сознался я, разводя руками.
– Опять?
– Угу. Ты извини, ладно?
– Да чего уж. Работай, а я позавидую. Знал бы ты, до чего обрыдло быть домохозяйкой!
– Так ведь скоро уже. Или раздумала?
– Нет, – она помотала головой. – А то свихнусь. Слушай, а ты скучать по ней не будешь? Пятидневка как-никак.
Терпеть не могу, когда в сотый раз обсуждают давным-давно решенное. Я только буркнул:
– Буду.
– А в том интернате правда хорошие дефектологи?
– Да. Я узнавал. Правда.
– Только дорого это…
– Ничего, – вздохнул я. – Как-нибудь вытянем. А на выходные будем забирать ее домой, ведь договорились.
– Тебе бы только от ребенка избавиться!
Так. И это уже не впервые. Господи, дай же что-нибудь: или ей логики, или мне терпения…
Злоба душит. Злоба!
«ЧИППИ, ПОДСКАЗКУ!»
За ним не заржавеет. Сто шестнадцать вариантов после первого отсева. Одиннадцать – после второго. Две десятых секунды на окончательный выбор.
– Я люблю тебя, Маша.
Оптимально. Мог бы и сам сообразить, между прочим!
Она фыркнула и передернулась, но уже оттаивала так же быстро, как вспыхнула. Только бы Настька не пролепетала что-нибудь некстати!.. Но ей было некогда: она заканчивала расправляться с батончиком.
– Ладно уж, боец невидимого фронта. Работай, но сперва с ребенком посиди.
– Она не помешает, – сказал я.
– А, понятно… Как-нибудь ночью выдерну из тебя чип и спущу в унитаз. Пусть эта дрянь канализацией управляет.
– Нельзя: он казенный.
– Он часть тебя. А ты – мой.
Чмокнув меня в щеку, Маша ушла на кухню готовить завтрак; для Насти же я включил телевизор и сделал звук погромче. По раннему времени из-за океана передавали прямую трансляцию футбольного матча, и это было хорошо. Насте все равно, что смотреть, главное, чтобы на экране что-то двигалось, и чем больше мельтешит, тем лучше. Комментатор почему-то обозвал сборную Мексики потомками инков. Дурак. Это все равно что сказать: русские, мол, – потомки шумеров. Но что ему, комментатору?
За окном провыла электричка, отходящая от близкой станции. Я заставил себя отключиться от внешних звуков и вернулся к своим баранам.
Предположение о кампании массовой дезинформации отпадало сразу же. Во-первых, чересчур громоздко и сложно. Такого рода глобальные акты могут позволить себе разве что правительства не последних на этой планете стран, их спецслужбы или олигархические группировки. Во-вторых, кому и зачем понадобилось дезинформировать население столь невиданной небывальщиной? Причины и цели не просматриваются. В-третьих, одну из этих «дезинформаций» я наблюдал сам. В Языкове.
Нет, все же не зря меня когда-то заставляли тренировать память – без навыков я провозился бы втрое дольше. Вот почему, между прочим, упомянутые вчерашней дамочкой чипированные преступники не так страшны, как их малюет телевидение, а всяческие ограничительные законопроекты, вызывающие бешеную реакцию Комиссии по правам, вряд ли когда-нибудь будут рассмотрены в Думе, несмотря на очевидную выгоду для страны.
Потому что выгода эта не столь уж велика.
Очень скоро я наткнулся на совсем короткий файл, резко выпадающий из общей канвы. Этакое предостережение, занявшее бы всего полторы строчки на экране монитора, если бы я вздумал воспользоваться компьютером:
«НАДЕЮСЬ, ВЫ НАЙДЕТЕ ОТВЕТ. НО, ВОЗМОЖНО, ВЫ НАЙДЕТЕ НЕ ТОТ ОТВЕТ, КОТОРЫЙ ИСКАЛИ».
Пожалуй, так и есть.
Какое мое дело, собственно? Это предостережение адресовано не мне – Максютову.
Настька увлеченно смотрела футбол, иногда смешно взбрыкивая ногами – ей нравилось, как большие дяди толкают друг друга, чтобы пнуть мяч, и она ощущала себя среди них. Хорошо, что я не болельщик. На час-полтора я был в безопасности – а потом, если Маша не уведет дочь гулять в парк, уйду в Настькину спальню и там запрусь.