Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Семь!
Но потом что-то сорвалось в ней. Какая-то нить, крепко и прочно стягивающая все чувства, лопнула, не выдержав натяжения. К горлу подкатился тугой ком, мешающий ровно и глубоко дышать, ноги перестали слушаться, сделались словно ватные, руки предательски задрожали. Мечи показались неподъемно тяжелыми, норовили выскользнуть из вспотевших ладоней. В груди и животе противно заныло. Олга отбросила один клинок и принялась защищаться, неловко отмахиваясь от разъяренных псов. Даже осознавая смертельный исход такой слабости, Змея не могла побороть отчаяния и ужаса перед творящимся действом. Оттесняемая к утесу, она почувствовала, что если еще хоть немного крови обагрит стальной клинок, ее стошнит. Нет, она не умела убивать! Она не хотела этого делать! Они бы изнасиловали тебя и все равно прикончили, — холодно внушал разум, еще теплившийся где-то в черной, вязкой глубине безумия. Змея задыхалась. Да, она понимала это, прекрасно понимала. Но неведомая сила, заполнившая ее до краев и грозившая разорвать тело, не находя себе выхода, причиняла ужасную, ни с чем несравнимую муку.
Олга отмахнулась от очередного лезвия, промелькнувшего перед самыми глазами, и почувствовала долгожданное облегчение. Боль хлынула наружу вместе с потоком крови из страшной раны на плече. Рука повисла плетью, выпуская из мокрых пальцев рукоять меча. В следующее мгновение три болта пригвоздили к скале ее сползающее на землю непослушное тело.
Сквозь жирное пульсирующее марево Змея видела, как приближается к ней один из Ловчих, как заносит тяжелый боевой топор, и, покачнувшись, валится на бок. За его широкой спиной вырастает плоская тень с черными точками глаз на белом лице.
Смерть!
Миг, и тень уже кружится среди людей, овеваемая серебристо-стальным шлейфом, и Ловчие — кто с остервенением, кто с опаской — вплетают свои умелые движения в бешеный ритм, поддаваясь неукротимой власти кровавого пляса, и падают один за другим, бездыханные, кропя землю багровой росою.
Змея смотрела в гущу вертящихся тел и молила Творца ниспослать ей спасительное забытье, лишь бы не видеть этого ужаса, не слышать скрежета металла, хруста разрубаемой плоти, криков и ругани дерущихся. Но кто-то не желал отпускать измученное сознание, будто приказывая: “Смотри! Смотри и помни! И сходи с ума от воспоминаний!” И Олга даже сквозь веки видела схватку обреченных со Смертью, и непонятная могучая Сила раз за разом накатывала на нее, обдавая удушливой, горячей волной, обжигала сжавшегося в чреве и плачущего от боли духа.
Танец оборвался внезапно. Тень на мгновение замерла среди бездыханных тел, и, покачиваясь, медленно двинулась к Олге, постепенно обретая четкие очертания и объем.
Лис, сбросив черную кожанку, присел рядом со Змеей, внимательно осматривая ее искромсанное тело.
— Я же говорил, что они придут, — произнес он, утирая лицо рукавом. Олга с ужасом наблюдала, как затягиваются глубокие раны на его шее и висках, как за секунды рассасываются ребристые шрамы, как пульсирует вокруг его тела густое смердящее облако Силы.
Нелюдь протянул к ней ладонь, охваченную жаром, и Змея дернулась прочь, выставляя вперед целую руку и хрипя:
— Нет, не трогай меня!! Ты… ты грязный!
Он наклонил к ней голову, вслушиваясь, но Олга оттолкнула его прочь, оставляя на бледном лице кровавый отпечаток ладони.
— Уйди… уйди, нелюдь!
Он вздрогнул, сжав губы, и с силой дернул болт, торчащий меж ребер. Кровь хлынула горлом, переполнив пробитое легкое, и Олгу поглотило долгожданное забвение.
* * *
Велидар давно собирался съездить в Кимчанский монастырь, что на Суровом озере, навестить наставника Гунария, да привезти ему пару новых рецептур и гербарий для книги “о ядовитых растениях и их полезном применении в медицинской практике”. Брат Гунарий, будучи учителем и приемным отцом Велидара, в глазах последнего являлся образцом для подражания и преклонения. А мудрость и знания, которые хранила убеленная сединами голова медика, астронома, историка и алхимика в одном лице, заслужили уважения и почтения у самого Великого Князя Владимира. Велидар уже четыре с половиной года не видел учителя, и виной тому была отнюдь не лень или нежелание сплавляться по бурной Жиле. Просто красавица-жена, черноглазая Смеяна, родившая сразу после свадьбы одного за другим двух крепеньких сыновей, никак не желала надолго отпускать от себя мужа. По крайней мере, пока малыши не подрастут. К тому же Велидар хотел свезти мальчиков на смотрины к пусть и не родному по крови, но все-таки деду. Гунарий же, узнав о появлении внуков, очень радовался и выказал огромное желание поглядеть на детей приемного сына и одного из лучших своих учеников.
В начале квитня18, вместе с паводком с гор к Закрому подошла вереница плотов, везущая из Толмани товар на большую весеннюю ярмарку в Истарь и Надар. Сговорившись с купцами, Велидар вместе с женой и сыновьями погрузился на один из плотов, где обосновался торговый люд, наемники, да батраки из крестьян, подавшиеся в город на заработок.
Берега медленно проплывали мимо, то нависая над мутной водою глинистым обрывом, усыпанным ласточкиными норами, то сгущаясь неприступным темным бором, выступающим могучими стволами к самой кромке, то светились редколесьем с зеленеющими проплешинами полян. Связанные из крепких сосновых бревен плоты напоминали плавучие острова, густо усеянные шатрами и натянутыми от дождя пологами, между которыми прогуливался, переговариваясь, скучающий без дела народ. Неудивительно, что о йоке, примостившемся под телегой у края плота, лекарь узнал этим же вечером, ужиная у костра, от золотодобытчика из Привольжского края. Словоохотливый рудокоп рассказал так же, что йок везет с собой какую-то девицу, по слухам, красоты невиданной, которая ночью так жутко кричит, что у честных людей волосы на загривках шевелятся.
— Видимо, проклятый душегуб припас ее на потом, чтобы девственное сердце выесть, коли голод замучит, — сверкая соловыми глазами, рассуждал он, размашисто жестикулируя увесистой, почти уж полой чаркой браги. — А, может, потому и воет она, что он ее ночью того… кушает понемногу.
— Врешь ты все, — грубо оборвал его рыжебородый наемник, молча хлебавший горячую похлебку, — он над этой девкой как лист
