След пираньи - Александр Бушков

– Значит, эта стерва с судками…

– Ну-ну-ну, – остановил его Глаголев жестом. – Вы мне моего верного лейтенанта не забижайте. Способная девочка. Я же сказал насчет таблетки. Которую вы непременно сожрали бы с котлетою в качестве бесплатного приложения, если бы не Катенька. Вы ей потом торт купите, я скажу, какие девке нравятся… В общем, вы вдруг, едва откушав ужина, брякнулись на пол в совершеннейшем бесчувствии – в каковой позиции вас Катенька и обнаружила, придя за пустой посудой. Шум, визг, суета, срочно забросили вас в вертолет и по кратчайшей линии меж двумя точками повезли в гарнизонный госпиталь. Слопай вы таблеточку – которую Катюша тем временем упаковала в мешок вместе со вторым да и укрыла под форменной юбкой, – в госпиталь вас доставили бы уже холодного. Но как легко догадаться, вы отведали нашей химии – и потому, имея снаружи классический вид трупа, внутри были все-таки живы. А дальше все было гораздо проще. Возле трупов народу обычно мало, располагая некоторыми возможностями, нетрудно не один труп потаенно вывезти, а дюжину. Дюжина нам, правда, ни к чему, Кацуба прихватил вас одного. Вот только для всего остального мира, и в первую очередь для обитателей базы, вы сейчас лежите после вскрытия где-то в морозильнике. И такое положение дел, скажу откровенно, на какое-то время сохранится. В морге у меня человек бдит, да и не полезут они в морг – полное впечатление, наживку заглотнули. Тем лучше. Но загробная ваша жизнь, уж не взыщите, будет проходить под моим строжайшим контролем…

– Кто? – спросил Мазур.

– Плохие парни, – сказал Глаголев чуточку рассеянно. – Плохие парни, кому же еще? Хорошие таким делом заниматься не станут, логично? Что-то вы, друг мой, бледноваты, подлечить треба…

Он достал из стола бутылку джина с роскошной многоцветной этикеткой, плеснул в пластмассовые кофейные чашки:

– За загробную жизнь, а?

Вернулся Кацуба, сунул Мазуру кроссовки и новенькие носки, еще скрепленные ниточкой с бумажным ярлыком, потом бесшумно устроился в углу с ленивым видом.

– Даже когда в деле еще не было окончательной ясности – я о вашем злодейском шпионаже, – меня смущала эффектная, романтическая декорация, – сказал Глаголев. – Таинственные свидания на затерянной в тайге «Заимке», ссоры посреди диких ландшафтов, роковые страсти, бегство… Вас, моряков, уж простите, испокон веку отличала романтика самого бульварного пошиба – кортики ваши, адмиральские чаи, склянки-банки… У меня сразу родилось подсознательное недоверие. То, что среди «морских дьяволов» не было еще ни одного предателя, с точки зрения теории вероятности ни в чем еще не убеждает: даже среди апостолов нашелся один стукач, несмотря на строжайший отбор. Есть другое, гораздо более существенное возражение, опирающееся на личный опыт. И на закрытую статистику. Процент шпионов среди подобных вам боевых псов, какой бы державе они ни служили, невероятно низок. Что обусловлено, по-моему, не столько высоким моральным обликом, сколько многолетней дрессировкой. Охотничья собака просто не умеет переходить на противоположную сторону, поддаться вербовке со стороны зайцев или лисиц. Шпионаж – дело скучное. Секретные сведения обычно таскают в клювике противнику неприметные серенькие мышки с мозолями от долгого сидения на канцелярском стуле, а покупают их столь же невидные лысоватые типы самого заурядного облика, сроду не бегавшие по крышам с пистолетами, а роковых красоток видевшие лишь по телевизору… Наконец, рядовых спецназовцев вербовать попросту глупо – от них никогда не получишь регулярной и ценной информации, они сами не знают вплоть до последнего момента, куда их пошлют и кого заставят резать. Это азбука. В общем, с самого начала ваше дело показалось мне чересчур красочным, эффектным и романтическим, чтобы быть истиной. И шито оно было как раз в расчете на некоторые особенности человеческой психологии, на людей определенного склада. Самарин ваш, Лаврик, – твердый профи, за ним числится не одна приличная операция, которой можно гордиться. Но в данном случае декорации и антураж были рассчитаны как раз на его тип характера и способ мышления. Вам ведь известно, что такое психологическая карта?

– Конечно, – сказал Мазур. – Только я своей, понятное дело, не видел сроду, когда это нам показывали наши досье…

– И не покажут. Лаврику, впрочем, тоже. Но тот, кто операцию разрабатывал, ставил все в расчете на конкретного человека, вашего мудозвона в пенсне. По-моему, они достигли цели? Лаврик, собственно, уже вынес вам приговор. Нет?

– Да, – сказал Мазур.

– То-то… Впрочем, должен признать, они сработали не столь уж плохо. Вас не особенно-то и мазали дерьмом, тут все тоньше: вокруг вас было старательно нагромождено столько неясностей и странностей, что это с точки зрения любого здравомыслящего человека превосходило критическую массу. Еще и благодаря тому, что вы ухитрились наворотить кучу дел… Высший пилотаж не в том, чтобы вывалить кучу фальсифицированных улик. Наши плохие парни достигли большего: создали ситуацию, в которой вы, даже после скрупулезнейших проверок, навсегда останетесь на подозрении, следовательно, в лучшем случае вылетаете в отставку и всю оставшуюся жизнь проживете под колпаком у тех, кто в конце концов пришел к выводу, что дыма без огня не бывает… Вы, часом, не питаете иллюзий насчет наших отцов-фельдмаршалов? Самых высоких?

– Никаких, – угрюмо сказал Мазур.

– И правильно. Они в общем-то неплохие люди, но должность обязывает. Когда разгорается скандал, подобный вашему, его сплошь и рядом стараются погасить не скрупулезнейшим добыванием полной и окончательной истины, а чисто косметическим ремонтом. Поскольку гипотетическая истина частенько уже не влияет на понесенный урон и не способна ничего исправить, а торопливое нанесение косметики, наоборот, спасает престиж всей системы… Согласны? Умница. Именно поэтому ваша смерть устраивает всех – и тех, кто верит в вашу виновность, и тех, кто по профессиональной въедливости все же предпочел бы для очистки совести еще раз проверить все сомнительные узелки. Не будем к нашим фельдмаршалам излишне строги – мы на их месте, боюсь, рассуждали бы точно так же. Помер каперанг Мазур – и гора с плеч. То ли он, паскуда, шпион, то ли нет, но очень уж много вокруг него нагромоздилось всякого, уж в чем-то да виноват. А допрашивать его с широким применением «сывороток правды» было как-то не с руки – знает чересчур много, такого, что и среди своих вспоминать не стоит, ради вящего спокойствия…

– Вы что, хотите сказать…

– Ну, ну, не щелкайте клыками. Не столь уж скверного мнения я о вашем адмирале. Ваша контора санкции на ваше устранение не давала, они просто-напросто вздохнут облегченно, а это все же две большие разницы, верно? Ладно, не буду вас мучить. Во всей этой истории камнем преткновения оставался один-единственный вопрос: почему вас с такой яростью и усердием пытались скомпрометировать? Вы его себе не могли не задавать…

– Еще бы, – сказал Мазур.

– Необходимы цель и мотивы. Они были. И скажу вам со всей откровенностью: хотя мы с Кацубой ребята неглупые, существовала реальная опасность, что у нас так и не будет ничего, кроме подсознательного недоверия к официальной версии, которое к делу не подошьешь и трибуналу для органолептического осмотра не предъявишь. На ваше счастье, появился чертик из коробочки. Для начала я вас с ним познакомлю. – Он протянул Мазуру синюю расческу. – Поскольку это дама, причешитесь как следует, она в вас должна сразу увидеть серьезного человека… – Он склонился к Мазуру, сузив глаза: – Насчет предельной секретности происходящего я напомню лишь мимоходом – вряд ли вы забыли, что валяетесь в морге, и, если вдруг заявитесь к вашим командирам в живом виде, заработаете одни неприятности, вплоть до того, что вновь перейдете в разряд покойников, и на сей раз уже по-настоящему… Вы, голуба моя, оказались в центре столь секретной операции, что никаких грозных подписок с ее участников не берут и орденами не награждают – просто-напросто за хорошее поведение позволяют остаться живыми… Пошли?

Он вышел в коридор первым. Коридор был высокий, длинный и, по непонятно откуда взявшемуся убеждению, напоминал скорее больничный: то ли большие промежутки меж дверями без номеров, причем неравномерные, то ли едва уловимый запах медикаментов заставляли в первую очередь подумать о лечебнице… Здание, должно быть, немаленькое, судя по лестничной клетке, куда свернули, – внизу как минимум один этаж, наверху несколько…

Генерал поднялся на самый верх. На площадке была одна-единственная дверь, обитая коричневым дерматином.

Глаголев нажал кнопку – но внутри не слышалось звонка. Через несколько секунд тихо клацнул замок, генерал потянул на себя дверь, оказавшуюся что-то уж подозрительно толстой, обитой с внутренней стороны тем же простецким дерматином – но торец, как Мазур и подозревал, посверкивал металлом, над которым чуть-чуть выступали три ригеля сложного замка. Детина в пятнистом комбинезоне без знаков различия, словно бы невзначай державший их под прицелом «Клина» с глушителем, опустил автомат не раньше, чем дверь закрылась за вошедшими. Второй, сидевший за столиком с мониторами, так и не встал, ограничившись кивком.