Русская Армия генерала Врангеля. Бои на Кубани и в Северной Таврии. Том 14 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Днем был у генкварма и позже у Главкома генерал Бредов. С 11 часов вечера до 4-го часа утра генкварм, пройдя в оперативное отделение, горячо о чем-то спорил с полковником Т.-Б. (штаб-офицером при генерале Шатилове). При споре присутствовал весь Генеральный штаб и позже генерал Бредов. Генкварм казался сильно взволнованным и отстаивал свою мысль с исключительной настойчивостью. Содержание спора никому, кроме присутствовавших, не известно.
31 июля. Ничего особенного. На всем фронте упорные бои, особенно сильные в низовьях Днепра и на северо-востоке. Вечером генкварм, проходя с полковником Шкеленко, обронил:
– Второй корпус там уже ноет. Только началось наступление.
В 12 часов ночи состав Главкома начинает приготавливаться к поездке. В 1 час 30 минут ночи выезжаем на север.
1 августа. В 9 часов 15 минут утра прибыли в Мелитополь, переменили паровоз и в 2 часа 30 минут выезжаем обратно в Джанкой. Предполагавшаяся поездка дальше на фронт отменена. Главком ограничился совещанием с Кутеповым, продолжавшимся около 3 часов. На совещании присутствовали наштаглав и наштагруп. На обратном пути комендант поезда капитан И. сообщил, что поездка на фронт отменена ввиду ликвидации острого положения, что Главком в отличном настроении, так как вдобавок генерал Муравьев привез сведения о грандиозном восстании в районе Сочи, и что, в связи с предстоящими операциями на Кубани и в Черноморье, полевой Ставке приказано возвращаться опять в Севастополь. В Джанкой приехали в 6.30 вечера.
По приезде в поезд были вызваны находившиеся на станции представители повстанцев с Украины. Повстанцы имели вид оборванцев, хотя один из них якобы поручик, другой – доктор. Главком поздоровался с обоими крепко за руку и расспрашивал их о положении повстанцев, в заключение предложил по всем вопросам, касающимся снабжения, обратиться к генералу Кирею.
Около 9 часов вечера в оперативном отделении большое ликование. Получены первые известия об удачной высадке нашего десанта на Кубани. Момент воистину исторический. В вагоне оперативного отделения наштаглав и генкварм. Громадное оживление.
Поздно вечером получены сведения, что красные упорно пытаются удержать Каховский плацдарм, сосредоточив в районе Каховки 10 легких и 3 тяжелые батареи, то есть свыше 50 орудий. Установлено, что их артиллерия бьет по квадратам с математической точностью. При таких условиях атаки этих укреплений без достаточного содействия технических средств – игра чужими жизнями. С полуночи начинаем свертываться. По общему мнению, теперь, конечно, удобнее руководить операциями из Севастополя. В 1 час ночи выезжает Главком. В 3.30 весь состав штаглава, кроме радио.
2 августа. В 12 часов дня прибыли в Севастополь. (Главком в 7 часов утра.) В городе слухи о разгроме красных под Каховкой и о взятии не то 6, не то 18 тысяч пленных и орудий. По проверке все оказалось, конечно, чепухой, выпущенной одной из всем известных фабрик фальшивых изделий «по подъему духа». Утром в газетах опубликовано официальное сообщение о признании Францией правительства генерала Врангеля. В pendant к этому днем начальник французской военной миссии обратился к Главкому с письмом, где сообщает, что «в этот прекрасный момент» его… избили где-то на Северной стороне. В чем дело, пока не ясно. Какой-то уличный скандал, завершившийся рукоприкладством. Говорят, Главком очень удивился письму и сказал: «Придется все-таки извиняться». Эта миссия, равно как и расследование, возложены, кажется, на Ш. Подобного же рода история произошла вчера на Нахимовском. Публика избила двух американцев, приняв их за англичан. Повод – приставание к дамам. Симпатии к союзникам, видимо, растут не по дням, а по часам.
Несмотря на все расшаркивания и реверансы казенных газет, армия и общество отлично понимают, что дальше платонических комплиментов все эти господа не идут, а за каждый доставленный, после упрашиваний и унижений, фунт угля, поношенный френч все равно рано или поздно придется платить втридорога. Бестактное поведение иностранных морских офицеров и матросов, скупающих за бесценок наши произведения искусства и драгоценности, вызывает кругом плохо скрываемое раздражение. О перемирии с Польшей пока ничего не известно.
Третья поездка (с 17 по 26 августа). Кубанский десант
Рассматривая выше краткую историю появления Каховского тет-де-пона, мы упомянули о том трагическом тришкином кафтане, какой представляла собой уже в середине лета обескровленная, понесшая серьезные потери армия. Постоянные нажимы противника заставляли без конца переворачивать этот кафтан, чтобы прикрыть, хотя бы кое-как, те или другие места с риском обнажавшегося фронта. Еще самые первые дни наступления, как отмечалось в записи моей от 25 мая, вырвали из боевого комплекта Добровольческого корпуса (позже – 1-й армии) свыше 2 процентов всех людей, причем погибло и выбыло из строя более половины кадрового командного состава. Начиная с этого времени, старые добровольческие полки находились в беспрестанных почти боях. Были части, отдыхавшие в резерве меньше недели, были не знавшие даже этого. Полки таяли с быстротой, не находившейся ни в какой пропорции с притоком мобилизованных внутри Крыма и в Северной Таврии. К началу июля месяца свыше 80 процентов боевого солдатского состава было пополнено из среды бывших пленных красноармейцев. Дрались они, правда, по отзывам очевидцев, отлично, но легко себе представить, насколько соответствовал такой способ пополнений идейной и правовой стороне дела.
Все это, как и полагалось, тщательно скрывалось. По «Великим Россиям» etc. выходило, что потери нес один противник, а у нас, как это описывается в старой французской эпиграмме (составленной на донесения Великого князя Николая Николаевича-старшего), у нас, после каждого боя, рождался еще «маленький казак» (petit kosak). Этот «маленький казак», эта обязательная, всенепременная прибыль, вместо неполагающегося убытка, преподносились неизменно казеннокоштной прессой населению Крыма. Так же точно информировалась и заграница. «Панических воплей» о страшных жертвах, которые несет героически армия, о долге тех, кто сочувствует армии пополнить эти жертвы, воплей, которыми наполнялись в нужные минуты советские газеты, в Крыму слышно не было. Да их и не могло быть: всякая попытка правдиво описать быт фронта пресекалась железной лапой цензуры, ряды которой сплошь почти состояли из анекдотических персонажей. Все должно было обстоять гладко и по принципу – «никаких происшествий не случалось».
А происшествия, полные неизбывного трагизма и самопожертвования, шли своим чередом. Ряды бойцов таяли и таяли. Увы, эта жуткая истина скрывалась в редких
