Сага о копье: Омнибус. Том II - Маргарет Уэйс

— А где Тас? — спросила Тика, неохотно выбираясь из теплого уюта Карамоновых объятий. Гигант, щека которого покоилась на мягких, огненно-рыжих кудрях Тики, поцеловал ее в макушку и прижал к себе еще крепче.

— Не знаю…Наверное, пошел в дом.

— Ты понимаешь, что мы теперь останемся без вилок и ножей? — спросила Тика, снова прижимаясь к Карамону.

Гигант улыбнулся. Прикоснувшись пальцами к подбородку Тики, он приподнял ее голову и поцеловал в губы…

Примерно через час Тика и Карамон прохаживались по платформе незаконченного дома и гигант рассказывал жене об усовершенствованиях в планировке, которые он задумал.

— Детская будет здесь, — говорил он, — рядом с нашей спальней. А тут будет спальня для наших старших детей. Собственно говоря, я задумал построить две спальни — отдельную для мальчиков и отдельную — для девочек…

Потупившись, он удачно притворился, будто не замечает яркого румянца на щеках Тики.

— Тут будут кухня, комната Таса, гостевая комната, на случай если Танис и Лорана решат немного у нас пожить. А здесь… — Карамон внезапно запнулся.

Они как раз вступили в единственную комнату дома, которая была почти закончена, — в комнату, над дверью которой была прибита табличка с магическим знаком.

Тика посмотрела на мужа, и ее смеющееся лицо стало вдруг бледным и серьезным.

Карамон поднял руки и, оторвав табличку, некоторое время рассматривал ее, а затем с улыбкой передал Тике.

— Сбереги ее для меня, любимая, — ласково попросил он.

Тика с любопытством посмотрела на Карамона, и ее вздрагивающие пальцы ощупали гладкие края дощечки, коснулись замысловатой рунической надписи.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне, как все случилось? — спросила она тихо.

— Когда-нибудь, — ответил гигант, заключая ее в объятия. — Когда-нибудь, — повторил он и, поцеловав волосы Тики, повернулся, чтобы посмотреть на просыпающийся город.

Сквозь густую листву гингко он рассмотрел внизу красную крышу таверны «Последний Приют», а утренний ветерок донес до него сонные, ворчливые голоса, неуверенный смех и запах дыма, поднимающегося из печных труб и растекающегося в воздухе над Утехой.

Карамон обнимал Тику и чувствовал, как ее любовь окружает его со всех сторон, согревая душу. Эта любовь вела его сквозь опасности и страдания, сияя перед ним путеводной звездой, подобно серебристому свету Солинари…или хрустальному шару на вершине магического посоха…

Карамон глубоко и с облегчением вздохнул.

— Впрочем, это не имеет значения, — пробормотал он. — Я вернулся домой.

Свадебная песня

Лишь мы с тобой, пройдя сквозь жар сражений,Преодолев зловещий тьмы порог,Сумели сохранить наш мир, с трудом спасенный,И всех, кто обрести его помог.Смешай дыханье в долгом поцелуе,Войди в наш дом — и сердце запоет.И новым счастьем жизнь твою наполнитЛюбовь, что нас с тобой переживет.

Майкл Уильямс

Сон Дающего Имена

Ветер шепчет в высокой траве,В небе две мерцают луны,Капли звезд в ночной синеве…Вот с чего начинаются сны —Путешествие за предел,Вдаль и к самой заре времен,Где еще у вещей и телНе возникло своих имен,И пока что шуршат пески,Где потом сойдутся полки.Мы украдкой вошли с тобойВ мир Того, Кто Дает Имена,Где одна из двух лун темнаИ невидима третья луна,Здесь все сущее — лишь письменаИз грядущих легенд и саг.Наш беззвучен пусть будет шаг,Наша поступь пусть будет легка —Так скользят в небесах облака.Ничего не случилось покаВ этом мире, все впереди,Но колотится сердце в груди,И виденья навстречу встают,И о чем-то пески поют.Этот путь пройди до конца —И узнаешь мысли Творца,И прочтешь вокруг письменаДающего Имена.

Мне снилось: я иду пустынным доломВ исполненном знамений грозных мире,Которому вот-вот грозит война,И никого окрест — одно лишь солнцеСвоим слепящим светом бьет в глаза.Тогда, возвысив голос, я три разаВоззвал, чтобы услышать голос Бога,И он, вняв зову, мне явился вскоре,Беззвучно и как будто ниоткуда.Мне снился мир, где слово стало явьюИ что прошепчешь — тотчас воплотится.И вот бегут мурашки по спине,Когда я здесь, в сей сказочной стране.Рассудком не измеришь, не постигнешьМир грез, видений, чудищ и героев,Ведь сны причудливы, ветвятся, реют, вьютсяКак дым, когда его уносит ветер.Здесь мертвые встают из-под землиИ хор их голосов подобен грому.Здесь алый свет вторая льет луна,Как кровью затопляя лес и долы.О, дай мне. Боже, свой возвысить голос,О, Боже, научи меня словам,Чтоб все на свете — мертвое, живое, —Услышало, как я слагаю песнюО сне своем, седьмом волшебном сне,О, дай мне голос, чтобы рассказатьО шорохе драконьего крыла…

Мне снилось — я иду пустынным долом,Где только кости, камни и пески,А горизонт — как темная спинаУснувшего неведомого зверя,И разными глазами смотрят луны,Смешав свои лучи над странным миром.Настало утро, и восходит солнце,И вижу я — все выжжено дотлаВокруг его палящими лучами.Здесь битва пролетела или морПрошел своей безжалостной стопою,Сказать я не могу, но вижу, вижу,Как воронье и черви здесь пируют,Деля на солнцепеке мертвечину.Но что там впереди? Слепящий свет,Как будто бы какая-то пещераСияет так, что кажется — то солнцеВторое на земле зажглось, не в небе.Вот только странно: черные лучиОно из той пещеры испускает,Да, черные как ночь, и все ж ониСияют так, что взор туманят слезы.«Драконы!» — осенило вдруг меня.Как черный жемчуг, черные алмазы,Черней угля, черней беззвездной ночи.Вон там взметнулось черное крыло!Я не хотел и шел, мне жутко было,И все-таки я шел; меня влеклоК драконам, как магнит влечет железо.Скорей, скорей — так сокола ловецНа рукавицу манит на охоте,И камнем сокол падает по зовуИз поднебесья, и несет добычу.Помимо воли я пришел к пещере,Теряя разум, обливаясь потом.Но что мои метания и страхи,Когда щекочет ноздри этот запахОгня и раскаленного железа —Дыхание взлетающих драконов.Как туча, заслонила стая солнце,Летят крылом к крылу.Чей сон мне снится?Кто мог драконью стаю близко видетьИ уцелеть, не пасть, огнем спаленный?Не помню, как случилось, но мгновенье —И вот уже я на спине драконьейКак полноправный всадник, я вознессяНад скалами, песками и пещерой,И чую я могучее биенье,Драконье сердце бьется подо мной.Взлетела стая и закрыла солнце,Сомкнула крылья, так что мне не видноПустынный дол внизу,Но слышу голос,Он говорит мне: «Слушай, слушай, слушай»,Он отдается эхом даже в пальцахОн льнет, как шелк легчайший льнул бы к коже,Он — порожденье сумрачных теней,В пещере спавших многие столетья,Пронизанных огнем, налитых ядом.Так вот я для чего увидел сон!Так вот я для чего пришел к пещере!Змеиный голос шепчет в ухо мне:«Узнай всю правду, слушай, слушай, слушай…»

«Услышь мой голос, он к тебе взываетИз средоточия бури, сердца тьмы.Мои неисчислимы легионы,Отважны всадники, остры их копья,Быстры драконы, мощно реют крылья,И все-таки мы все обречены.Не верь, не верь, что это лишь начало.Мне ведомо, чем кончится сраженье,Мне ведомо, где вскоре встречу смерть.Прославленное войско мчится в небеНавстречу гибели. Сверкают их доспехи,Крыла шуршат, как листья на ветру,Внизу мелькают сотни королевств.А впереди — лишь острие копья,Того, единственного, что сразит меня.Великий Хума, ты отважный воин,И я лечу, спеша тебе навстречу,Но голос тьмы звучит из самой бездныИ повторяет, как всегда, одно:Тебе не знать, тебе не знать победы,Но и беспамятства тебе не знать, не думайПод небом этим все предрешено,И в смерти — жизни будущей зерно.В легенде нет конца, и вновь на битвуТы выйдешь, встретишь гибель, и опятьИстория о Хуме повторится.Вновь вихрем налетят войска врага,Вновь будут крики душу рвать на части,И вновь копье в твою вонзится грудь.Движение по кругу непреложно —Как смена лета осенью, как то,Что ночь рассвет сменяет поутру.А битва… Что же, битва — столкновеньеМеж тьмой и светом, только и всего.Не может быть одной бескрайней тьмы,Но свет сплошной без тени невозможен…Извечна их борьба, а мы летимНа грани света с тьмой. Качнется чашаНа мировых весах и вновь замрет:Победа ль наша, пораженье ль наше —По кругу мир идет».

Драконица кружила в поднебесье,Крыла ее раскрылись, как цветокНочной во тьме, и ветер подымали.Был мрак вокруг, кромешный мрак один,Он пожирал малейший лучик света,Клубился, рос и ширился окрест,Как черный дым клубится над пожаром.Драконица сама была как тьма,Но мчалась, неуклонно мчалась к свету —К сияющему рыцарю вдали.К копью его, что впереди сверкало.И яд бурлил под чешуей драконьей,Когда летели в битву мы над бездной,Точнее, не над бездной — над ничем,Над пустотой, и бездну поглотившей.Уже не тьма, а полное ничто,В котором тьма и тени стали пеплом.Нас пустота со всех сторон сжимала.Пожравшая и свет, и цвет, и звук.Одно я только слышал — сердца стукДраконьего, и ярость в нем вскипалаХолодная…В том сне я постепенноС драконицей, с ее душою слился,Уже смотрел на мир ее глазами,Уже в себе я нес и смерть и яд.Все страшное и темное, что толькоНа свете есть, в ней воплотилось — шрамы,И боль, и крик, и кровь, и мрак, и раны.Я заглянул ей в душу — ужаснулся:Драконье сердце холоднее льда,Темнее ночи и железа тверже.И все-таки она была прекрасна.Она купалась в тьме, дышала ею,Ей говорила тьма: «Во мне ты дома,Ты — это я, твоя душа и сила».И мы неслись во тьме навстречу свету,Чтоб вновь сойтись в смертельном поединкеС великим Хумой, чтоб жила легенда,Чтоб ночь сменила день, а утро — ночь.И ждал нас впереди великий Хума,Копье подняв и вглядываясь в даль.Я видел сон, и я не мог проснуться.И чары тьмы меня уже сковали,Но все-таки я повторял во сне:«Пусть повторится битва, только, Боже,Ты Хуму выбери, даруй ему победу,Чтоб было утро, чтобы встало солнце,Чтоб кто-то выжил и сложил легенду,Которая останется в веках».

Марк Энтони