Собрание сочинений - Карлос Кастанеда

Он опять сделал паузу, потер щеки и подвигал языком внутри рта, как бы ощупывая зубы.

— Я собираюсь рассказать тебе о тонале и нагвале, — сказал он наконец и пронзительно посмотрел на меня.

Мне впервые за время нашего знакомства довелось услышать от него эти два термина. Я смутно помнил их из антропологической литературы о культах Центральной Мексики. Я знал, что «тональ» (произносится как тох-на'хл) был своего рода охранительным духом, обычно животным, которого ребенок получал при рождении и с которым он был связан глубокими узами до конца своей жизни.

«Нагваль» (произносится как на-хуа'хл) — название, дававшееся или животному, в которое маг мог превращаться, или тому магу, который практиковал такие превращения.

— Это мой тональ, — сказал дон Хуан, потерев руками грудь.

— Твой костюм?

— Нет, моя личность.

Он похлопал себя по груди, по ногам и по ребрам.

— Мой тональ — все это.

Он объяснил, что каждое человеческое существо имеет две стороны, две отдельных сущности, две противоположности, начинающие функционировать в момент рождения. Одна называется «тональ», другая — «нагваль». Я рассказал ему о мнении антропологов об этих двух понятиях.

Он позволил мне говорить, не перебивая.

— Ну, все, что ты о них знаешь или думаешь, — сплошная ерунда, — сказал он наконец. — Я могу заявить это с полной уверенностью, потому что ты ни в коем случае не мог знать того, что скажу о тонале и нагвале я. Дураку ясно, что ты ничего об этом не знаешь: для того чтобы познакомиться с этим, следует быть магом. А ты — не маг. Ты мог поговорить об этом с другим магом, но этого не было. Поэтому отбрось то, что ты слышал об этом раньше, потому что это никому не нужно.

— Это было только замечание, — сказал я.

Он комически поднял брови.

— Сейчас твои замечания неуместны, — сказал он. — На этот раз мне нужно твое нераздельное внимание. Я собираюсь познакомить тебя с тоналем и нагвалем. У магов к этому знанию интерес особый и уникальный. Я бы сказал, что тональ и нагваль находятся исключительно в сфере людей знания. Для тебя это пока та заслонка, которая закрывает все то, чему я тебя обучал. Поэтому я и ждал до сих пор, чтобы рассказать тебе о них.

Тональ — это не животное, которое охраняет человека. Я бы сказал, пожалуй, что это хранитель, который может быть представлен и как животное, но это не главное.

Он улыбнулся и подмигнул мне.

— Теперь я использую твои собственные слова, — сказал он, — тональ — это социальное лицо.

Он засмеялся и подмигнул мне.

— Тональ является по праву защитником, хранителем. Хранителем, который чаще всего превращается в охранника.

Я схватился за блокнот. Он засмеялся и передразнил мои нервные движения.

— Тональ — это организатор мира, — продолжал он. — Может быть, лучше всего его огромную работу было бы определить так: на его плечах покоится задача создания мирового порядка из хаоса. Не будет преувеличением сказать, что все, что мы знаем и делаем как люди, — работа тоналя. Так говорят маги.

В данный момент, например, все, что участвует в твоей попытке найти смысл в нашем разговоре, является тоналем. Без него были бы только бессмысленные звуки и гримасы, и из моих слов ты не понял бы ничего.

Скажу далее, тональ — это хранитель, который охраняет нечто бесценное — само наше существование. Поэтому врожденными качествами тоналя является консерватизм и ревнивость относительно своих действий. А поскольку его деяния являются самой что ни на есть важнейшей частью нашей жизни, то не удивительно, что он постепенно в каждом из нас превращался из хранителя в охранника.

Он остановился и спросил, понял ли я. Я машинально кивнул головой, и он недоверчиво улыбнулся.

— Хранитель мыслит широко и все понимает, — объяснил он. — Но охранник — бдительный, косный и, чаще всего, деспот. Следовательно, тональ во всех нас превратился в мелочного и деспотичного охранника, тогда как он должен быть широко мыслящим хранителем.

Я явно не улавливал нити его объяснения. Хотя я расслышал и записал каждое слово, но мне мешал какой-то мой собственный, непрерывный и запутанный внутренний диалог.

— Мне очень трудно следить за тобой, — пожаловался я.

— Если бы ты не цеплялся за разговоры с самим собой, то у тебя не было бы этих трудностей, — отрезал он.

Я начал долго и нудно объяснять что-то в свою защиту, но в конце концов спохватился и извинился за свою привычку постоянно оправдываться. Он улыбнулся и жестом дал понять, что совсем не сердится.

— Тональ — это все, что мы есть, — продолжал он. — Назови его! Все, для чего у нас есть слово, — это тональ. А поскольку тональ и есть его собственные деяния, то в его сферу попадает все.

Я напомнил ему, что он сказал, будто бы «тональ» является «социальным лицом». Этим термином в разговорах с ним пользовался я сам, чтобы определить человека как конечный результат процесса социализации. Я указал, что если «тональ» был продуктом этого явления, то он не может быть «всем», потому что мир вокруг нас не является результатом социальных процессов.

Дон Хуан возразил, что мой аргумент не имеет никаких оснований, ведь он уже говорил мне, что никакого мира в широком смысле не существует, а есть только описание мира, которое мы научились визуализировать и принимать как само собой разумеющееся.

— Тональ — это все, что мы знаем, — сказал он. — Я думаю, что это само по себе уже достаточная причина, чтобы считать тональ могущественной вещью.

Он на секунду остановился, как будто ожидая вопросов или замечаний, но у меня их не было. Но я почему-то чувствовал себя обязанным задать вопрос и пытался сформулировать подходящий. Мне это не удалось. После всех предупреждений, которыми он начал наш разговор, мне как-то не хотелось задавать вопросы. Меня охватило непонятное оцепенение, и я был не в силах сосредоточиться и привести в порядок свои мысли. Фактически, я чувствовал и знал без тени сомнения, что не способен думать, но знал это не разумом, если только такое возможно.

Я взглянул на дона Хуана. Он смотрел на среднюю часть моего тела. Но вот