Я с тебя худею - Татьяна Донченко

Ну и выпускной!

Глава 15. Мастер Вселенной

— Что. Это. Такое?! — крик мамы повышается до визга и выдергивает меня из сна.

Я спешно оглядываюсь, не сразу соображаю где нахожусь и как вообще умудрилась уснуть на диване в гостиной. Мама громко хлопает входной дверью, запирает ее на ключ. Лай Милаша раздается с улицы.

— Леся! У нас во дворе псина! Огромная, как сатана!

Лицо мамы покрывается красными пятнами, в глазах ужас. Я потираю сонные глаза и виновато смотрю на нее. У мамы всего один выходной в неделю. Я не стала будить ее рано утром в воскресенье, чтобы сообщить о нашем «госте». Я все продумала: специально осталась в гостиной, чтобы мама, проснувшись, не прошла мимо и собиралась познакомить ее с Милашем в спокойной обстановке. То, что я бессовестно отрублюсь, в мои планы никак не входило. Придется исправлять ситуацию.

Ульяна, увидев собаку, радостно взвизгивает и просится на улицу. Кажется, я в ответственности за грядущий мамин сердечный приступ.

На объяснения уходит куда больше времени, чем я рассчитывала. Мама недоверчиво косится в окно, из которого видно, как Милаш охотится за бабочками, скача по газону и растаптывая его широченными лапами. Целая вечность уходит на то, чтобы убедить маму выпустить Ульяну на улицу и подпустить к псу.

Я уже жалею о своем решении взять собаку Соколова, но по-другому я не могла поступить.

Соколов!

Хватаюсь за телефон и судорожно пробегаю глазами по целой куче сообщений от Тимура. Он пишет, что Леша под капельницами, но ему гораздо лучше.

Я узнаю, где лежит Соколов и намереваюсь навестить его. Спать уже не хочется. Принимаю душ, собираюсь в больницу. Мама жарит яичницу на чем-то, что пахнет на весь дом. Я спешу убежать из дома, чтобы запах не успел впитаться в одежду и волосы.

Ульяна прыгает с собакой, счастья выше крыши. Причем у обоих.

— Ты забираешь его? — она замечает меня на пороге.

— Нет, он пока побудет у нас.

— А как долго?

— Пока Лешу не выпишут…

— О, господи! — отчаянно вздыхает мама стоя за моей спиной, — поскорей бы!

Она передает мне пакет с домашними чебуреками, которые нажарила вчера.

— Это для твоего друга. Пусть выздоравливает поскорей.

Я сомневаюсь, что Соколов вообще ест такое, но не возражаю и беру пакет, от которого несет, как от чебуречной где-то на побережье Анапы. Вот будут «счастливы» мои попутчики в автобусе!

***

Возле палаты, в которой лежит Соколов, я натыкаюсь на Тимура. Он выглядит уставшим, но находит силы на приветливую улыбку.

— Ты пришла! — Он раскрывает руки, приглашая меня в объятия. Я слегка прижимаюсь к нему, чувствуя себя неловко. Не привыкла обниматься. — Рад тебя видеть. Как там Милаш?

— Прикидывается скаковой лошадью. Газону хана.

— А твои как его приняли?

— Сестра в восторге, а мама носа из дома не высовывает.

— Ничего, к вечеру будут не разлей вода. Милаш умеет очаровывать, — хмыкает Хасанов и мы отступаем друг от друга.

Я замечаю, что он немного смущен и поглядывает на меня исподлобья.

— В чем дело? — спрашиваю, а сердце неприятно щемит. — Как Леша?

— Уснул после озонотерапии…

И, все же, это не то, что он хочет сообщить.

— Его положили в индивидуальную палату, — он чешет затылок и еще больше взлохмачивает и без того взъерошенные волосы, — я думаю, что они каким-то образом сообщили родителям Лехи…

— И что это значит?

— Не знаю… но в прошлый раз был жуткий скандал!

— Ясно, — начинаю нервничать, — к нему можно?

— Конечно! — он отходит в сторону. — А я пока домой смотаюсь, — нюхает футболку и морщится, — душ приму.

Я замираю в нерешительности, держусь за ручку, но дверь не открываю. Странно. Я знаю, что с Лешей все в порядке, но к своему стыду нервничаю и боюсь увидеть его. С трудом отгоняю робость и открываю дверь.

Я тихо пробираюсь к кожаному креслу у окна и сажусь, стараясь сделать это беззвучно, но оно все равно противно скрипит подо мной. В палате пахнет медикаментами и чистым, постельным бельем. Лучи солнца заливают комнату, я вижу, как мелкие частицы пыли, летают в воздухе.

Проходит несколько минут, прежде чем я решаюсь посмотреть на Соколова. Он лежит на высоко поднятых подушках. Глаза закрыты, а лицо смиренное и расслабленное. Одеяло едва прикрывает его живот, а грудь красивая и мускулистая медленно и равномерно поднимается и опускается. Я бессовестно разглядываю его, пока есть такая возможность. Интересно, раньше я не замечала, что он симпатичный…

— Нравится то, что видишь? — звучит его хриплый голос и я вздрагиваю.

К лицу приливает румянец, и я опускаю глаза. Леша ворочается в постели, поправляет одеяло осторожно, чтобы не затронуть капельницу и иглу зафиксированную медицинским скотчем к руке. Он тянется до бутылки с водой на тумбе, но не достает, и я поднимаюсь с места и подаю ему.

Пока он пьет, я не знаю куда себя деть и в конце концов возвращаюсь к креслу.

— Глупо было делать из Мастера Вселенной положительного героя, — ни с того ни с сего говорит Соколов, а я смотрю на него с недоумением. Хочу понять, не ассоциирует ли он себя со своим персонажем. — Все равно зло остается злом, как его не преподноси…

— Ты же говорил, что даже у зла есть оттенки.

Он слабо улыбается, но эта улыбка не касается глаз. А потом он меняет тему с напускным весельем.

— Тима сказал, что ты поставила всех на уши и спасла мою задницу.

Я не могу ничего сказать, все внимание отвлекает его обнаженный торс.

— И за то, что приютила Милаша отдельное спасибо. Знаю, каково это держать такого питомца.

— Все… — шумно сглатываю, как персонаж из мультиков «Loony Tunes», — все в порядке.

Леша замечает мой завороженный взгляд и нарочно поигрывает грудными мышцами.

— Блин! Соколов! — закрываю лицо руками, а он тихо смеется.

— Ты так плотоядно пялишься на меня. Тебе Тима новые пакеты с едой передавал? А то может ты голодная пришла и того гляди сожрешь меня!

— Дурак!

— Да, ладно, смотри на здоровье, — смеется он, — тебе салфетку подать? У тебя там что-то под губой, кажется слюнка…

— О, господи, ты невыносим! — хватаюсь за голову и тяжело вздыхаю. Начинаю сомневаться, что прийти к нему — хорошая идея.

— Стараюсь.

Я рада, что Соколов еще способен шутить, но зная его много лет, понимаю, что это всего лишь маскировка. Чтобы отвлечь от того, что с ним творится на