Избранное - Высоцкий Владимир Семенович

До косточки,

И я прошёлся чуть вперёд

По досточке.

Гляжу — размыли край ручьи

Весенние,

Там выезд есть из колеи —

Спасение!

Я грязью из-под шин плюю

В чужую эту колею.

Эй, вы! Задние! Делай как я.

Это значит — не надо за мной.

Колея эта — только моя!

Выбирайтесь своей колеей.

[1973]

* * *

Я скачу позади на полслова

На нерезвом коне, без щита.

Я похож не на ратника злого,

А скорее — на злого шута.

Бывало, вырывался я на корпус

Уверенно, как сам великий князь,

Клонясь вперёд, — не падая, не горбясь,

А именно — намеренно клонясь.

Но из седла меня однажды выбили —

Копьем поддели, сбоку подскакав,—

И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили

И засмеялись, плетью приласкав.

Рядом всадники с гиканьем диким

Копья целили в месиво тел.

Ах, дурак я, что с князем великим

Поравняться в осанке хотел!

Меня на поле битвы не ищите,

Я отстранён от всяких ратных дел.

Кольчугу унесли — я беззащитен

Для зуботычин, дротиков и стрел.

Зазубрен мой топор, и руки скручены.

Я брошен в хлев вонючий на настил,

Пожизненно до битвы не допущенный

За то, что раз оплошность допустил.

Назван я перед ратью двуликим —

И топтать меня можно, и сечь.

Но взойдет и над князем великим

Окровавленный кованый меч!

Встаю я, отряхаюсь от навоза,

Худые руки сторожу кручу,

Беру коня плохого из обоза,

Кромсаю рёбра — и вперёд скачу!

Влечу я в битву звонкую да манкую —

Я не могу, чтоб это без меня,—

И поступлюсь я княжеской осанкою,

И если надо — то сойду с коня!

[Начало 1970-х]

* * *

Водой наполненные горсти

Ко рту спешили поднести —

Впрок пили воду черногорцы

И жили впрок — до тридцати.

А умирать почетно было

Средь пуль и матовых клинков

И уносить с собой в могилу

Двух-трех врагов, двух-трех врагов.

Пока курок в ружье не стерся,

Стрелял и с седел и с колен.

И в плен не брали черногорца —

Он просто не сдавался в плен

А им прожить хотелось до ста,

До жизни жадным — век с лихвой,

В краю, где гор и неба вдосталь,

И моря тоже — с головой.

Шесть сотен тысяч равных порций

Воды живой в одной горсти.

Но проживали черногорцы

Свой долгий век до тридцати.

И жены их водой помянут

И спрячут их детей в горах

До той поры, пока не станут

Держать оружие в руках.

Беззвучно надевали траур,

И заливали очаги,

И молча лили слезы в траву,

Чтоб не услышали враги.

Чернели женщины от горя,

Как плодородная земля.

За ними вслед чернели горы,

Себя огнем испепеля.

То было истинное мщенье, —

Бессмысленно себя не жгут! —

Людей и гор самосожженье,

Как несогласие и бунт.

И пять веков, как божьи кары,

Как мести сына за отца,

Пылали горные пожары

И черногорские сердца.

Цари менялись, царедворцы,

Но смерть в бою всегда в чести —

Не уважали черногорцы

Проживших больше тридцати.

Мне одного рожденья мало,

Расти бы мне из двух корней.

Жаль, Черногория не стала

Второю родиной моей!

[1973]

* * *

В дорогу живо — или в гроб ложись.

Да! Выбор небогатый перед нами.

Нас обрекли на медленную жизнь,

Мы к ней для верности прикованы цепями.

И кое-кто поверил второпях,

Поверил без оглядки, бестолково.

Но разве это жизнь — когда в цепях?

Но разве это выбор — если скован?

Коварна нам оказанная милость,

Как зелье полоумных ворожих.

Смерть от своих за камнем притаилась,

И сзади — тоже смерть, но от чужих.

Душа застыла, тело затекло,

И мы молчим, как подставные пешки.

А в лобовое грязное стекло

Глядит и скалится позор в кривой усмешке.

А если бы оковы разломать,

Тогда бы мы и горло перегрызли

Тому, кто догадался приковать

Нас узами цепей к хвалёной жизни.

Неужто мы надеемся на что-то?

А может быть, нам цепь не по зубам?

Зачем стучимся в райские ворота

Костяшками по кованым скобам?

Нам предложили выход из войны,

Но вот какую заломили цену:

Мы к долгой жизни приговорены

Через вину, через позор, через измену.

Но стоит ли и жизнь такой цены?

Дорога не окончена — спокойно! —

И в стороне от той большой войны

Ещё возможно умереть достойно.

И рано нас равнять с болотной слизью —

Мы гнёзд себе на гнили не совьём!

Мы не умрем мучительною жизнью —

Мы лучше верной смертью оживём!

[1973]

ТОТ, КОТОРЫЙ НЕ СТРЕЛЯЛ

Я вам мозги не пудрю — уже не тот завод.

В меня стрелял поутру

из ружей целый взвод.

За что мне эта злая, нелепая стезя,—

Не то чтобы не знаю, — рассказывать нельзя.

Мой командир меня почти что спас,

Но кто-то на расстреле настоял.

И взвод отлично выполнил приказ,

Но был один, который не стрелял.

Судьба моя лихая —

давно наперекос, —

Однажды «языка» я

добыл, да не донес.

И «особист» Суэтин, неутомимый наш,

Еще тогда приметил

и взял на карандаш.

Он выволок на свет и приволок

Подколотый, подшитый матерьял,

Никто поделать ничего не смог.

Нет. Смог… один, который не стрелял.

Рука упала в пропасть

с дурацким звуком: «Пли!»

И залп мне выдал пропуск в ту сторону земли.

Но слышу — Жив, зараза!

Тащите в медсанбат!

Расстреливать два раза уставы не велят.

А врач потом все цокал языком

И, удивляясь, пули удалял,

А я в бреду беседовал тайком

С тем пареньком, который не стрелял.

Я раны, как собака,

лизал, а не лечил.

В госпиталях, однако,

в большом почете был.

Ходил в меня влюбленный

весь слабый женский пол:

— Эй, ты, недостреленный!

Давай-ка на укол!

Наш батальон геройствовал в Крыму,

И я туда глюкозу посылал,

Чтоб было слаще воевать ему.

Кому? Тому, который не стрелял.

Я пил чаек из блюдца,

со спиртиком бывал.

Мне не пришлось загнуться, и я довоевал.

В свой полк определили.

— Воюй, — сказал комбат,—

А что недострелили,

так я, брат, даже рад!..

Мне быть бы радым, но, присев у пня,

Я выл белугой и судьбину клял, —

Немецкий снайпер дострелил меня,

Убив того, который не стрелял.

[1973]

РАССТРЕЛ ГОРНОГО ЭХА

В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха,

На кручах таких, на какие никто не проник,

Жило-поживало весёлое горное эхо,

Оно отзывалось на крик — человеческий крик.

Когда одиночество комом подкатит под горло

И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадёт —

Крик этот о помощи эхо подхватит проворно,

Усилит — и бережно в руки своих донесёт.

Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья,

Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп, —

Пришли умертвить, обеззвучить живое ущелье —

И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.

Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха,

И эхо топтали, но звука никто не слыхал.

К утру расстреляли притихшее горное эхо,

И брызнули слёзы, как камни, из раненых скал.

[1973]

ИЗ ДОРОЖНОГО ДНЕВНИКА

1

Ожидание длилось,

а проводы были недолги —

Пожелали друзья:

«В добрый путь! Чтобы всё — без помех!»

И четыре страны

предо мной расстелили дороги,