Черный Баламут. Трилогия - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что?!
Наставник Крипа, без приглашения возникнув в ложе, тихо зашептал на ухо регенту, кивая на воина в колеснице.
Грозный слушал, хмурился и дергал кончик седого чуба.
Память Крипы на лица оказалась куда лучше, чем у старого регента. И то сказать: помнить всех сутиных сыновей, подавшихся в бега…
— Ладно, — наконец сказал Грозный. — Давай, Наставник. Только тихо, тихо, ради Троицы! И потом — скоморохов… пусть юродствуют…
* * *
Крипа уже выбирался на арену, направляясь к колеснице незваного гостя, но его опередили. Откуда-то сбоку, спотыкаясь, выбежал старик… нет, не старик. Просто сильно потрепанный судьбой мужчина, в котором Крипа немедленно признал отца Карны, — Первый Колесничий после бегства сына долго болел, а после удалился на покой с разрешения Слепца.
Что ж, это только упрощало дело. Наставник нарочно замедлил шаг, давая отцу возможность обнять соскочившего с колесницы сына. Пусть люди видят. Пусть убедятся сами, кто перед ними…
…Вы с отцом стояли обнявшись, и к вам от угловой трибуны спешила мама, в голос плача от радости. А Первый Колесничий только и мог, что сдавленно повторять: «Вернулся!.. Живой!.. Дождались-таки, мать… сподобились…»
На трибунах тем временем нарастал недоуменный ропот:
— Сын? Какой-такой сын?!
— Ушастик! Клянусь апсарьей ляжкой, Ушастик! Вишь, с батей лобызается!
— Сын возницы? Сута?
— Вот те и сута! Знай наших!
— Наглец! Кшатра душу тешит — и чтоб какой-то сутин сын…
— Гнать хама! Плетей ему!
— Ага, разогнались… ты ему плетей, а он тебе… Вот тут-то, безошибочно рассчитав момент, рядом и возник Наставник Крипа. За спиной его мялись трое брахманов-советников, посланных Грозным в поддержку Наставнику.
— Прошу тебя, уважаемый, назови свое имя, род и варну. — Вежливость Крипы была самой высшей пробы. — Может быть, ты сын раджи? Знатный кшатрий? Потомок богов? Расскажи нам о своей матери и отце и о роде царей, который ты продолжаешь, после чего мы вознесем тебе хвалу.
Ты хмуро молчал, высвободившись из отцовских объятий.
— Если же твой род ничем не знаменит, прошу тебя, покинь сие ристалище, ибо оно освящено для людей прославленных. Тебе ведь известны наши законы?
Брахманы за спиной Крипы согласно закивали, загодя сочиняя для будущей летописи: «И когда было так сказано пришельцу, то лицо его, казалось, склонилось от стыда, будто увядающий лотос, смоченный дождевою водой».
— Не то слово, — процедил сквозь зубы ты, собираясь развить свою мысль о знакомстве с местными законами.
Но тебе помешали.
Расшвыряв загораживавших дорогу слуг, к тебе хмельным вепрем несся здоровенный детина, и накидка из алой кошенили билась за его широкими плечами.
— Карна! — радостно орал Боец на все ристалище. — Друг Карна! Вернулся, сутин сын! Дубина стоеросовая! Знаешь, как я рад тебя видеть?! Нет, ты не знаешь! Здорово ты Серебряного отделал! Молодчина! Я всегда в тебя верил!
— Прошу тебя, царевич, позволь своему другу удалиться, — раздельно произнес Крипа, в мыслях проклиная порывистость наследника. — Ты сам знаешь — ему не место здесь…
— Не место? — прищурился Боец, в упор глядя на Наставника.
К царевичу уже спешила сотня его братьев во главе с Бешеным.
— А кому, позволь спросить, здесь место?! Этому зазнайке Арджуне, которого уволокли отсюда на носилках?! Кому подобает быть на этой арене?!
— Тебе, царевич. Твоим братьям — родным и двоюродным, хоть ты и не любишь последних. Сыновьям иных владык — но не детям возниц.
— Значит, главное в человеке — происхождение?! Великое искусство — дхик! Духовные заслуги — прах! Будь Карна царем…
— Вот именно, — с нажимом подтвердил Крипа. — Будь он царем. Именно так.
— Ты сказал! — злорадно возвестил Боец. — Значит, он будет царем! Кому, как не тебе, Наставник, знать о трех видах царей! И если царем по праву рождения Карне действительно не быть никогда, то вот он, перед тобой, царь— герой, а в будущем — царь-полководец! Эй, достойные жрецы! Да-да, я к вам обращаюсь! (Похоже, брахманы-советники дружно хотели оказаться где угодно, лишь бы подальше от возбужденного Бойца.) Вы-то мне и нужны! Ну-ка распорядитесь: пусть из ложи принесут мое кресло, а также озаботьтесь жареным рисом, черным горохом, топленым маслом и всем, что необходимо для обряда! Я лично возведу Карну, сына Первого Колесничего, в царское достоинство! Прямо сейчас! Имея на это право по Закону как наследник державы Кауравов! А чтобы ни одна зараза не посмела назвать моего друга «царем без царства», я жалую ему земли ангов вплоть до Чампы, его родины! Правь, Ушастик! Железной рукой! Слышите, родичи?! Слышите, дваждырожденные?! Давайте, давайте, шевелитесь, несите все, что нужно!..
— Чем… — голос плохо слушался тебя. — Чем отплачу, владыка?!
Впервые слово «владыка» показалось естественным и единственно уместным.
— Дружбой! — расхохотался первый из сотни братьев, тот, кто отчаянно дрался за приблудного мальчишку, не считаясь родством и титулом. — Дружбой, Ушастик! Чем же еще?! Эх ты, гулена…
* * *
Удивленный ропот трибун не смолкал все время, пока младшие жрецы и храмовые служки под руководством опытных брахманов спешно готовили атрибуты для обряда помазания. Когда еще доведется увидеть возведение суты в цари при всем честном народе! Знатные кшатрии фыркали и пожимали плечами, однако открыто протестовать не решались, косясь на ложи Грозного и Слепца. Что скажут хозяева праздника?
Однако хозяева безмолвствовали.
Наконец жрец-взыватель возвестил о начале обряда, вспыхнули огни в переносных алтарях, и зрители прикусили языки.
Не подадут ли боги знамения — угодно ли им творящееся сейчас на арене?
Где молнии средь ясного неба?
Где ливни цветов?
Но боги молчали, и вскоре обряд успешно завершился. Ошалевшего от такого оборота дела Карну посыпали жареным рисом и черным горохом, усадили в кресло из царского дерева удумбара и торжественно надели на голову золотой венец раджи. Жрецы поклонились новоиспеченному правителю земли ангов, и по подсказке старшего надзирателя[136] Карна встал во весь рост, медленно оглядев собравшихся на трибунах.
Начиная с лож хастинапурских владык и далее, посолонь, согласно предписаниям Закона.
Теперь новому радже должны были поклониться правители сопредельных держав, приветствуя его как равного, однако никто не спешил с поклоном. Только что этого человека, сына суты, хотели с позором гнать взашей с ристалища, а теперь — приветствовать его как равного? Нет уж, увольте! Пусть кто-нибудь начнет первым, а мы подождем… Кто именно? Да хоть те же хастинапурские владыки! Уж ежели они признают
