Любовь как сладкий полусон - Олег Владимирович Фурашов

– Юрочка, ты не возражаешь, если мы посекретничаем? – спросила у него мама.

– Ноу проблем! – ответил ей сын.

И Кондрашов, сняв верхнюю одежду, удалился в ребячью комнату. Оттуда он, вопреки собственным убеждениям, поневоле прислушивался к обрывкам диалога, глухо доносившегося через стену. Но ему не удалось что-либо разобрать.

Вскоре Лидия Николаевна из кухни прошла в гостиную, достала из шифоньера бельё, а затем из прихожей крикнула сыну: «Юра, мы скоро будем. Не теряй нас». Кондрашов услышал, как хлопнула входная дверь, и заскрипели ступеньки крылечка.

Юноша выключил электрический свет в комнате мальчиков и прильнул к окну. В темноте двора наблюдатель различил два женских силуэта, скрывшихся в предбаннике.

По ступенькам крыльца вновь забарабанили чьи-то ноги. По дробному и чёткому стуку Кондрашов опознал младшего брата. Так и есть, то оказался Венька. Братишка примчался с мороза запыхавшийся и румяный, держа при себе две литровые банки с вареньем.

– Откуда, дружище? – с мальчишеской подковыркой встретил его старший.

– Из лесу, вестимо, – степенно отвечал Вениамин, демонстрируя, что с русской литературной классикой он на короткой ноге. – Да в погреб лазил. Мама за вареньем из малины и черноплодной рябины посылала.

– Зачем?

– Стеллу угостить.

– Ты что, её знаешь?

– Ага. Мама познакомила. Клёвая барышня! Они давно сидят. Чё-то шушукались.

– О чём?

– Да разве ж у женщин выведаешь! – снисходительно и поучительно растолковал брату Венька. – Они ж хитрые. В твоём возрасте пора бы уж знать. Ладно, пойду уроки учить.

– Иди, – проворчал старший брат.

Кондрашов умылся, наскоро перекусил и взял книжку. Не читалось. Подспудно он прислушивался к тому, когда же опять раздадутся шаги, возвещающие о возвращении женщин. Понемногу от домашнего уюта его разморило, и он не заметил, как задремал.

Вернул бодрость духа оплошавшему молодцу, возможно, уже не первый возглас Лидии Николаевны: «Юра, хватит уж спать. Ты, разве, не пойдёшь провожать нашу гостью?» И из гостиной раздался звонкий и дружный женский смех. Юноша вскочил с кровати и, протирая глаза, бросился туда. Его мама и Стелла сидели на диване за большим столом и, по-видимому, только что закончили чаепитие и просмотр семейного альбома Кондрашовых.

– Сами избегаете меня, точно Кулау Прокажённого, – укорил он женщин.

– Не смертельно, – успокоила его мама. – Сейчас проводишь нашу гостью, вот и наговоритесь вволю. Но наперёд, перед выходом на мороз, давай-ка, наденем на Стеллу старый дедушкин тулуп. А то, не ровён час, её после бани да крепкого чая на ветру прохватит.

Они втроём прошли в прихожую. Там хозяева совместными усилиями одели девушку, натянув поверх её пальто просторную шубу покойного дедушки, отчего та стала слегка напоминать саму себя при поездке в Конино. Кондрашов тоже оделся и взял пакет с гостинцами.

– До свиданья, Лидия Николаевна! – благодарно произнесла Стелла при расставании. – Громадное вам спасибо! Я словно заново родилась.

– Будь здорова, милая! – сердечно ответила ей хозяйка.

– Прощевайте, Лидия Николаевна! При оказии тоже заезжайте к нам в Магадан, – «прикололся» её ироничный отпрыск, нахлобучивая шапку. – Пишите письма.

8

На улице Юрий, оставшись с девушкой тет-а-тет, не мешкая, осведомился:

– Как самочувствие?

– За-ме-ча-тель-но! – с расстановкой проговорила студентка и с

наслаждением вдохнула морозный воздух. – Сразу отпустило. Да я что…Ты-то как? Вон твой глазик как заплыл, бедненький! Мариша мне рассказала, как вся контора гудела, обсуждая твоё заступничество. Спасибо! И за фрукты – тоже. Ты, Юра, такой отчаянный…Я даже за тебя боюсь!

– Чепуха! – по-мужски бравируя, отвечал тот ей. – Кое с кем я ещё не поквитался…

– А вот этого, Юра, не надо, – забеспокоившись, перебила его Кораблёва. – Что было, то прошло. И об этом тебя прошу и я, и Лидия Николаевна.

– Да ладно, ладно, – ответил паренёк, меняя тематику. – Что это вас с мамой в неурочный час в баню понесло?

– Ишь, какой хитренький! – нараспев произнесла Стелла. – Хм…Вообще-то, мужчинам нельзя доверять наши дамские секреты. Но тебе, моему отважному рыцарю, так и быть, открою тайну. Только дай слово, что будешь нем, как рыба, а то наши женские уловки не пойдут впрок. Даёшь?

– Ох уж эти женщины! – умудрённым старцем глубокомысленно изрёк Кондрашов. – Конечно, даю слово. Могила!

– Ну, слушай, – удовлетворённо проговорила практикантка. – Сегодня в обед к нам, в хижину дяди Толи, приходила твоя мама. Мы с ней познакомились…Раньше-то только мимоходом виделись. И договорились про баню: порчу снимать. Уж очень она настаивала. Сказала, что её подготовили…м-м-м…осведомлённые люди.

– Ни чё се! – позаимствовал Юрий восклицание из лексикона Кропотова.

– Пришли мы в баню, – изменилась в лице девушка, мысленно повторно окунаясь в парную среду. – Естественно, разделись. Лидия Николаевна выключила электричество и зажгла свечу. Стала близ меня её проносить: снизу вверх, снизу вверх…От ступней и до головы. И что характерно, свеча трижды гасла! Представляешь? В бане – ни дуновения, а пламя гаснет! Вначале я про себя дурачилась: глупости же. А тут перепугалась до мурашек по коже. Вокруг пекло, а меня морозит. Да, чуть не упустила…Твоя мама свечку поднимает, а сама по бумажке молитву читает: «Отче наш, сущий на небесах…» Ну и так далее. Так вот, первый раз она свечу до колен подняла, а та возьми и погасни! Представляешь? Вторично – до пояса. И снова то же самое! В третьей попытке – до плеч. И опять темнота. Лишь с четвёртого раза получилось от начала до конца. И не поверишь – лихорадка как сгинула!

Молитву Лидия Николаевна прочитала, – припоминающее взглянула Стелла на звёздное небо, – и говорит, что надо париться. Залезли мы с ней на этот…на верхний…

– …полок, – подсказал ей спутник.

– Да, на верхний полок, – приняла рассказчица подсказку. – Меня твоя мама как начала веником охаживать…Ужас! Думала, что растаю, как Снегурочка из твоего стихотворения. Я и запищала: «Ой, не могу!» А Лидия Николаевна меня надоумила: «Так ты слезай на нижний полок». Я и пересела. И тут она, хитренькая, сверху неожиданно холодной водой из ведра как окатит! Оказывается, так надо было. А брызги на лампочку попали…Свет-то мы к тому времени включили…А лампочка возьми и перегори…Темнотища полнющая, вода холоднющая, я орущая! Представляешь? Словом, я как запищу, да с нижней лавочки на верхнюю к ней ка-а-а-ак запрыгну! Она тоже перепугалась, да тоже ка-а-а-ак закричит, да ка-а-а-ак подпрыгнет…И головой об потолок! Представляешь? Обе сидим и орём! Картина – умора. Кто со стороны увидел бы, то решил бы, что парятся две сумасшедшие из психбольницы!

И Стелла заразительно засмеялась, рассыпая мелодичными росинками отголоски своего веселья в зимней тишине. Кондрашов захохотал вместе с ней, вообразив банную суматоху. А когда они угомонились, полюбопытствовал:

– Значит, подействовала процедура?

– Вообрази себе, – приостановила движение в сторону избушки Кораблёва, – я преобразилась. Не могу утверждать, что именно подействовало, но сейчас у меня голова светлая-светлая. А до того лежу себе одна-одинёшенька в хижине дяди Толи и тоскую: «…и никто не узнает, где