Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей - Александр Ливергант

Невозможно читать писателя неизвестного так же, как писателя именитого. Читая нового автора, мы отмечаем либо только ею достоинства, либо только его недостатки, и даже если видим и достоинства и недостатки, мы не в состоянии установить между ними связь. Когда же речь идет об именитом авторе, мы не получим удовольствие от его мастерства, не отметив и его слабые стороны. Больше того, именитого автора мы никогда не судим только с эстетических позиций. Помимо литературных достоинств его новая книга имеет для нас еще и исторический интерес, ибо это — поступок человека, который давно привлекает наше внимание. Для нас он не только поэт или прозаик; он вдобавок еще и действующее лицо в нашей биографии.

Поэт не может читать другого поэта, прозаик — другого прозаика, не сравнивая их произведения со своими. И вот что он при этом думает: «О Боже!», «Мой прапрадедушка!», «Мой дядя!», «Мой враг!», «Мой брат!», «Мой безмозглый брат!».

В литературе вульгарность предпочтительнее невыразительности подобно тому, как даже самый дешевый портвейн лучше сырой воды.

Хороший вкус — это, скорее, вопрос отбора, чем отказа, и когда хороший вкус вынужден от чего-то отказываться, то делает он это с сожалением, а не с удовольствием.

Удовольствие от чтения никак не назовешь надежным критическим советчиком, однако оно — наименее ненадежное.

От чтения ребенок хочет получать удовольствие, но одно удовольствие от другого он не отличает: для него нет разницы, например, между эстетическим удовольствием и удовольствием, которое получаешь чему-то учась или о чем-то мечтая. В отрочестве мы начинаем понимать, что есть разные виды удовольствий, причем некоторые нельзя получать одновременно, однако определить их самостоятельно мы не способны. Будь то гастрономический вкус или вкус литературный, подросток ищет наставника, чьему авторитету он готов поверить. Он ест или читает то, что ему рекомендует наставник, и, случается, ему приходится немного себя обманывать — делать вид, что маслины или «Война и мир» нравятся ему немного больше, чем на самом деле. Между двадцатью и сорока годами мы стремимся найти себя, понять, что мы собой представляем, выяснить разницу между случайными недостатками, избавиться от которых наш долг, и недостатками, так сказать, врожденными, присущими нашей природе, безнаказанно преодолеть которые мы не в силах. Мало кому из нас удается выяснить эту разницу, не совершая ошибок, не пытаясь стать человеком более всесторонним, чем это допустимо. Именно в этот период один писатель идет на поводу у другого писателя или же оказывается в плену какой-то идеологии. Если кто-то в возрасте от двадцати до сорока говорит, когда речь заходит о произведении искусства: «Я знаю, что мне нравится», он хочет этим сказать: «Собственного вкуса у меня нет, но я разделяю вкусы своего культурного круга». Если вам от двадцати до сорока, самым очевидным признаком истинного вкуса является неуверенность в том, есть он у вас или нет. После же сорока, если только к этому времени мы окончательно не утратили своей индивидуальности, удовольствие от чтения может вновь стать тем, чем оно было в детстве, — истинным советчиком того, что читать.

Хотя удовольствие от произведения искусства нельзя смешивать с другими удовольствиями, связано оно с ними уже хотя бы потому, что это наше удовольствие, а не чье-то еще. Все наши суждения, эстетические или моральные, какими бы объективными мы не пытались их изобразить, являются отчасти логическим обоснованием, а отчасти коррекцией наших субъективных желаний. Если вы пишете стихи или прозу, ваше представление о рае — ваше личное дело. Однако с того момента, как вы становитесь литературным критиком, вы должны, как честный человек, поделиться своими мыслями о рае с читателем, чтобы он понимал, что вы собой представляете. Привожу поэтому свои ответы на анкету, которую сам когда-то составил; хотелось бы, чтобы моему примеру последовали и другие критики.

РАЙ

ЛандшафтГористая местность вроде Апеннин, известняк, порода вулканическая, хотя бы один потухший вулкан. Морской берег изрезан, обрывист.

КлиматАнглийский.

ЭтносРазнообразный, как в Соединенных Штатах, с некоторым преобладанием нордического.

ЯзыкСмешанного состава, как английский, при этом флективный.

Меры длины и весаНестандартные и сложные. Не десятичные.

РелигияРимско-католическая — в ее легкомысленной средиземноморской разновидности. Много местных святых.

Население столицыКак в идеальном городе Платона — 5040 человек. Или немногим больше.

Форма правленияАбсолютная монархия. Монарх избирается пожизненно, жребием.

Природные ресурсыВетер, вода, торф, уголь. Никакой нефти.

Экономическая деятельностьДобыча свинца, угля. Химические заводы, деревообрабатывающие фабрики, овцеводство, овощеводство, тепличное садоводство.

ТранспортГужевой, а также узкоколейные железные дороги, баржи, воздушные шары. Никаких автомобилей и самолетов.

АрхитектураГосударственные здания — барокко; церковная архитектура — романская или византийская. Жилые дома — георгианский стиль или колониальный американский.

Мебель и домашняя утварьВикторианская, за вычетом кухни и ванной — кухня и ванная должны быть оборудованы по последнему слову техники.

ОдеждаПарижские моды 1830-х—1840-х годов.

Источники информацииСплетня. Журналы технические и научные, никаких газет.

СкульптураСтатуи знаменитых и уже скончавшихся поваров.

РазвлеченияРелигиозные процессии, духовой оркестр, опера, классический балет. Никакого кино, радио или телевидения.

Попытайся я записать имена всех поэтов и прозаиков, которым я благодарен за их книги, ибо знаю, что без них моя жизнь была бы беднее, — перечень растянулся бы на много страниц. Когда же я пытаюсь вспомнить всех критиков, к которым я испытываю благодарность, то насчитываю тридцать четыре имени. Из них двенадцать немцев и только два француза. Не означает ли это, что я пристрастен? Несомненно.

Причина того, что хорошие литературные критики встречаются реже, чем хорошие поэты или прозаики, кроется в природе человеческого эгоизма. Поэту или прозаику приходится учиться быть скромным перед лицом предмета изображения, который есть сама жизнь. Предмет же изображения критика, перед лицом которого ему приходится учиться быть скромным, — это не жизнь, а авторы, то бишь, человеческие особи, поэтому такой скромности добиться гораздо сложнее. Гораздо проще сказать: «Жизнь много сложнее, чем все, что я мог бы о ней написать», чем сказать: «Книга мистера А. важнее, чем все, что я мог бы о ней написать».

Есть люди, которые слишком умны, чтобы стать писателями, однако критиками они не становятся.

Писатели, прости Господи, бывают людьми довольно глупыми, однако они далеко не всегда так глупы, как кажется определенной категории критиков. Когда такой критик ругает какую-нибудь книгу, ему не приходит в голову, что ее автор мог угадать, что критик о нем скажет.

В чем состоит функция критика? На мой взгляд, он мог бы оказать мне одну или несколько услуг:

(1) Познакомить с авторами или произведениями, ранее мне неизвестными.

(2) Убедить меня, что я недооценивал какого-то автора или какую-то книгу, поскольку не читал ее с должным вниманием.

(3) Указать на связь между произведениями разных эпох и культур, которую сам я заметить не мог и не могу по недостатку знаний.

(4) Предложить «прочтение» книги, которое бы прояснило ее смысл.

(5) Пролить свет на «творческий процесс» автора.

(6) Пролить свет на связь искусства с жизнью, наукой, экономикой, этикой, религией, и т. д.

Первые три услуги предполагают образованность. Образованный человек — не тот, кто обладает обширными знаниями, а тот, чьи знания представляют ценность для других. Человека, знающего наизусть манхэттенский телефонный справочник, не назовешь образованным, ибо невозможно представить, чтобы у него появился ученик. Образованность — понятие временное, ибо предполагает связь между тем, кто знает больше, и тем, кто знает меньше. По отношению к читателю каждый рецензент является человеком лишь временно образованным, поскольку он прочел книгу, которую рецензирует, а читатель рецензии — нет. Хотя знания, которыми владеет критик, могут представлять ценность, сам он вовсе не обязательно эту ценность сознает; всегда возможна ситуация, при которой ученик, кому он передает свои знания, лучше представляет себе их ценность, чем он сам. В целом же, у образованного критика цитаты, которые он приводит, важнее, чем его собственные наблюдения.