Написано кровью моего сердца - Диана Гэблдон

Готово.

— С одним справились, теперь второй, — пробормотала я, после чего обмакнула стерилизованную марлю в сырный лосьон и нанесла его — с некоторым сомнением — на шов. — Идем дальше.

Работать с кишечником проще, хотя и неприятнее. Чтобы не загрязнять воздух сажей, я не стала разводить огонь, так что в приемной было холодно. Несмотря на это, я запарилась, капли пота стекали по носу и сзади по шее.

Жизнь девочки эхом звучала в моих руках, пульс, судя по крупному сосуду на поверхности матки, оставался сильным и ровным. В одном ей повезло: матка не повредилась и выглядела вполне здоровой, да и на ощупь тоже была нормальной, хотя таким образом трудно судить о внутренних повреждениях. На мгновение я закрыла глаза, проникла глубже и нашла необходимое. Открыв глаза, я вытерла кровь, сочившуюся из надрезанных тканей, и потянулась за чистой иглой.

Сколько времени? Маленькие противные «если» включали и осложнения после наркоза. Ни настенных, ни карманных часов, лишь маленькие песочные, позаимствованные у нашей домовладелицы.

— Сколько времени прошло, Рэйчел?

— Двадцать минут, — ответила она тихим голосом. Я с тревогой посмотрела на нее, но моя помощница стояла ровно и внимательно смотрела на вскрытый живот пациентки. Сама Рэйчел была на четвертом месяце и уже слегка округлилась.

— Не волнуйся, — успокоила я ее. — С тобой такого не случится.

— Ты уверена? — еще тише спросила она.

— Да. Если я буду рядом с тобой во время родов.

Рэйчел едва слышно усмехнулась и вновь взялась за капельный дозатор.

— А как же иначе, Клэр.

К концу операции Рэйчел уже подрагивала от холода, тогда как меня можно было выжимать. Тем не менее, я радовалась победе — пусть и временной. Свищи зашиты, протечка устранена. Я промыла хирургическое поле солевым раствором, и органы заблестели, тело, очищенное от фекальных масс, заиграло прекрасными глубокими цветами.

Пару секунд я полюбовалась компактным расположением тазовых органов, потом заметила на полотенце желтоватое пятно — из катетера текла струйка мочи. В современной больнице я бы оставила катетер на время заживления, но тогда без дренажного мешка не обойтись; к тому же вероятность раздражения и инфекции от него намного больше, чем пользы, так что я убрала приспособление. Струя вскоре исчезла, и я шумно выдохнула.

Когда я взяла чистую иглу с шелковой нитью, чтобы зашить разрез, в голову мне пришла одна мысль.

— Рэйчел, хочешь посмотреть? В смысле, глянуть поближе? — Софрония все еще находилась под действием эфира. Проверив ее дыхание и цвет лица, Рэйчел обошла стол кругом и встала рядом.

В военных лагерях и на поле боя она видела много всего, так что вряд ли ее напугала бы кровь или вид внутренних органов. Нет, Рэйчел беспокоило что-то другое.

— Это… — Она громко сглотнула и осторожно положила руку на свой живот. — Это прекрасно, — прошептала она. — То, как создано тело. Как все это работает.

— Действительно. — Трепетный настрой Рэйчел и меня заставил понизить голос.

— Бедный малыш… да и сама она еще совсем дитя…

На глаза Рэйчел выступили слезы. В ее взгляде явно читалось: «Такое может случиться со мной».

— Да, — согласилась я. — Возвращайся к дозатору, буду зашивать. — Я обмакнула руки в миску со смесью спирта и воды, и тогда меня снова осенило.

Идея вызывала отвращение, и все же…

— Миссис Брэдшоу, — позвала я. Хозяйка Софронии сидела, склонив голову и обхватив себя руками — то ли замерзла, то ли придремала. Однако, услышав мой голос, тут же откликнулась:

— Закончили? Она жива?

— Жива, — ответила я. — И, надеюсь, продолжит жить. Только… — Я не решалась задать вопрос этой женщине. — Пока я не наложила швы… Может, провести одну быструю процедуру, чтобы Софрония больше не забеременела?

— Такое возможно? — удивилась миссис Брэдшоу.

— Да. Операция простая, но необратимая. Она никогда не сможет иметь детей. — Вокруг меня мелькало целое облачко надоедливых «если».

Софронии тринадцать, она рабыня. Хозяин ею пользуется. Если в ближайшее время она опять забеременеет, это причинит ее здоровью серьезный вред, а то и вовсе приведет к смертельному исходу. Вынашивать ребенка для нее теперь небезопасно, хотя, опять же, беременность представляет опасность для любой женщины. А «никогда» — слово серьезное.

Миссис Брэдшоу медленно подошла к столу, глянула на разрезанное тело, наполовину прикрытое простыней, и резко отвела взгляд. Зрелище оказалось либо ужасным, либо чересчур притягательным. Я вытянула руку, чтобы остановить ее.

— Ближе не подходите.

Я вспомнила слова Софронии: «Он расстроился. Когда ребенок умер, он плакал». В них звучала грусть, она оплакивала своего ребенка. А как же иначе? Вправе ли я навсегда отнять у нее возможность иметь детей, даже не спросив?

Тем не менее…

Если у Софронии родится ребенок, он тоже станет рабом. Будет жить и умрет в рабстве, или же его вообще заберут у матери и продадут.

Тем не менее…

— Если она не сможет иметь детей… — начала миссис Брэдшоу и не договорила. На ее бледном напряженном лице отражались сомнения, поджатые губы превратились в тонкую ниточку. Вряд ли ее волновал тот факт, что Софрония обесценится как рабыня.

Может, она полагала, что мистер Брэдшоу не будет пользоваться девочкой, побоявшись снова причинить ей вред?

А ежели Софрония станет бесплодна, его ничто не остановит?

— Ей было двенадцать, и это его не остановило, — ледяным тоном сказала я. — В следующий раз девушка может погибнуть — думаете, это ему помешает?

Миссис Брэдшоу вытаращилась на меня, открыв рот. Шумно сглотнула, посмотрела на обездвиженную и беспомощную Софронию. Полотенца под вскрытым телом пропитались кровью, пол приемной был забрызган внутренними жидкостями.

— Нельзя, — тихонько произнесла Рэйчел. Держа Софронию за руку, она переводила взгляд с меня на миссис Брэдшоу, и я не понимала, к кому она обращается. Возможно, к нам обеим. — Она чувствовала ребенка внутри себя. Она любила его. — Голос Рэйчел задрожал, ее душили слезы. Капельки скатились по щекам под маску. — Она бы не стала… она… — Рэйчел всхлипнула и покачала головой, не в силах продолжить.

Миссис Брэдшоу неловко закрыла лицо рукой, будто пытаясь спрятать отражающиеся на нем мысли.

— Я не могу, — проговорила она и уже более гневным тоном повторила из-под руки: — Не могу. Это не моя вина! Я хотела… хотела как лучше! — Говорила она явно не со мной; возможно, обращалась к мистеру Брэдшоу или самому Господу.

«Если» замерли в ожидании, как и Софрония. Пора за дело.

— Ладно, — спокойно отозвалась я. — Присядьте, миссис Брэдшоу. Я обещала позаботиться о девушке, и я это сделаю.

В теплом теле под моими холодными руками билась жизнь. Я взяла иглу и