Горькая полынь. История одной картины - Сергей Гомонов

— Почему они никак не остановятся? — едва слышно шептала она. — Что у них на уме?

Этне уже не чувствовала Взгляд, сопровождавший их на всем пути. Он следовал за отрядом из-за кустов и древесных стволов, почти не отставая и никогда не обгоняя.

Но небольшой рыжий лис меж тем продолжал неспешно трусить по своим звериным тропкам и держать человеческую стаю с наветренной стороны от себя, как всегда поступал на охоте. Чем глубже становились сумерки, тем ярче взблескивали два изумрудных огонька в прорехах молодой листвы кустарников, однако воняющие железом, дымом и застарелым потом люди того не замечали. Они упорно брели к своей неведомой цели.

Когда над болотами выкатилась полная луна и тоской обдала звериное сердце, отряд остановился, и лис начал копать землю неподалеку от кривого, разбитого молнией дуба. Высоко задрав хвост, он вертелся вокруг расширявшейся ямки. Наконец зверь наткнулся на корень и услышал тихий шепот. Глаза полыхнули зеленым, пасть разъехалась мелкозубой улыбкой. Тень на перекрученном стволе дуба начала распрямляться, и вытянутая лапа вдруг обрела очертания мужской руки, сделавшей небрежный взмах в сторону остановившихся на ночлег людей…

…Уснули все, кроме сброшенных в яму пленных и предателя, которому велели накормить соотечественников перед последним завтрашним переходом. И хотя он знал, что пленники истощены до беспамятства, инстинкт подсказывал ему быть с ними осторожнее — в свое время он сполна насмотрелся на возможности хранителей священных рощ. Вздрагивая от каждого щелчка ветки, шелеста потревоженной ветром листвы, уханья затеявших перекличку филинов и трубного, потустороннего перегуда выпей над исходящими кваканьем топями, ицен поднял с пепла остывающий котел. Он шел крадучись и озираясь по сторонам, но все равно его застали врасплох. Человеческая тень отделилась от гряды черных камней, устремляя к нему бесшумные шаги. Перебежчику со страха даже почудилось, что на голове этой тени то ли голые ветви дерева, то ли оленьи рога, отчего первым делом пришла мысль о божестве, что воплотилось в бренном мире накануне весеннего праздника. Но когда неизвестный, раздвинув еловые лапы, вышел на полянку, он оказался обычным человеком, вот только держался так, чтобы луна светила ему в спину, позволяя разглядеть лишь темный силуэт. Несомненно, это был мужчина в каком-то длиннополом затейливом одеянии, стоячий ворот которого поддерживал свободно ниспадавшие волосы, плащ его был оторочен мехом, а за плечом виднелся огромный лук.

— Кинир, — тихо обратился незнакомец к ицену, и тот окаменел с котлом в руке, — они ведь бросили туда пыльцу омелы, верно?

— Д-да, господин.

— Ты знаешь, для чего?

— Чтобы потом это походило на жертвоприношение со стороны наших жрецов.

Выпь загудела опять, и где-то вдали откликом ей взвыла свора.

— Собаки? Откуда здесь собаки?

— Это мои спутники, — разглядывая ногти на левой руке, спокойно ответил мужчина, — они не должны тебя интересовать. Поставь котел на кочку и отойди вон туда.

Когда Кинир выполнил его приказ, в правой руке неизвестного возникло что-то непонятное, похожее на крупный корень. Стоило ему стиснуть кулак, корешок стал ссыпаться в котел, а над болотами поднялся такой пронзительный визг, что, зажав уши, предатель грянулся ниц и очнулся лишь тогда, когда мужчина снова подошел к нему и заговорил бесстрастным голосом:

— А теперь ты все забудешь и отнесешь пищу по назначению. Ты понял меня, Кинир?

Ицен медленно кивнул. Незнакомец плавным и быстрым движением отступил за камень, и тень его, укоротившись вдруг, мгновенно растворилась во мраке…

…Невзирая на изнеможение, уснуть продрогшие от ночной сырости пленники не могли. От земли и камней в их яме сквозило липким могильным холодом, и даже прижавшись друг к другу, они так и не согрелись.

— Помнишь тот Белтейн, когда мальчишки опрокинули праздничную ель? — шепнул Дайре, не попадая зуб на зуб.

Ему хотелось уйти от смятенных мыслей, навеваемых лихорадкой, и еще хоть на несколько часов удержать сознание неискаженным. Этне едва заметно кивнула в ответ:

— Ты учил Тэю играть на своей дудке…

— А ты так и не закончила историю Рианнон и ее похищенного сына… Расскажи мне ее сейчас.

— Ты шутишь или бредишь? — мелко дрожа, печально спросила девушка.

— Ни то, ни другое. Может быть, тогда мы сможем подремать?

Где-то взвыли не то собаки, не то волки.

Этне наугад протянула руку, нащупала ладонью его лицо и нежно погладила щеку, за время их путешествия изрядно заросшую бородой. Днем их глаза были слепы из-за повязок, сейчас им не давала увидеть друг друга кромешная тьма на дне сырой ямы. Дайре обнял ее покрепче, и она шепнула ему на ухо:

— Хорошо…

Тут сверху началась какая-то возня. На фоне сиво-черного неба возникла человеческая голова.

— Эй! Кимры[15]! — окликнула их голова и заговорила на родном наречии острова Инис Мон. — Я спущу вам котел, но ешьте поскорей, мне не велено вас кормить!

Ицен стал спускать к ним на веревке большой и увесистый предмет. В котле оказались какие-то вяленые фрукты и зерна, вкуса которых пленники почти не почувствовали из-за начинающейся простуды. Этне высыпала их себе на подол, а Дайре сказал ждущему наверху мужчине, что тот может поднимать котел обратно. Как ни странно, пища подействовала благотворно: свербящая боль в зеве смягчилась и пропала, стучащая боль в висках стихла, в теле появились силы. И тогда Этне продолжила свой рассказ о правителе Пуйле, его жене Рианнон и их неназванном сыне, которого похитило из колыбели неизвестное чудовище прямо в ночь его рождения.

— Кобыла Тейрниона Торифа Флианта обычно жеребилась в последнюю ночь серединного месяца весны, на Белтейн. Но все ее жеребята таинственным образом исчезали, и Тейрнион оказался на грани разорения…

…Так было и на сей раз: едва новорожденный жеребчик обсох и вскочил на резвые ножки, кругом поднялся запредельный шум, а в окно конюшни просунулась когтистая лапа, чтобы схватить малыша. Однако Тейрнион теперь был начеку и во всеоружии, да еще и обозлен как целый выводок римских фурий, а потому он, ни на мгновение не заколебавшись, рубанул по руке своей спатхой. Неведомый вор оглушительно заверещал, а отрубленная рука упала рядом с жеребенком и тут же скукожилась, обращаясь в древесный корень.

Зажимая уши ладонями, Тейрнион все же вывалился в горячке боя и преследования на улицу и едва не налетел на стоявшего у дверей конюшни человека. Незнакомец был обращен спиной к полной луне, и все, что различил хозяин конюшни, это слабое зеленоватое свечение на месте, где у людей обычно располагаются глаза, высокий воротник мантии, длинный, волочащийся по земле плащ с меховой оторочкой и большой охотничий лук за плечами. Скуля и жалуясь, за его ногами прятался громадный черный червяк, и от окна конюшни к ним по земле и траве тянулись ярко-серебристые пятна странной жидкости.

— А не забыл ли ты запереть двери? — спокойно поинтересовался странный гость.

— О! И правда! — хлопнув себя по лбу, Тейрнион дернулся было к конюшне, но опомнился и повернул обратно. — Что же это такое вы творите, господин?!

В голосе незнакомца, по-прежнему вкрадчивом, прозвучала укоризна:

— Делаю меньшее зло, дабы отвести глаза злу большему. А ты на мою бедную собаку с мечом, Флиант, нет в тебе ничего святого… Вернись, запри двери и прими то, что должно.

Ничего более не сказав, он развернулся, взмахнув полой плаща, и растворился в зыбких тенях, рожденных полной луною, словно и не было здесь никого. Тейрнион же услышал доносящийся из конюшни крик младенца, да такой громкий, что в доме проснулась и выскочила на порог жена. Супруги бросились внутрь и с изумлением увидели, что рядом с кобылой и ее уцелевшим златогривым жеребенком в яслях лежит завернутый в синий шелковый плащ златовласый младенец невиданной красы.

— Это то, что он велел принять как должное… — пробормотал Тейрнион.

— Кто?

— Т-с-с-с! Он не назвался мне сам, значит, произносить его имя нельзя! Подумай лучше над именем для этого малыша!

Жена Тейрниона подумала и сказала:

— Волосы на голове его цвета чистого золота, так давай назовем его Гориваллтом Эурином, а жеребенка отдадим ему, когда они оба подрастут.

На том и порешили. Мальчик рос необычайно быстро, и через семь лет выглядел уже как взрослый юноша. Тогда до Флиантов и дошли слухи о беде, случившейся с Рианнон. Поскольку Тейрнион в былые времена служил у короля Пуйла, то ему было нетрудно заметить все более явное внешнее сходство приемного сына с правителем Диведа. Сопоставив даты, он поделился своими мыслями с женой, и тогда супруги решили отправиться ко двору Пуйла в Арберте, все рассказать ему и отдать мальчика его настоящим родителям. Так они и сделали, но до поры ничего не стали говорить самому синеокому Гори. Немного удивившись их внезапному желанию отправиться в путешествие, сын Рианнон взнуздал и оседлал своего златогривого жеребчика, с которым они родились в одну ночь, помог отцу запрячь лошадей в повозку, и так, втроем, поехали они в Арберт.