Книга воспоминаний - Игорь Дьяконов

На месте Фимы появился кроткий Исаак Моисеевич Смолянский, тоже наш университетский. Он поразил нас тем, как лирически вспоминал лучший год своей жизни — когда он работал санитаром в сумасшедшем доме, женился и там же получил комнатку и был счастлив — только изредка молодую среди ночи будили вопли пациентов. На свою беду Смолянский решил тут же похвастать перед Айно своим знанием финского языка, приобретенным от одного пациента-финна. К сожалению, тот финн твердил нечто не для дам, начинавшееся с «Дайте мне….» Айно шарахнулась.

На месте Клейнермана появился молодой статный красавец майор Лопатин, на месте Таси — его невеста Курдюмова. Уже после моего отбытия в Мурманске справлялась свадьба Лопатина и Курдюмовой. Ко всеобщему изумлению, деликатнейший, скромнейший Г. вдруг куда-то увел невесту и заперся с ней, и до утра жених бушевал. Думаю, что он был в большом подпитии, и что невесте ничего не грозило.

Эта была все та же проблема мужчин без женщин в армии[318] — проблема, которую немцы разрешали путем предоставления всем военнослужащим поочередно, независимо от чинов, отпуска домой через каждые 11 месяцев (отпуска прекратили лишь в последний год войны), а также путем создания солдатских публичных домов из девушек, собранных с оккупированных территорий. Заметим, что у немцев не было своих женщин — даже сестер — ни на фронте, ни даже в ближнем тылу.

За три года в Беломорске почти все штабные обзавелись так называемыми ППЖ: у Клейнсрмана была Тася, у Суомалайнена — Нина Петрова, у Розанова и у Шаллоева — разнообразные преданные подружки, у Самойлова — его зам. председателя Совета министров, у Фимы — законная жена, у Давида — законная жена. Никого не было у Батя, у Лоховица, у меня и у Гриши Бергельсона.

Сокращение ППЖ было в подражание общеизвестным ППД и ППШ, названиям автоматического оружия:»пистолет-пулемет Дегтярева» и «пистолет-пулемет Шпагина». ППЖ, конечно, означало — «полевая походная жена». Они еще шутя назывались «боевыми подругами». Возлюбленные генералов и командиров частей хотели, чтобы тс выражали им какое-то внимание, а в распоряжении тех были только пайки да ордена и медали. Дать своей своей ППЖ боевой орден было все-таки неудобно перед бойцами. Поэтому им давали медаль «За боевые заслуги» (а бойцам — «За отвагу»). Это было столь частое явление, что эту медаль стали называть «За половые услуги».

Но это все не главное, а главное то, что на самом деле положение девушек было невеселым, и ведь большинство из ППЖ воевало на фронте, и не хуже солдат; медсестры вылезали за ранеными на ничью землю, снайперы (если не оседали в штабах) выставлялись под пули, и немало из них сложили свои головы. Как поет Булат Окуджава:

Сапоги — ну куда от них денешься?

Да зеленые крылья погон.

Вы наплюйте на сплетников, девочки!

Мы сведем с ними счеты потом.

Пусть болтают, что верить вам не во что,

Что идете войной наугад

— До свидания, девочки! Девочки,

Постарайтесь вернуться назад!

Не надо женщинам быть в воюющей армии.

Среди прочих штабников, переведенных к нам с Волховского фронта, было и несколько газетчиков, в том числе и упоминавшийся выше Беляков, который, впрочем, не представлял собой ничего особенно интересного — высокий, смазливый брюнет, ухудшенный вариант Клейнермана. Более интересен был бы поэт Павел Шубин, если бы он хоть изредка не был под большим градусом. Он сочинил, между прочим, переложение известной тогда песни, ставшее «национальным гимном» Волховского фронта, которое и мы приняли:

Редко, друзья, нам встречаться приходится,

Но уж, когда довелось.

Вспомним, что было, и выпьем, как водится,

Как на Руси повелось.

Вспомним про тех, кто неделями долгими

В мокрых лежал блиндажах,

Дрался на Ладоге, дрался на Волхове,

Не отступил ни на шаг.

Вспомним про тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробирался болотами,

В горло вцепляясь врагу.

Пусть вместе с нами земля Ленинградская

Рядом сидит у стола:

Вспомним, как русская сила солдатская

Немцев за Тихвин гнала.

Будут в преданьях навеки прославлены –

Под пулеметной пургой

Наши штыки па высотах Синявина,

Наши полки подо Мгой.

Встанем и выпьем и чокнемся стоя мы

В память годов прожитых:

Выпьем за мужество павших героями,

Выпьем за встречу живых.

И мы вставали и пили. За чужое мужество, за тех, кто пал вместо нас. Вставали и пили и в 1944 году, и в 1954 году, и в 1964 году.

Наиболее приятными из новоприбывших в редакцию «В бой за Родину» были для меня супруги Рунины: длинный, носатый, добродушный Борис Михайлович Рунин, с узкими капитанскими погонами, и маленькая, удивительной красоты его жена Анна Дмитриевна Мельман, тоже в форме, но без погон — вольнонаемная.

В начале войны с ними случилась такая необыкновенная история: они оба пошли в армию добровольно, но, конечно, сразу же были разлучены: она сидела в газете Западного фронта, он был направлен в часть.[319] И вместе с одним из подразделений, как тогда часто водилось, попал в немецкое окружение.

Когда Анне Дмитриевне сообщили, что он пропал без вести, она лишилась дара речи — не в переносном, а в совершенно прямом смысле слова: она стала немой. Пила, ела, жила, слышала — а говорить не могла.

Такое состояние длилось долго. Рунин, правда, довольно скоро выбрался из окружения, но ему еще предстояло проходить проверку в СМЕРШе, как всем выходившим. Тогда, в 1941 г., большинство выходило из проверки благополучно — вот почему нам даже в голову не приходило, что все пленные, так радостно освобожденные в 1945 г., будут без разбора отправлены на Воркуту и Магадан, в концлагеря.

Рунин вернулся, и при виде его у жены вернулся голос. Оба они были необыкновенно приятные собеседники, и очень по мне: стихов они знали не меньше, чем Коваленков, ума у обоих было много и идей тоже, и люди они были глубоко порядочные.

V I I I

Не только люди сменились. Изменилась и обстановка на нашем Карельском фронте. Еще с весны 1943 г. прекратились бомбежки на железной дороге, прекратились бомбежки Мурманска, и уже мы бомбили, и очень сильно, немецкие портовые базы в Лиинахамари, Киркенесе, Вадсё, Вардё. Было ясно, что вскоре и у нас начнется наступление, которого мы так долго ждали: с лета 1943 г., после битвы на Курской дуге, наступал весь советский фронт. Ход войны повернулся в нашу пользу.

В июне 1944 г. началось общее наступление на Финляндию: Ленинградского фронта — через Свирь на Олонец и Петрозаводск, и нашей 32 армии — на Медвежьегорск и Петрозаводск, и 26-й — против немцев на Суомуссальми.