Богач, бедняк - Ирвин Шоу

Ему хотелось пойти к госпиталю и там сыграть серенаду для сестры и раненых, но слишком далеко. Помахав на прощание матери, он повел свой парад дальше к центру города, играя на трубе «Була-Була», популярную песенку йельских студентов. Может, на следующий год, после окончания школы, он поедет поступать в Йель. Сегодня все места доступны, абсолютно все.

Рудольф совсем не хотел этого, нужно честно признаться, но вдруг он очутился на улице, на которой жила мисс Лено. Как часто приходилось ему стоять напротив, на той стороне улицы, в тени деревьев, напряженно вглядываться в освещенное окно на втором этаже дома, ее окно. Там сейчас горел свет.

Он остановился посередине улицы, посмотрел вверх, на окно. Узкая улочка со скромными двухэтажными, на одну семью, домиками и крошечными лужайками была запружена толпой. Как ему сейчас было жаль мисс Лено, ведь она одна, так далеко от родного дома, вероятно, с горечью вспоминает о своих друзьях и родственниках, которые заполнили сейчас все парижские улицы. Как ему хотелось загладить свою вину перед ней, продемонстрировать, что он ее прощает, показать, что в душе у него такие глубины, о которых она и не подозревает, что он не грязный маленький мальчишка, специализирующийся на порнографической живописи, а его отец-немец — не любитель крепкого, бранного словца.

Он поднес трубу к губам и заиграл «Марсельезу». Зазвучала эта сложная, торжественная мелодия; поплыли картины кровавых сражений. Мальчики и девочки хором затянули этот революционный гимн Франции об отчаянии и героизме, затянули без слов, потому что они их не знали. Боже, подумал Рудольф, ни одна учительница в Порт-Филипе никогда ничего подобного не слыхала перед своим домом. Он сыграл всю мелодию гимна до конца, но мисс Лено так и не выглянула в окно. Белокурая девочка с косичками вышла из соседнего дома, подошла к Рудольфу и стала слушать, как он играет, надувая щеки. Рудольф начал снова, но теперь он исполнял виртуозное соло, меняя ритм, импровизируя, то громче, то тише, то вкрадчиво, то нахально. Наконец, заветное окошко открылось. В нем он увидел мисс Лено в домашнем халате. Она посмотрела вниз, на улицу. Он не мог разглядеть выражения на ее лице. Рудольф сделал шаг вперед, чтобы его поярче освещал свет от уличного фонаря, и он, направив свою трубу прямо на учительницу, дул в нее что было сил, заиграл громко и звонко. Мисс Лено, конечно, не могла не узнать его. Она, немного послушав его игру, резко захлопнула окно и опустила ставни.

Французская шлюха, подумал он и закончил исполнение «Марсельезы» на насмешнически фальшивой ноте. Оторвал мундштук от губ. Девочка из соседнего дома все не отходила от него. Вдруг она обняла его своими ручками и поцеловала. Все мальчишки и девчонки громко завопили, и пушка громко выстрелила. Какой восхитительный поцелуй! — подумал он. Ну, теперь он знает адрес девушки. Снова поднеся к губам трубу, он заиграл «Не дразните тигра!» и, раскачиваясь в такт мелодии, пошел вниз по улице. За ним устремилась громадная, кружащаяся словно в водовороте, подвижная толпа. Все они шли к центральной улице…

Победа! Победа повсюду.

Мэри Джордах закурила очередную сигарету. Ну вот, одна, в пустом доме, Она плотно закрыла все окна, чтобы заглушить любой шум, доносившийся с улицы: радостные вопли, треск фейерверка, обрывки музыки. Ей-то что праздновать? Что отмечать? В эту ночь мужья возвращались к женам, дети — к родителям, друзья посещали друзей, на всех углах обнимались даже совсем незнакомые люди. Но никто не повернулся к ней, никто не заключил в объятия.

Мэри пошла в комнату дочери, включила свет. Там было очень чисто: ни соринки, простыни на кровати без складок, будто только что выглаженные, надраенная до блеска бронзовая лампа для чтения, ярко окрашенный ночной столик с набором баночек, флакончиков, разных инструментов для наведения красоты. Вот все ее ухищрения, требуемые профессией! — с горечью подумала Мэри Джордах.

Она подошла к небольшой книжной полке из красного дерева. Все книжки аккуратно расставлены по местам, в определенном порядке. Вытащила пухлый том сочинений Шекспира и раскрыла его на том месте, где между страницами «Макбета» лежал конверт. Внимательно его осмотрела.

Деньги все еще лежали там, на месте. Ее дочь даже не удосужилась перепрятать их, хотя знала, что ей известно о их местонахождении. Она взяла конверт, захлопнула Шекспира и небрежно засунула книгу на прежнее место на полке. Вытащила другую, наугад. Это оказалась антология английской поэзии, которой Гретхен пользовалась, когда в прошлом году заканчивала школу. Вот изысканная пища для ее изощренного ума. Раскрыв томик, она положила конверт с деньгами между страницами. Если бы отец нечаянно обнаружил восемьсот долларов в доме, ей их больше никогда бы не найти, сколько бы ни шарила по своим полкам.

Несколько строк привлекли ее внимание на открытой странице:

Бейтесь, бейтесь, бейтесь,Волны, о серые скалы,Вейтесь, вейтесь, вейтесь,Думы, в главе усталой.

Как прекрасно сказано. Просто чудесно…

Она поставила книгу на место. И даже не подумала выключить свет, выходя из спальни дочери.

Мэри пошла на кухню. Кастрюльки, тарелки, которыми она пользовалась, чтобы приготовить себе обед и потом съесть его в одиночестве, в раковине. Она затушила сигарету в грязной сковороде, наполовину наполненной жирной водой. Сегодня на обед была свиная отбивная. Грубая пища. Посмотрев на плиту, включила газ. Пододвинув к ней стул, открыла дверцу и сунула голову в духовку. Какой все же неприятный запах! Некоторое время она сидела в такой неудобной позе. Звуки всеобщего веселья в городе все же проникали через плотно закрытое окно на кухне. Когда-то она прочитала, что в праздники совершается гораздо больше самоубийств, чем в любые другие дни. Особенно на Рождество, на Новый год. Ну, какого же еще другого, лучшего, чем этот, праздника ей ждать? Она встала и пошла в гостиную, хозяйка дома. В маленькой комнатке уже чувствовался запах газа. Четыре деревянных стула, геометрически расставленных вокруг четырехугольного дубового стола в центре красноватого ковра. Сев за стол, она вытащила карандаш из кармана и стала озираться в поисках листка бумаги, но нигде ничего не видела, кроме ученической тетрадки, в которую заносила все ежедневные расчеты в пекарне. Мэри так построила свою жизнь, что никогда сама не писала писем и никогда не получала. Вырвав несколько листочков из тетрадки, она начала писать. Давно продуманные строки легко ложились на бумагу:

«Дорогая Гретхен, я решила покончить с собой. Я знаю, что это смертный грех, но я больше не могу жить. Вот я пишу это письмо от одной грешницы к другой. Для чего мне тебе все подробнее объяснять? Ты и так все хорошо знаешь.

На нашей семье висит проклятие. На всех нас: на тебе, на мне, на твоем отце, на твоем брате Томе. Может, пока лишь Рудольфу удалось избежать злого рока, но он обязательно тоже это почувствует, только в конце. Как я счастлива, что не увижу этого дня. Это проклятие секса. Теперь я расскажу тебе то, что я скрывала от тебя всю жизнь. Я была незаконнорожденным ребенком. Никогда не знала ни отца, ни матери. И не осмеливаюсь даже представить себе, какой образ жизни вела моя мать и до какой степени нравственного разложения она дошла. Меня совсем не удивляет, что ты идешь по ее стопам и закончишь свою жизнь в сточной яме. Твой отец — настоящий зверь. Ты спишь в комнате рядом с нашей, поэтому догадываешься, что я имею в виду. Ради удовлетворения своей мерзкой похоти он распинал меня двадцать лет. Он — настоящий дикий, впадающий в неистовство зверь, и в нашей жизни бывали такие моменты, когда я думала, что он непременно меня убьет. Я сама видела, собственными глазами, как он чуть ли не до смерти избил одного человека за выставленный ему в пекарне счет на восемь долларов, а тот отказался платить. Твой брат Том все перенимает у отца, все самое его худшее, и если он вдруг очутится в тюрьме или еще где похуже, я нисколько не удивлюсь. Я живу в клетке с тиграми.

Конечно, я тоже виновата. Я проявила слабость, позволила твоему отцу изгнать меня из лона Церкви и превратить в злобных язычников моих детей. Я была слишком слабой, слишком замордованной и не могла любить тебя, защищать от отца, противостоять его влиянию. Ты мне казалась всегда такой аккуратной, такой чистенькой, твое поведение — безупречным, и в результате все мои страхи, все опасения притихли. И что из тебя получилось, ты знаешь очень хорошо».

Она остановилась, прочла написанное, осталась им довольна. Когда Гретхен увидит, что мать умерла, и прочтет это послание из могилы, то, может, это испортит ей все пагубные удовольствия шлюхи. Всякий раз, когда мужчина станет обнимать ее за талию, она будет вспоминать последние слова матери.