Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

В своей церковной области, как в первоначальном ее полном объеме, так и в сокращенных пределах, Василий показал себя выдающимся организатором. Он особенно заботился о строгом исполнении законов Церкви: внимательно следил, чтобы в клир вступали только достойные лица, устраняя всякое лицеприятие и всякий вид симонии, и требовал такого же внимания и строгости и от подведомых ему епископов; немало подготовил в своем клире епископов для других Церквей и своими посланиями руководил новопоставленными епископами, например, Амфилохием Иконийским и Амвросием Медиоланским. Он неутомимо путешествовал, обозревая свои Церкви и наблюдая, чтобы нигде не нарушалась церковная дисциплина, восстанавливал действие нарушаемых канонов, по своим наблюдениям и по просьбам других сам устанавливал законы и формулировал правила, призывал и других епископов к подобной же деятельности. Памятником его забот о благоустроении богослужения остаются его литургия, его молитвы, его установления относительно молитвы и богослужения в монашеских правилах. Василий часто выступал ходатаем перед светскими властями за бедных, несправедливо обвиняемых, притесняемых. Для клира он просил освобождения от податей и особого церковного суда. Многочисленны послания его, в которых он является заступником слабых, защитником не только отдельных лиц, но и городов и сел, — то он просит господина простить своего раба, то убеждает язычника примириться с сыном, обратившимся в христианство. В особенности св. Василий обнаружил ревность в организации благотворительности. Все свои личные средства и все доходы своей Церкви он употреблял в пользу бедных, так что сам лично был едва ли не беднейшим из жителей Кесарии. В другом округе своей митрополии он завел богадельни; в Кесарии построил громадное благотворительное учреждение, в котором были: гостиница, странноприимница, богадельня, больница, — оно представляло целый новый город.

Но по обстоятельствам времени главной задачей деятельности св. Василия была защита православной веры и восстановление церковного мира и единства. В восточной Церкви в царствование Валента (364—378 гг.) внешнее господство принадлежало арианам, которые по основному пункту арианских споров — вопросов о божестве Сына Божия — разбились на несколько партий. Вообще же этот вопрос одними решался в смысле единосущия Его с Отцом, другими: — в смысле полного во всем подобосущия, иными — в смысле только подобия Отцу и, наконец, даже совершенного неподобия. Вместе с этим стали уже возникать споры и о Св. Духе, причем не только ариане, но некоторые и из православно учивших о Сыне Божием с крайним опасением относились к решительной постановке учения о божестве и единосущии Св. Духа, а не в меру усердные защитники единосущия, как Маркелл и Фотин, давали действительное основание подозревать за единосущием савеллианство, или, как Аполлинарий Лаодикийский, начинали распространять неправильные воззрения на воплощение Бога Слова. Далее, много православных епископов, не только исконных защитников Афанасия и его учения, но нередко и их заместителей[1210], оказавшихся лишь на словах, а не в действительности арианами, были изгнаны, и Церкви их оставались под управлением одних пресвитеров, подвергаясь в то же время преследованиям господствующей партии ариан. Многие стояли в полном недоумении между арианством и православием, ужасаясь мысли, что Сыние подобен Отцу, и опасаясь монархианства в учении о единосущии, а иной раз просто не умея разобраться в целом ряде символов, один другого двусмысленнее, составленных при Константин с целью объединить всех противников Афанасия, — такие, конечно, не могли пользоваться доверием ни православных, ни ариан. Были, наконец, и такие, которые, руководясь более личными интересами, заискивали перед арианами и готовы были в случае решительной победы их гнать православных, но до времени не хотели порывать союза и с православными; узнать их действительные воззрения почти не было возможности. При такой путанице догматических воззрений и партийных интересов, при взаимных опасениях и подозрениях всякого рода общения между восточными епископами было слишком мало. Соборы православным епископам не разрешались, и им трудно было выяснять взаимные отношения и определить действительное число сторонников Никейского исповедания.

Это общее печальное положение усиливалось и обострялось еще антиохийским расколом. В Антиохии, кроме арианина Евзоия, оказалось два православных епископа: Мелетий, поставленный арианами в 360 г. и ими же низложенный, когда обнаружилось, что он православный, и Павлин, который в сане пресвитера все время после Евстафия был представителем строгих защитников единосущия в Антиохии; в 362 г. он [был] поставлен во епископа Антиохии Люцифером Каларисским. Поспешный и необдуманный образ действий Люцифера, руководившегося в своих отношениях к Мелетию своим личным взглядом — не принятым тогда же Александрийским собором, а позднее признанным прямо раскольническим, о необходимости лишать сана всякого епископа как вступившего в общение с арианами, — привел к печальному разделению в Антиохии. Этот раскол в данное время имел тяжелые последствия между прочим и потому, что он поддерживал на Западе недоверие к Востоку: православные восточные епископы признавали законным антиохийским епископом Мелетия, будучи уверены в его православии и осуждая поставление Павлина при его жизни; западные же, склонные считать весь Восток арианским, поддерживали Павлина. Св. Афанасий Александрийский вступил с ним в церковное общение как с постоянным защитником никейского вероучения, хотя и не согласен был с мнением Люцифера и признавал Мелетия православным, и был в общении с восточными епископами, признававшими Мелетия.

При таких условиях церковной жизни для поддержания и, в дальнейшем, утверждения православия на Востоке необходимо было прежде всего выяснить действительное положение дел, рассеять общее недоверие восточных епископов друг к другу, создать почву для взаимообщения и единения несомненно православных. Выполнение этой задачи и принял на себя св. Василий, обнаружив при этом большой такт и величайшую снисходительность по отношению к заблуждавшимся по неведению, чтобы по возможности не оттолкнуть никого от союза с Церковью, и в то же время с величайшим мужеством защищая истинное учение от покушений на его чистоту со стороны еретиков. С этой целью он вступил в сношение со многими выдающимися епископами того времени: св. Афанасием Александрийским, преемником его Петром, Мелетием Антиохийским, Евсевием Самосатским, Амфилохием Иконийским, Епифанием Кипрским, Асхолием Фессалоникским, Амвросием Медиоланским, Дамасом Римским и др., побуждал всех к общей единодушной защите веры, прекращал раздоры между епископами, устраивал, насколько позволяли обстоятельства, собрания епископов, которых знал как православных, старался устранить недоразумения между ними.

Чтобы вернее достигнуть восстановления единства между епископами на Востоке, св. Василий решил обратиться за помощью к Западу, который в это время был свободен от арианского гнета и православие которого в глазах восточных стояло вне сомнений. При помощи св. Афанасия Василий вошел в сношение с западными епископами и римским епископом Дамасом. И письменно, и через особых послов он просил их обратить внимание на положение церковных дел на Востоке, ознакомиться с ними через доверенных лиц, чтобы отрешиться от несправедливых подозрений относительно лиц, в действительности православных; он живыми красками изображал внешние и внутренние бедствия Церкви, умолял содействовать созванию собора против ариан и вообще помочь восстановлению мира на Востоке; наконец, убеждал ходатайствовать пред Валентинианом, чтобы тот удержал своего соправителя от преследования православных. Но на Западе были плохо осведомлены о церковных делах Сирии и Малой Азии и на горячие обращения св. Василия отвечали холодным равнодушием и даже высокомерно. В св. Василии после всего этого осталось лишь горькое чувство сожаления о бесполезных просьбах. Напрасно, говорил он, просить помощи от людей надменных. «Если Бог умилосердится над нами, к чему нам еще сторонняя помощь? Если же продолжится гнев Его, какую пользу доставит нам высокомерие Запада?» Они истины не знают, да и узнавать не хотят, а только примером своим освящают ложь [(Epist. 239, ad Euseb. Samosat., cap. 2)].

Затруднения усиливались еще тем, что к прежним догматическим спорам присоединился вопрос о Св. Духе. Еще в книгах «Против Евномия» св. Василий решительно защищал божество Св. Духа и единство Его природы с Отцом и Сыном. В проповедях же он ограничивался только утверждением, что Св. Дух — не тварь, что Он по существу свят и не может быть отделяем от Отца и Сына, но не только не прилагал к Нему термина ομοούσιος, но даже избегал ясного наименования Его Богом. Эта осторожность вызывалась чисто практическими соображениями: открытое наименование Св. Духа Богом было бы для ариан желанным поводом изгнать св. Василия и захватить кесарийскую кафедру, а для колеблющихся еще по этому вопросу — лишним основанием опасаться сближения с православными. Но некоторые из ревнителей православия, особенно среди кесарийских монахов, соблазнялись таким поведением Василия и истолковали его как измену вере, так что в защиту его писал монахам Григорий Богослов, и даже нашел необходимым поддержать его и св. Афанасий (в посланиях «К Иоанну и Антиоху» и «К Палладию»), выражавший уверенность, что Василий поступает так, будучи немощным для немощных, «да немощныя приобрящет». С другой стороны, когда св. Василий захотел ввести исповедание равенства Св. Духа со Отцом и Сыном и в богослужение и стал в молитвах славословие Богу и Отцу заключать двояко, то словами: «с Сыном и со Св. Духом» (μτά του Υίου συν τω ΐΐνεύματι τω άγίω), то словами: «чрез Сына во Св. Духе» (δια του Υίου έν τω άγίω Πνύματι), то некоторые восстали против него, обвиняя его в употреблении необычайных и взаимно противоречивых формул [(De Spiritu Sancto 1.3)]. Для прекращения сомнений относительно учения св. Василия о Св. Духе и вообще выяснения православного учения по этому вопросу, Амфилохий Иконийский просил раскрыть значение обсуждаемых выражений. В ответ на эту просьбу св. Василий написал книгу «О Святом Духе».